Дед сидит в инвалидной коляске, как и все старики в столовой. Некоторые что-то кричат, стонут, одна бабка плачет навзрыд: «мамочка, где ты?» Впрочем, она всегда плачет. Я подхожу к деду, беру его за руку, целую в замшелую лысину. Он смотрит на меня и улыбается. Узнал?..

  - Поехали, дед, на террасу, там поедим.

  Дед не реагирует, но, думаю, он — не против. За стеклянной стеной террасы — море, по набережной бегают физкультурники, всё залито апрельским солнцем.

  Дед смотрит. Бормочет невнятно.

  - Чего, дед?

  Губы его напрягаются, дед открывает рот, закрывает его и пробует опять:

  - Тикать отсюда надо...

  - Каким это образом? - коварно спрашиваю я, зная что через секунду он забудет.

  Так оно и происходит.

  Я кормлю его. Дедова жена, Валентина, велела сначала ягоды, потом бутерброд, потом суп из столовой и йогурт. Она заболела, не может придти, уже самой за восемьдесят, но всё приготовила, сложила в кулёчек, да и салфетки и ложечки не забыла.

  - Ешь, ешь-же!

  Дед мотает головой. Ладно, потом. С Валентиной такие штучки не проходят. Надо видеть, как она решительно пикирует ложкой, а он смотрит на неё, смотрит и в глазах его: о, как беден, как жалок, как беспомощен я пред тобою! И крошки снежинками падают из дедова рта на его слюнявчик.

  - Ладно, дед, пора мне.

  Разворачиваю коляску и увожу его обратно в столовую. Целую его в поникшую лысину, подставляю щеку. Он касается её небритыми губами. Узнает, всё-же?..

  Я редко у него бываю.

  Чем дальше по коридору, тем тише звуки из столовой. Выхожу на улицу, залитую слепящим апрельским солнцем, иду, пружиня шаги. Тикаю. И стыдно мне, стыдно.

© http://sdze.livejournal.com