На крыше небоскреба две худые ноги в дорогих брюках и туфлях болтались над бездной. В руке с золотыми часами на запястье зажат пистолет. Подол пиджака развивается на ветру. Мятая белая рубашка запачкана чем-то красным. Галстук с распущенным узлом сбит на бок, бирка с надписью «Armani» с внутренней части наполовину оторвана. Один рукав на рубашке разорван, видимо вырывали запонку, на другом блестит полурастегнутая безделушка с бриллиантом. Взгляд человека устремлен вниз. Он смотрит невидящим взором в какую-то ведомою лишь ему точку. Город постепенно просыпается. Внизу, с вершины небоскреба, видны маленькие квадратные коробки, которые постепенно заполняют полосы улиц. Уже слышны яростные гудки машин, даже с вершины небоскреба. Утреннее солнце осветило просыпающийся город в ярко-красный цвет.
— Э-эй! Не надо! — прозвучал растерянный голос.
Мужчина, сидевший на карнизе небоскреба, не пошевельнулся. Лишь три раза моргнул глазами. Медленно повернул голову на голос.
— Не стоит этого делать! — перед ним стоял молодой парень в униформе уборщика. — А-А-Александр Яковлевич, вы ведь мой шеф… Я-я-я здесь недавно работаю. Сы-сы-случайно раньше п-пришел… Ме-меня… зо…
— Тебя зовут Антон, — ответил продолжающий сидеть над пропастью Александр Яковлевич, — И не случайно ты пришел на работу так рано, — он снова отвернулся и стал смотреть вниз. — У тебя два выговора за опоздание. За третий уволят.
Антон приблизился на несколько шагов к суициднику. Тот продолжил:
— Пришел раньше на целых два часа, потому что, если уж отсюда уволят, то жена точно уйдет. Предупредила. Жена уйдет — сопьешься. Другую найти? Это вряд ли. Кому нужен русский безработный в Нью-Йорке? Даже с образованием инженера. Да и женщины здесь мягко говоря не блещут… А жена у тебя симпатичная, с родины забрал. Наобещал ей золотые горы, а тут — бах… Кроме как подметалой — никем. Красивых с руками и ногами берут, тем более русских, здесь это дефицит. Вот и горбатишься. Верно?
— Откуда вы…
— Знаю? А я экстрасенс! — он наконец повернулся к уборщику всем туловищем, усмехнулся. — Фигня. Обычная работа службы безопасности. У меня даже уборщиков проверяют. От и до.
— Но про жену?..
Уборщик замялся. Александр Яковлевич не заметил неуверенности парня. И про жену, и про маму, и про папу, что в тюрьме сидит, и про брата, деда, бабку. Про всех олигарх знал досконально. Нельзя сказать, что нарочно запоминал. Память отличная. В компании людей проверяют не раз. Устраивали провокации для Антона: деньги подбросили на порог подсобки. Вернул. Молчалив. С новыми коллегами почти не общается. Для уборщика — это хорошо. Все ведь хотят знать, чего там шеф прячет в кабинете.
Олигарх встал с карниза и подошел к Антону, перебрасывая пистолет из руки в руку.
Антон глядел на шефа, чуть приоткрыв рот.
— Чего это вы… — он кивнул на карниз. — прыгать вздумали… Без парашюта?
— Да вот знаешь, подумал: чего это все с парашютом да с парашютом? Это ж просто. Без парашюта интереснее.
— Вы обкурились?
Олигарх рассмеялся, еще больше приблизился к уборщику.
— Ха! Весело? — его улыбка медленно сползла с лица. — А мне нет. Знаешь, почему?
— Наверняка потому что вы не смогли перерезать себе шейную артерию, — он указал на порез и следы крови на шее и рубашке, — и решили сигануть с высоты сто одиннадцатого этажа. Только вот, зачем? Не ясно.
— Неплохо. Так тебе интересно знать, чего я тут делаю, а не кувыркаюсь с секретаршей в своем кабинете перед началом рабочего дня?
