… И попробуй ещё найди кого-нибудь из этих  работников невидимого фронта. И попробуй ещё уговори его на откровенный разговор…
Нашёл. Уговорил.
Николай Максимович оказался невысоким мужчиной очень неприметной наружности. Такого надо увидеть десятки раз, прежде чем отметить про себя: «Кажется, этот мужичонка уже попадался мне где-то на глаза…»  Отметить – и тут же снова напрочь забыть его. Надо думать, ценнейшая для связника «непримета» внешности.
  –… Так что, как говорится, передний край обороны родины обслуживал. Самые её форпосты, хе-хе…
    – Да, специфические форпосты. Как и работа там наших агентов.
    – Ну а какая еще может быть работа у женщин в заведениях под красными фонарями?
    – И  они шли на это добровольно?
    – Если у добровольности есть величина, то в органах не было более, хе-хе, добровольческого контингента.
    – А вы, Николай Максимович, под видом кого бывали во всех  этих заведениях? У вас какая была «легенда»?
    – Для каждого объекта у меня был свой, хе-хе, чин. Куда зайдешь всякие канализационные утечки-протечки устранить, куда по грызунам и насекомым наведаешься… Рояль настроить, часы починить, сфотографировать, прически барышням сделать, парфюм и белье предложить… Кое-куда приходилось, хе-хе, и  по гинекологической части заглядывать…
    – И по всем этим «частям» вы действительно…– удивила меня пестрота «легендарных» чинов Николая Максимовича.
    Он ответил просто, безо всякого пафоса:
    – Ни другого часового  мастера, ни другого гинеколога после моей работы вызывать не приходилось.
    – И много таких объектов было на вашем попечении?
    – Всю Европу, хе-хе, истоптал.
    Я решил как можно глубже копнуть историю краснофонарных форпостов родины.
    – Николай Максимович, а были среди этих заведений такие, в которых работали только наши люди?
    – Да, были и такие, хе-хе, островки родной земли в тылу вероятного противника.
    – Расскажите, пожалуйста, хотя бы об одном из таких «островков».
    – О каком же из них мне вам поведать, чтобы нас с вами не привлекли за разглашение?.. – задумался Николай Максимович. – А вот расскажу-ка я вам о том, которого давным-давно уж нет. И все-таки давайте назовем его условно… Скажем – «Красный сарафан». Чуть ли не у самого порога штаб-квартиры НАТО дислоцировался, хе-хе. И все его работницы  – наши люди.
    – Как там у них было с субординацией? Барышни «Красного сарафана» сами выбрали из своей среды мадам?
  – Нет, мадам назначил Центр.
  – По каким критериям Центр выбирал её? Кем она была до этого назначения?
    – До этого назначения она была… До этого назначения мадам Брунгильда был майором Жеребцовым.
    – Мужчиной?! – по-бабьи охнул я и всплеснул руками.
Отойдя от изумления, спросил:
– Выходит, успешные операции по смене пола  – это наш приоритет, а не Запада?
    – Э-э, мил человек! Сколько и сколько пионерских идей и разработок вышло из закрытых научных учреждений, созданных нашими органами. Никаким силиконовым долинам не угнаться было бы в этом соревновании за нашими «шарашками».
    – А я-то всегда считал, что в «шарашках» создавали только танки, самолеты, «катюши»… Получается, что там и революционные гуманитарные идеи вызревали?
    – А то как же. В «шарашке» и никому до этого неизвестный ученый-гуманитарий старался как можно быстрей выдать что-нибудь революционное. Зачем, хе-хе, откладывать на второй срок то, что можно сделать в первый? А приспособить нечто гуманитарное к нуждам обороны всегда можно. Вот обратная задачка – как, например, торпеду или боевые отравляющие вещества использовать в народном хозяйстве, – вот такая задачка посложнее будет.
  – Значит, в Центре посчитали, что природная женщина на посту мадам «Красного сарафана» слабовата будет?
    – В Центре справедливо рассудили, что так оно будет надежнее. Склад ума, психика да и, чего там скрывать, тяжелая рука – все это, хе-хе, хозяйство у мадам Брунгильды осталось от майора Жеребцова. Дисциплинка в «Красном сарафане» была я те дам! Работа кипела. Разведъинформация, изините, так и перла оттуда. Благодаря ей, нам частенько удавалось переигрывать Запад в политических и дипломатических играх с ним.
    – И как долго «Красный сарафан» помогал нам переигрывать  Запад? Что же случилось с ним?
    – А случилось то, что мадам Брунгильда влюбилась.
  Пожалуй, жанр этой истории предписывал мне здесь хмыкнуть, хихикнуть. Да вот что-то не хотелось.  Хотелось порадоваться: стало быть, и в «шарашке», кромсая по- всякому человека, с его потребностью любить сладить не смогли.
    – В кого же это она влюбилась, Николай Максимович?
    – В графа де Шамбор. Еще больше усугубляло положение то обстоятельство, что и чувство графа оказалось настоящим. Еще неизвестно, кто из них первым начал всю эту  музыку.
    – И как же отнеслись к этой любви в Центре?
    – А в Центре долгое время ничего про нее не знали-не ведали. Я ведь не торопился докладывать. Все думал: вот-вот кто-то из них охладеет к другому. Ведь парочка, скажу я вам, получилась очень колоритная. Граф был и мне по плечо, а мадам Брунгильда… Майора Жеребцова не в каждый шифоньер удалось бы втиснуть… Но они с каждым днем только все крепче привязывались друг к другу. Мадам Брунгильда все чаще уходила из «Красного сарафана» в родовой замок графа.
    – Центр, конечно, не санкционировал бы такую любовь?
