- Вот говорят спортивная злость. Херня! Есть просто злость. Злость, воля и сила — все, что нужно воину.
Они стояли напротив друг друга, мускулы блестели от пота, кулаки обмотаны бинтами. Стойка напоминал боксерскую. Слова отражались от кирпичных стен, эхо добавляло мрачности и без того скудно освещенному подземелью.
- Не злость - злоба! Животная злоба. Люди — это животные в первую очередь. И как животные в первую очередь воспринимают физическое воздействие. Но побеждает не тот, кто больше, у кого сильнее мускулатура, а тот, кто злее. Здесь все просто. Чем больше злоба, тем больше энергии, ниже болевой порог и, как следствие, утрата последнего страха. Бояться все, даже сумасшедшие. И даже сумасшедшие животным чутьем могут определить степень злобы. Подсознательно человек помнит смертельную опасность, исходящую от врага, которому нечего терять, злоба которого больше собственной жизни.
Махно выбросил руку, Олег не успел отклониться, челюсть встретилась с кулаком. Махно лишь обозначил удар.
- Отсюда и следует, слабого не будут уважать, уважают только того кого боятся на животном уровне. Если тот же начальник, слабый физически, но обладающий административным воздействием, попадет, скажем, на необитаемый остров с более сильным ранее подчиненным, уважение он может сразу засунуть себе в анус. Хорошо, если только это самое абстрактное уважение. Более того — человек животное стадное или, как выражаются интеллигенты, общественное. Одиночкой выжить трудно. Одиночек не любят. Ты не такой как мы, значит, несешь угрозу. Если ты не делаешь, как мы, значит, можешь обойтись без нас, значит, сильнее, значит, опаснее. Мы готовы тебя уважать, если докажешь силу. А если ты пренебрегаешь показывать силу, значит, ты слаб и ты нам не нужен. А чтобы ты не занимал место и не посягал на нашу часть пирога, тебя надо уничтожить.
Махно говорил, уклоняясь и блокируя удары. Олег слушал и искал возможность пробить оборону.
- Самая искренняя радость — это злорадство. Как дела? Всегда отвечай отлично! Ты жалуешься на невзгоды, ищешь сочувствия. Задайся целью зачем? Чем сочувствие, то есть чувство, которое ничего не стоит для сочувствующего, может тебе помочь? Моральная поддержка? Нет, это твои похороны. Ты всегда один при рождении и при смерти. Расхожая мысль, но, тем не менее, абсолютно верная. Единственно, у кого можно искать сочувствие, у родных, близких родных, хромосомы которых соединились в твоем организме. Остальным твое несчастье — развлечение.
Они кружили по комнате, бинты пропитались потом и кровью.
- «Мы» - слово рабов. Мы — всегда быдло. Неважно мы — это солдаты, зэки полудохлые или щекастые депутаты. Быдло интересует только удовольствия — пожрать, выпить, спариться. Мы! Чем ничтожней единица, тем сильнее она кричит «Мы!». Мы наш новый! - кричит быдло и штурмует Зимний. Быдлу нужен образ врага, тогда они — мы, и все вместе получают удовольствие от разрушения, даже от разрушения собственной оболочки. На виду и смерть красна — из той же оперы. Мы — они считают, что вместе они сила, и в тоже время — веди нас, господин. Не бывает толпы героев, толпа — это уже оболваненные. Толпой всегда манипулирует хозяин.
Удар – блок, удар – уклон. Анархист, не сбиваясь с дыхания, продолжал:
- Ты должен быть вежлив и груб. Не сомневайся, я правильно сказал. Вежливость в рабской стране — признак загнивающей прослойки, бесхребетного умника, маскирующего трусость. Мало быть умным, надо быть сильным и наглым. Чтобы пробиться на хлебную должность, ум нужен совсем не в первую очередь. Нужен мягкий язык, стальные зубы, крепкие локти и своеобразная мораль. Твоя вежливость должна быть груба, должна выглядеть опасной настолько, чтобы ее не перепутали с трусостью. К несчастью для перепутавшего. Только дурак может оскорблять незнакомого человека.
- Воображение — твоя сила и слабость. Боль — ты еще не чувствуешь ее, но уже представляешь. Это страшит, лишает сил. Но воображение дает возможность выжить там, где люди превращаются в животных.