Антон водил головой в такт постоянно мелькавшего перед его глазами дулом пистолета.
— На-до-е-ло, — тихо проговорил суицидник почти в ухо Антона, продолжил таким же шепотом, — Надоело. Вот погляди вокруг, — обвел рукой панораму утреннего Нью-Йорка, — Что это? А? Как это всё назвать?
— Город это, Александр Яковлевич. Нью-Йорк называется.
— Вижу, что не Одесса! Но, что это, а?.. — он отошел от Антона и снова подошел к карнизу, — Это сказка. Мечта. Все грезят о Нью-Йорке, но понимают только после, что сюда гораздо проще попасть, чем вырваться.
Суицидник снова умолк, не понимая, к чему ведет олигарх.
«Совсем жиру бесятся, — Антон вспоминал, как ему досталась первая поездка в Нью-Йорк. — Ну на счет простоты, братец, палку-то ты перегибаешь. Прорываться через пограничные заставы вместе с мексиканцами, вьетнамцами, филиппинцами, постоянно трястись в вагонах товарняков да и от страха трястись, что вот-вот поймают, пилить пешком по пустыне — это всё не ахти как просто, верно?».
Александр Яковлевич отошел от карниза.
Повисла пауза.
— Александр Яковлевич, а чего это вы решили с дома бросаться с пистолетом?
— Чтоб альтернатива была. Вдруг захочу не сброситься, а застрелиться. Слушай, чего ты такой спокойный? — он снова подошел к уборщику, в глазах сверкнул яростный огонек. — У меня ствол, — суицидник приблизил дуло пистолета к лицу Антона, — И он заряжен. Могу шмальнуть ненароком. Не в себя. Пуля-дура.
— Ну, для начала было бы неплохо его с предохранителя снять, — он указал на рычажок над спусковым крючком пистолета.
Тот посмотрел на оружие. Опустил его. Сел на крышу небоскреба. Снова перебросил пистолет в другую руку.
— Зачем? — Антон кивнул в сторону небоскреба, присел рядом.
Суицидник уставился куда-то в сторону. Похоже, снова вошел в ступор. Внезапно заговорил:
— Мое состояние соизмеряется десятками миллиардов долларов. На меня работает свыше двадцати тысяч человек по всему миру. Десять особняков в разных точках земной планеты. Частные самолеты, бизнес-центры, коллекционные машины, яхты, дорогие шмотки, у меня даже остров свой. Там был медовый месяц. Я езжу на охоту с принцем Монако, завтракаю с Деми Мур, уж больно нравится мне эта чертовка, и частенько играю в теннис с Питом Сампрасом. Уже даже обыгрывать старика начал. Красавица жена — модель. Дочь… — он запнулся, вытащил пачку сигарет из внутреннего кармана пиджака. — У меня есть всё. Деньги, власть, положение. С виду я счастлив.
— Вероятно не совсем… А и вправду, Александр Яковлевич, чего ж вам не хватает?
— Любви.
— Чего?
— Любви, мать твою! — Антон отшатнулся.
Тем временем олигарх продолжил:
— Будучи юнцом-студентом, меня полюбила одна девчонка. Однокурсница. Такая миленькая, веснушчатая малышка. Рост небольшой. Волосы такие рыжие. Все время карэ носила и букву «л» не выговаривала. Меня, говнюка, еще страшно развеселило, как она мне в любви признавалась: «Юбью тебя, Саша». Черт… Ну, куда ж мне тогда до любви? Карьера ученого. Как минимум. А Союз распался — еще лучше. Граница открыта. Несметные перспективы. Куда податься? В Нью-Йорк, конечно… Она безумно плакала… Так горько-горько, когда я ей сказал, мол, уходи. Не забивай себе и мне ерундой голову. Как сейчас помню свои проклятые слова: «Любовь — это глупые химические процессы, мешающие людям мыслить рационально». Ха! И знаешь, чего, Антоша? С тех самых пор я и лишился всех этих… химических процессов.
Олигарх снова замолчал. Антон не подавал звука.
