Мощеные улицы старого Белграда. Распахнутые двери ресторанов, витрины магазинов и незатейливые раскладки. Открытки, зонтики, цветные шарфы и лотки грампластинок. Пылились под солнцем и ждали покупателей винилы Модерн Токинг и Пинк Флоид. Дремали беспечные продавцы, торопливо сновали студенты, восседали на балконах старики. У касс кинотеатра болтали смуглые голубоглазые парни и серьезные черноволосые девчонки.

- Я сидела за столиком обычного белградского кафе. Одна! И это было ужасно. Спина моя плотно вжалась в мутную деревянную панель стены, а глаза боялись моргнуть и пропустить входящих в кафе гостей. Я была почти уверена, что через секунду дверь заведения распахнется и на пороге возникнет штандартенфюрер СС Штирлиц.

Посетителей в кафе было мало. Официант в длинном фартуке неторопливо принимал заказы, гудела кофеварка, звякали перетираемые барменом ложки. Советский разведчик на свидание со мной не торопился. Я заказала кофе, закурила и попыталась забыть о Вермахте и вспомнить любовный кинематограф. Не успела я вызвать дух Марлона Брандо, как зазвенел входной колокольчик и в кафе вошел мужчина в обтягивающих светлых брюках и гипюровой рубашке. Загорелая лысина сияла, глаза улыбались, а выставленная на показ грудь хвасталась щедрой растительностью. Изгибаясь и виляя мощными бедрами, мужчина заскользил к моему столику.

- Ну, вот и все. Последнее танго в Белграде,- обреченно подумала я и выплюнула в ладонь истерзанную жвачку. Мужчина по-хозяйски кивнул бармену и чмокнул меня в щеку. Легкие захлебнулись от сладко-пряно-кислого запаха «Брюта».

- «Аромат для уверенных в себе мужчин»,- совершил контрольный в голову рекламный слоган .

Я спала с пассажирским. Вообще-то не спала, а только собиралась. Но почти весь экипаж был уверен, что сплю. А после моего сегодняшнего триумфального схождения на берег, сомневающихся в этом не осталось. «Тройка», в составе которой я покинула судно, состояла из меня, Ленки Даютовой и машиниста дяди Миши. Все на судне знали, что в компании этого преданного старого ленинца выходят на берег и тратят чаевые исключительно любовницы комсостава.

Ленка и дядя Миша проводили меня до кафе и велели ждать.

Впервые в жизни я оказалась совершенно одна в заграничном городе, более того в заграничном заведении. В это невозможно было поверить. На прогулки, в увольнения, на отоварки нас выпускали только в составе групп состоящих из трех и более человек. Старшим группы обязательно назначался член партии, и не дай Бог было потеряться или отстать от группы! Старший непрерывно следил за нами, а мы боялись потерять из виду старшего. Родина за нас думала и пресекала любую возможность побега советского моряка в чуждую ему цивилизацию.

То, что я сижу одна в центре Белграда, само по себе было ужасным, а преддверие соития бросало меня в дрожь. Сердце бахало и норовило покинуть организм .

Я понимала, что это неизбежно. Сегодня исполнилось ровно два месяца, как пассажирский помощник за мной ухаживал. Когда впервые я обнаружила на постели картонную коробку с букетом цветов и тортом, сознание отказало мне в разумной версии происходящего.

- Кондитер Саша страх потерял, что ли? – первое что пришло в голову.- А где он цветы нашел? На судне цветы не продают. Потратил валюту и купил на берегу? О подобном расточительном поступке знал бы весь экипаж.

Вынимая из картонного ящика, круглую прозрачную коробку с тортиком я думала о бомбе и оторванных пальцах. Но когда в тусклом свете каютного ночника я разглядела нанесенную глазурью надпись Ich liebe dich, я решила сразу утопиться. Я видела похожие торты в витрине венской кондитерской.

- Турист, что ли? Кто? Имитирующий тарзана качок- американец? Или дохлый внук немки-вегетарианки? Как он проник в зону экипажа? А если кто-то видел? Что делать? Куда бежать? К помполиту или старпасу? Спишут за связь с иностранцем и разбираться не будут!

- Надо выбросить. Немедленно бежать на палубу и вышвырнуть коробку в Дунай,- вскочила я и бахнулась головой о верхнюю койку. Заворочалась спящая наверху Лена, свесила вниз голову и сонно обронила.

- Это пассажирский принес. Тебе.

От этой новости ноги подкосились, я рухнула обратно на постель и заскулила.

Первый помощник капитана по пассажирской части был вездесущ. Он отвечал за работу всех пассажирских служб. Пассажирский встречает, провожает, охраняет гостей. Обеспечивает порядок в каютах, отвечает за питание и отдых пассажиров. Он везде: начиная с рецепции и заканчивая трюмом и бассейном. В ресторане, правда, он появлялся редко. Наша директриса не признавала начальства кроме кэпа, работу свою знала, и чужих на территорию не пускала. До недавнего времени я видела пассажирского только на капитанских банкетах. Он всегда сидел рядом со старпасом и они тихо переговаривались. Но в последнее время начальник пассажирской службы зачастил на репетиции художественной самодеятельности судна. В перерывах между обедом и вечерним чаем я бежала в музыкальный салон, отплясывала свою концертную программу и торопилась в в каюту наряжаться в соответствующий ужину национальный костюм. Присутствие пассажирского на репетициях не вызывало у меня ни вопросов, ни волнений. И нынешний торт с букетом оказался для меня еще тем сюрпризом.