    – Да как же такую можно санкционировать. Толку от нее для разведки? Граф де Шамбор мог быть источником информации только по коллекционным винам, породистым лошадям да разве еще, хе-хе, по привидениям своего замка.
    – И любовь мадам Брунгильды негативно сказалась на работе «Красного сарафана»?
    – Негативно  – слабо сказано. Без сильной руки объект стал быстро терять свою ценность не только как разведъучреждение, но даже как бордель.
    – Вы, Николай Максимович, пытались напомнить мадам Брунгильде о ее служебных обязанностях?
    – И не один раз. Но подступиться к ней становилось все труднее. Замок – это ведь не публичный дом. Там не всякому гостю рады. А когда они обвенчались…
    – Да что вы говорите! Они действительно обвенчались? – я уже был чертовски рад за мадам Брунгильду.
    – Не очень афишируя, правда, этого. Вынуждены были считаться с предрассудками света. Так после этого графиня де Шамбор и вовсе видеть меня не желала. Доберешься, аки тать в нощи, до ее покоев в замке, станешь в очередной раз попрекать: опомнитесь, товарищ майор, холодная война в самом разгаре, родина как никогда нуждается в разведъинформации, в «Красном сарафане» без вас  – Содом и Гоморра, до вульгарных потасовок дошло… Так она прервет меня и скажет раздраженно: «Господи, как же вы мне надоели! У меня  – медовый месяц, а вы тут со своей дурацкой холодной войной как репей пристали!..»
    – И долго вы, Николай Максимович, вот так… аки тать в нощи?
    – Однажды ночью пробирался по крыше замка к ее окну. Но, оказывается, уже и там установили сигнализацию. Скрутили меня, подвергли унизительному обыску, а потом… А потом на конюшне вожжами попотчевали. Графиня во время этой экзекуции и словечка в мою защиту не замолвила. Ну как, скажите,  и после этого мне было не доложить в Центр о ее амурных похождениях и развале «Красного сарафана»?
    Как ни симпатизировал я любви графини де Шамбор, а все-таки был вынужден согласиться: да, пороть  настырного связника  – это уже слишком.
    – И что решили в Центре?
    – В Центре решили: мадам Брунгильду, пока она не докатилась до прямого предательства, надо возвращать на родину. Но как это сделать? Она ведь прекрасно осознавала свои провалы по службе. Сразу бы догадалась – что означает приглашение навестить родные края, как бы ловко не было оно состряпано. Настороже была теперь графиня де Шамбор. В «Красный сарафан» наведывалась только для раздачи очередных зуботычин своим вконец одичавшим девицам.
    – И не стало у графини де Шамбор других забот-печалей, кроме раздачи дежурных зуботычин?
    – Была-была у графини серьезная печаль. Очень она хотела матерью стать, подарить графу наследников древнего титула. Не получалось.  Тогда, когда майора Жеребцова превращали в мадам Брунгильду, полноценных женщин в «шарашке» делать  еще не умели.
    – А если бы и умели?
    – Тоже верно. Не хватало еще, чтобы  и такие, хе-хе, эрзац-дамы приносили Центру в подоле.
    – А на Западе когда освоили такие радикальные операции?
    – А вот  как раз в то время, о котором мы говорим, профессор Поль Гольбах из Базеля давал объявления по всей Европе: ему первому удалось довести трансформацию пола до логического завершения:  новоиспеченная женщина вполне может стать матерью.
    – Эх, и дорогими, наверное, были первые операции такого рода?
    – Не дешевая, понятно, канитель, хе-хе. Но граф де Шамбор не поскупился–  графиня отправилась в Базель.
    – Все обошлось благополучно? – я уже болел за графиню всей душой.
    – Без сучка и задоринки. Швейцария, Базель, профессор Гольбах, операционный стол, наркоз, графиня засыпает, а просыпается... А просыпается графинюшка уже на родине, в знакомом  ей закрытом медучреждении… Младшим лейтенантом Жеребцовым…
    – Батюшки святы!.. – от неожиданности у меня вырвалось совсем уж старушечье причитание.  – Значит, объявления по всей Европе, Базель, профессор Гольбах–  все это было только приманкой?
  Довольный произведенным эффектом, Николай Максимович лукаво улыбался:
    – Не стану кокетничать  – идею эту предложил Центру я.
  Вот  так выпоротый на конюшне графини связник отомстил ей, навсегда вернув заблудшую овцу в крепкие объятия родины. Моральное право на месть Николай Максимович, пожалуй, имел. Но, признав свое авторство в придумке ловушки для экс-графини, он тут же и навсегда перестал быть для меня той душкой, которой был до этой минуты.
    – Его, бедного, еще и разжаловали…– мои симпатии к графине де Шамбор теперь целиком перешли к младшему лейтенанту Жеребцову.
    – Да, звездочек на погонах у него поубавилось. Зато опять появились все те, хе-хе, причиндалы, которые должны быть у годного к строевой службе мужчины.
  Некоторое время я не мог говорить, глубоко сочувствуя тому младшему лейтенанту. Был почему-то уверен, что и со всеми его строевыми причиндалами ему уже никогда было не стать счастливым человеком  – хоть бы и до маршала удалось дослужиться.
  Теплой и продолжительной наша беседа быть уже не могла. Вставая, поинтересовался:
    – А как поступили с личным составом «Красного сарафана»?
    – Расформировали. На родине барышни в основном посудомойками в самых дальних гарнизонах дослуживали.
    Уже выходя за дверь его квартирки, не смог сдержать крика души:
    – Ну а его дальнейшая судьба? Что стало с младшим лейтенантом Жеребцовым?
    – К мужчинам  он по-настоящему так и не прибился. Говорят, где-то в психушке свой, хе-хе, бабий век доживает…
                                                      --------------------