— А вот на днях открываю глянец. Гляди! — Александр Яковлевич взял, брошенный на крыше, журнал.
На первой полосе значилось: «Звезда Плейбоя скончалась от передозировки».
— Это та самая рыжая девушка, Антон. Та, которая верила «химические процессы».
— Вас убивает чувство вины…
— Меня убивает дьяволизация.
— Вы верите в Бога?
— Скорее в черта. На моем пути, Антон, всю жизнь встречаются лишь деньги. Впрочем, чего б им не встречаться? Ведь в детстве я и пожелал у одной цыганки: «Хочу столько денег, чтоб купить мог всех и вся»… Купил.
Суицидник вновь умолк.
— Я ни черта не понимаю…
— Я творю мир этикеток. Я навожу красоту. Я сметаю пыль с ковра, не поднимая его. Я вытираю пыль только на видном месте. Я делаю это. Потому что все хавают. Вся современная литература, кинематография, культура и, наконец, ценности стали подменяться. Книги пишут о том, как увести мужа олигарха от жены за две недели, кино снимают о какой-то реальности, похоже живущей в сознании сценаристов-наркоманов, а ценности… ценности… Они вообще постепенно исчезают.
— Чушь какая-то.
«Реально жиру бесится, чертов сукин сын! Какие, на хрен, ценности? Здесь жрать не всегда есть, что. А он про литературу глаголит. Эх! Сам бы тебя сбросил в эту пропасть».
— Когда я заработал все деньги мира, я понял, что это не все, что мне нужно. Стал искать. Знаешь, бывало время, я переодевался в клерка и колесил на метро по городу. Знакомился с простушками, как я их называл. Но в Нью-Йорке долго не поколесишь. В суд подала одна барышня. Отжала не мало деньжат. Я понял — не то. Рванул домой, в Россию. А там, кстати, и женился. Сюда привез, модельку… Дочь классная у меня… вышла. Думал, что как-то по-настоящему будет… А вышло — через жопу. У нее свои планы. У меня свои. Каждый день так. Ха! У судьбы есть чувство юмора. Ты всегда получаешь то, что хочешь, но когда получаешь — уже не хочешь. Судьба — тормоз!
Олигарх зашагал по крыше взад-вперед.
— Всё, что раньше лишь было дополнением обыденной жизни перешло на первый план — шелуха. Теперь уже никто не любит никого просто так. Есть банковский счет, зарплата от пяти тысяч у.е., дом, ну на худой конец квартира, страховка, кредитки, скидки — тогда есть и любовь, и семья, и дети…
— Я всё продолжаю удивляться вам, Александр Яковлевич. А как же без этого? — Антон яростно глядел на олигарха, еле сдерживаясь.
«Ах ты ж философ… По-вашему мужик должен сидеть у бабы на шее, ни черта не делать, просиживать штаны перед «ящиком» на диване и жаловаться на свою несчастную судьбу? Или вот еще лучше — целыми днями сознаваться ей в любви, петь серенады под гитару, и совершать «немыслимые поступки». Это как? На ушах ходить? Или может зубами состав тягать? И, так уж и быть, приносить ей в месяц нищенскую зарплату, на которую вы едва ли сможете прожить неделю… Хотя. Блин… А я ведь стараюсь, а все равно не выходит…».
— Вместе с тем, — суицидник не обращал внимания на вопрос уборщика, — Я презираю тех так называемых «романтиков», вечно ноющих о том, куда, мол, ушло то время, когда девушки любили нас не за кошелек, а за то, что мы такие одни на свете сами по себе. Просто так. Нет, нет, и еще раз нет! Это отговорки неудачников, которые именно так мотивируют свою несложившуюся жизнь. Если человек захочет добиться своей цели, то он это сделает. И совершенно не важно, какой ценой и какими методами.
Антон встал вслед за олигархом.
— Перестаньте ходить кругами! У меня голова кружиться. Я запутался. Вы утверждаете…
— Я утверждаю, что в наши дни любви нет как таковой. Нет основы.