Сползла с верхней полки и принялась бодрить мой мозг бывалая Даютова. Страшным шепотом она открывала т передо мной прелести статуса любовницы пассажирского. Объясняла, что теперь я могу сходить на выходные когда мне вздумается, получать освобождение от дополнительного обслуживания, что на стоянках мне позволено беспрепятственно сходить на берег и покупать шмотки не «У Гриши и Риты» , а спокойно скупаться в брендовых бутиках.

Я не хотела. Вещей красивых хотела. А спать с пассажирским, ну, никак! Этот подкачанный поросший шерстью сорокалетний мужчина казался мне старым, странным и вообще я думала, что он голубой. Однажды я видела его на Балатоне в узких плавках . Все моряки плавали в длинных темных боксерах, а этот чуть ли не в стрингах. Ну, конечно, голубой!

Когда впервые старшая официантка приказала мне отнести чай в каюту пассажирского. Я попыталась вспомнить насколько приличные на мне трусы и обреченно потащила поднос в сторону рецепции. В каюте первого помощника капитана никто колгот с меня не стягивал и расцветкой белья не интересовался. Напротив, меня потчевали чаем, спрашивали, довольна ли я службой, и доверительно давали почитать книги в самиздатовских переплетах. Я уносила от пассажирского невостребованную плоть, «В круге первом» и «Один день Ивана Денисовича». С каждым последующим чаем, я все больше убеждалась, что с моим ухажером что-то не так.

Помимо корабельного адюльтера на берегу меня не ждал, но не давал сердцу успокоиться, синеглазый рослый красавец, патологоанатом Игорь.

С патологоанатомом я познакомилась у стоматолога. Я сидела в коридоре поликлиники водников размазывала по щекам слезы и всхлипывала на все зубоврачебное отделение.

Детские воспоминания о походах к дантисту способны свести с ума любого советского ребенка. Отсутствие анестезии, визжащие зубодробилки и вкус крови и горелых костей во рту. После похода к доктору моя голова еще часа два продолжала трястись в такт бормашине. Заманить меня в районную стоматологию могли только мама и Пушкин. Мама выводила меня на прогулку и еще во дворе начинала декламировать любимую сказку.

- Царь с царицею простился. В путь дорогу снарядился. И царица у окна, села ждать его одна.

Я не отрывала взгляда от маминых губ, шептала следом за ней окончания слов и с нетерпением ждала, когда мама прервет сказание, сделает выразительную паузу и наступит моя очередь повествовать.

- Ждет-пождет с утра до ночи, смотрит в поле, инда очи разболелись глядючи с белой зори до ночи…- захлебывалась я от восторга, тарахтела знакомую до последних слов сказку и вдруг хитро замолкала и уступала рассказ маме .

Мне так нравилась эта игра, и я так переживала за царевну молодую, за королевица Елисея, злилась на «чернавку» и злую королеву и, так искренне просила помощи у солнца, месяца и могучего ветра, что совершенно не замечала, куда мы идем.

И вот в самом страшном, самом кульминационном моменте сказки, когда я замирала и с нетерпением ждала, что после «речки тихоструйной», «тьмы печальной» и «гроба хрустального» мама сделает паузу, и я выдохну жуткое завершающее

-«В том гробу твоя невеста»…

Именно в этот момент я с удивлением оглядывалась, выныривала из сказочного мира и понимала, что мама уже распахнула входную дверь районной стоматологической поликлиники.

Дальше я четко помню лестницу, по которой мама тащила меня волоком, скрежет бормашины и громогласные утверждения доктора, что мама моя бездарная, что я наказание чистое, и что он не фашист.

После всей этой детской зубной жути, я третий раз записывалась на прием к доктору поликлиники водников, и третий раз отказывалась сесть в кресло и открыть рот. Я умоляла подписать мне медкомиссию без осмотра. В тот день принципиальный врач снова выгнал меня из кабинета, и я снова рыдала в коридоре. Единственным человеком кому оказалось не безразлично мое горе, оказался гуляющий по коридору патологоанатом. Он погладил меня по голове, убедил доверить перепуганные зубы его другу стоматологу, лично проассистировал и они за секунду удали мне леченый-перелеченый с детства зуб. С того самого момента мои любовь и благодарность вцепились в добросердечного патологоанатома мертвой хваткой.

Собственно, Игорю было все равно, кому принадлежит моя любовь. Невест у него и без меня хватало. Но самоуверенная натура юной морячки мало интересовалась мнением избранника. Сразу после таможенного досмотра я летела в холостяцкую квартиру любимого, открывала дверь найденным под ковриком ключом, восторженно убиралась, мыла полы и встречала его на пороге с бокалами клубничной маргариты. Выглядела я тоже как реклама этого буржуйского напитка. Стоило любимому обмолвиться, что мне идет розовый цвет, как я немедленно облачилась в розовые штаны, розовую толстовку, розовые клипсы, и разрисовала лицо розовыми красками. От моей розовощекости Игорь только крякнул, взял в руки гитару и констатировал, что « Любовь прекрасная страна и каждый житель в ней обманщик!».

В общем, на берегу я терпела фиаско на патологоанатомическом любовном фронте, а на пароходе за мной ухаживал могущественный педераст. Я пила кофе в центре Белграда и к ладони намертво прилипла клубничная жвачка.

Сомнений не осталось. Последний глоток сливовицы и меня поведут в номера.