— Ну что ж поделаешь? Это неотъемлемая составляющая времени. Не мы такие. Жизнь такая. Что ж вы предлагаете? Всем покончить с собой?
Олигарх резко развернулся и швырнул пистолет в лицо уборщику. Тот в последний момент увернулся.
— Офонарел совсем?
— Спасибо скажи, что не шмальнул.
Испуганный Антон отскочил в сторону.
Олигарх пошел за пистолетом. Взял. Засунул за пояс.
—Александр Яковлевич! — Антон взял себя в руки, заговорил. — Господь дал нам именно ту ценность, которая является основой всего, и эта ценность ни любовь, ни семья, и не религия. Эта ценность жизнь. Да, да, именно жизнь. Как же можно ею не радоваться? Даже, допустим, что вас уже нельзя удивить многими вещами, вы многое узнали. Но я убежден, что вы не смогли познать всего, ведь, если бы это было так, то вы бы уже покинули наш мир…
— Именно это я и собираюсь сделать! — самоубийца снова направился к краю.
— Нет, нет! Постойте! Человек не имеет никакого права лишать себя жизни! Вы не имеете права решать, кому жить, а кому нет. Вы кумир сотен тысяч людей. Ведь, совершив сейчас самоубийство, вы убьете не себя, нет. Вам, как я вижу, наплевать. Вы убьете ваших близких. Тех людей, которые вас любят. Тех людей, которые хотят быть на вас похожими во всём. Вы, убив себя, станете еще и убийцей других. Да-да, вот этих самых маленьких людей, которых вы каждый день наблюдаете с вашей вершины! — он указал вниз. — Этих торговцев, менеджеров, финансистов, инженеров, рабочих, программистов. Именно тех, кто хотят заполучить хотя бы десятую долю вашего успеха и которые верят, что жизнь создана для этого! А ваша жена, дети? Они ведь тоже не вынесут этого! Черт вас дери, какой же вы тогда эгоист!
Он оглянулся от пропасти и яростно уставился на уборщика.
— Да! Именно так, мать твою! Я хренов эгоист! Я в сто раз хуже их всех! Я всё всегда в своей жизни делал только ради себя. Женился ради себя, дочь сделал тоже ради себя, денег заработал ради себя. Я даже благотворительностью занялся ради себя. И знаешь, что понял? Что это абсолютно правильно. Потому что всем точно так же наплевать на меня, люди по своей природе эгоисты.
«Еще минуту и я тебя сам сброшу, козел. Смена началась уже. Ты сам все равно уже не прыгнешь…».
— А, что же дочь ваша?
Он очень серьезно посмотрел на уборщика. Внезапно громко расхохотался. Смех подхватил и Антон.
Олигарх глубоко затянулся сигаретным дымом. Сел на край карниза спиной к пропасти. Антон сел напротив. Докурил сигарету, вытащил новую. Успокоившись, Антон попросил:
— Дай и мне, — закурив, Антон прервал затянувшееся молчание, — Что…
— Погоди, — прервал Александр Яковлевич.
Они снова замолчали. Докурив сигарету до фильтра, продолжил:
— После колледжа я отправил дочь в Кембридж. Образование хорошее. Она не была против, — олигарх снова замолчал, продолжил. — Как ни странно она хотела учиться. Ну я, как обычно, весь в работе. Короче, не приезжал я к ней полгода. Денег на счету было у нее с лихвой. Сам виноват. Не доглядел…
— А жена?
— Жена — шмотки, тусовки, бабки… Любовники. Ей та дочка нужна была… Короче вырвался я, наконец. Приехал. Захожу к декану справиться, мол, как Ксюша моя учиться. А он в глаза не смотрит, рожу отворачивает, говорит: «Вы только не переживайте, Александр Яковлевич, не переживайте». Его, как заклинило с этим «не переживайте, не переживайте». Я со всех ног погнал в дом к ней. А там… человек десять… все под «драпом». Эта дрянь по всему дому рассыпана. В гостиной, спальне, уборной… Даже в камине. Я в тряске на второй этаж рванул, дверь там, знаешь, так чуть-чуть приоткрыта. Я ее отворяю, а там Ксюша моя лежит на кровати с двумя чертями… со жгутом на локте… Вены до крови все исколотые. И вдруг, затряслась вся так. Пена со рта. Скорая… Откачали всё же… — он снова закурил. — А в детстве такая хорошенькая была. Как сейчас помню. Такие бантики маленькие, синенькие. Волосики у нее коротенькие были. И глаза такие большие-большие, добрые-добрые. Она, когда малая была всегда так подбежит ко мне, нежно-нежно обнимет и на ушко так тихо-тихо: «Папочка, я тебя больше всех люблю. Не переживай из-за мамы. Она все равно хорошая…» Вроде бы малая была… Но понимала… А на той неделе приехал в клинику, опять в истерике бьется, доктора всё причитают: мы, мол, делаем всё, что можем, но без её желания…
Антон помолчал.
— А ты слабак, Александр Яковлевич. Сдаешься быстро. По ходу, даже не начав бороться. Ты нужен Ксюше. Пропадёт ведь.
— Она и так уже пропала.
Вдалеке стал нарастать гул явно исходящий от турбин самолета.
— Все живые люди и все допускают ошибки. Дай ей шанс. Только ты сможешь ее образумить.
— Не хочу.
— Слушай, Александр Яковлевич, вот ты всё причитаешь, что никто тебя не ценит. А вот скажи, ты то хоть кого-то ценишь?
— Никого.
— Ну, сволочь, я тебя сам сейчас сброшу с крыши!
Уборщик внезапно вскочил и толкнул в плечи олигарха. Тот упал на спину. Быстро отреагировал и откатился в сторону.
— Ты, что творишь, козел?! — олигарх опешил.
— То, что тебе самому слабо! — уборщик бросился на олигарха.
Они катались друг на друге по крыше. Тем временем издалека стал нарастать гул.
— Отвали от меня, псих! Уволю.
— Мне плевать…
Слова перестали быть слышны. Гул был совсем близко к дерущимся.
Они, наконец, вдвоем обернулись. Прямо на здание Всемирного торгового центра несся самолет. Гул самолетных турбин заглушал все вокруг. Тень крыльев уже легла на стоящего рядом «близнеца» небоскреба. У обоих расширились глаза. Они замерли.
Внезапно дверь, ведущая на крышу, распахнулась и оттуда выскочила девушка. Русые волосы хлестали ее по лицу от поднявшегося ветра на крыше. Она была необыкновенно красива, но эту красоту затмевал чрезвычайно бледный цвет лица, огромные синяки под глазами.
Она обернулась, увидела приближающийся самолет, крикнула:
— Отец!
Олигарх, вмиг оценив ситуацию, что есть мочи заорал:
— Нет, Ксюша назад! В здание! Наза-а-ад!
В этот момент самолет врезался в небоскреб. Жуткий грохот разорвал тишину царившую наверху. Здание затрясло, как от землетрясения. Не удержав равновесие, Антон и олигарх свалились с карниза. Антон улетел вниз.
Ксюша, несмотря на трясущееся здание, побежала к краю.
Ее отец висел над пропастью, хватаясь двумя руками за край карниза.
— Отец, руку! — дочь стала хватать руку отца, сумела ухватить только рукав, вырвала вторую запонку из рубашки, снова попыталась схватить. — Давай подтянись! Ну, помоги же мне! — из ее глаз стали капать слезы, они попали прямо на щеку олигарха.
Он посмотрел на дочку, увидел часто моргающие глазки, капающие слезы и, впервые за долгое время, блеск. Именно тот самый жизненный блеск. Он замер.
Одна рука сорвалась. Вторая еле держалась за край карниза. Ксюша из последних сил хваталась за руку отца.
Внезапно он расхохотался и сквозь смех пробормотал, глядя прямо в небо:
— Обжухал таки! 
Здание стало быстро оседать.