Общался сегодня с народом. Ну как общался, не сильно конечно. Умеренно.
Сидим с супругой нервической на даче, телеса свои голые разваливши на шезлонгах, загораем. Ну, то есть она на шезлонге. А я, по причине толстоты, свой шезлонг давным-давно, ещё в начале лета продавил. Полностью! И посему лежу теперь на клетчатой одеялке прямо промеж грядок. Одеялку ведь дальше земли уже не продавишь, безопасный в этом плане предмет. Поэтому вот значит на ней. Музыка там романтическая наигрывает из транзистора, тёплый бриз, облачка как галушки по лазури, опять же птицы в некотором роде щебечут. Одним словом - идиллия и пастораль.
И тут над забором образовывается сосредоточенная кудлатая голова на не сильно широких плечах. Образовывается и озабоченно так начинает изучать открывшиеся ей перспективы. А перспективы, прямо скажем не широкие, ибо участок наш не то что бы гигантский, от чего голова довольно таки быстро замечает нас, оживляется, и утвердительно кивнув нам, начинает брать забор на абордаж.
А мы с женой, если кто вдруг забыл, люди запредельного хладнокровия и легендарной бесстрашности, и ввиду этого ни на миллиметр не пошевелились даже, лишь я взглядом одним удостоверился, что мачете на месте и прочие вилы – наготове.
Голова меж тем перелезла, и оказалась щуплым мужиком неопределённых лет, в ношеном и затрапезном, но – с початой литрушечкой водки в правой, и двумя нестерильными стопками в левой.
Далее пошёл некий монолог, из которого мы, равно как и воображаемый наш читатель, узнали, что мужичок этот – Валерий, наш сосед, и что жена его страшно ругает, а ему – очень надо. Но поскольку он не алкоголик и не имеет пагубной привычки пить единоутробно, то в поисках приятнейшего кумпанства, а равно и простой человеческой теплоты, отчаялся на столь радикальное попрание норм частной собственности и вот пред нами он стоит. И такой, знаете, неопределённый, но достаточно живописный выверт головой делает, как своего рода многоточие, намекающее на возможное, практически неизбежное развитие сюжета.
История, сами понимаете, не может не взять за душу, и даже самый отъявленный циник не удержится тут и пустит мутную слезу сострадания по мертвенно бледной щеке. Не стали и мы фордыбачить, и радушно пригласили Валерия к столу, благо он, стол, стоял тут же, под благодатно покрытыми плодами старинными яблонями, под которыми ещё в своё время бабка провожала на позицию деда, и пока за туманами видеть мог паренёк, вот это всё.
Я вообще крайне хлебосолен, и кто имел несчастье испытывать на себе моё легендарное гостеприимство – тот, конечно же подтвердит, какое оно беспощадное и всепоглощающее. Но, опять же, известная многим моя особенность в отношении спиртного, настолько осложняет и без того непростую обстановку, что и сказать страшно, насколько.
Как это не пьёшь?! – вскричал Валерий. Совсем??!
Пришлось объяснять. А у меня, за годы угрюмого моего ЗОЖа и, соответственно, за тысячи тысяч подобных вопросов, выработалась на этот счёт вполне устоявшаяся легенда. Я, знаете ли, не спешу посвящать каждого встречного в истинные причины, и рассказывать, что я на самом деле - религиозный фанатик, одержимый кровавым культом, и что для чистоты исполнения зловещих ритуалов дал обет воздержания, и что настолько уже обезумел в этом своём демонизме, что утратил полностью почти человеческое обличье… Зачем людям столько лишней для них информации? Я так не делаю. Делаю я по-другому: Придав своему, и без того мрачному лицу, наиболее угрюмое и отрешённое выражение, я низким голосом, с доверительной такой хрипотцой, повествую очередному любопытствующему, что имею головную травму, навроде контузии, и чрез ту травму, любое принятие алкоголя вызывает во мне припадки звериной ярости, кою я вымещаю на всех, кого вижу в радиусе прямого доступа. И знаете, бутылку так поглаживать начинаю задумчиво, и вроде как даже ностальгически, и кадыком хищнически сглатывать.
Актёрские данные у меня, врать не стану, так себе, но на помощь приходят габариты, ибо мало кому захочется проверять, привирает эта туша, или же взаправду сейчас, хватив стакан-другой-третий, схватится за топор и пойдёт крушить всё живое.
Не стал проверять и Валерий. Пил один, с хрустом закусывая яблоками прямо с ветки. И по мере поправки здоровья, делаясь всё более человечным, опрятным и словоохотливым.
От разговоров об урожаях, перебоях с водоснабжением и комарах, перешли на более злободневные ноты, и собеседник мой, всё же признавая за мной некоторую припадошность и принадлежность к силам ада, однако ж поинтересовался, что я думаю про войну и санкции.
Тут у меня, как у человека, достаточно часто ездящего на такси, тоже имелся ответ-заготовка: не меняя, а даже местами и усиливая мрачное выражение лица, я от души хватанул кулаком по поверхности и коротко выдал – да пидоры они все там! Кровь из народа только сосать и умеют! Да цены повышать ещё! Бляде!
Валерий понимающе закивал и полез было уже обниматься, но тут над забором возникла ещё одна голова, на этот раз женская, и вежливо, но с ненавистью поздоровавшись, начала звать моего собеседника домой.
Валерий сник, начал широкими жестами приносить извинения за доставленное, сгрёб в охапку недопитое и стоически отбыл восвояси. Из восвоясей понеслась ожидаемая брань и редкие, как скупые выстрелы уходящего от погони, отговорки.
Мы стали пить чай.
Потом, как и полагается у дачников, домой были привезены тысячи килограммов вкуснейших овощей и фруктов, и супруга моя нервическая изъявила желание варить варения и солить соления. Отказа она у меня ни в чём практически не знает, так что был тут же предпринят нами марш-бросок на ближайший рынок, на предмет приобрести там тары и купажных расходных материалов для этого самого рачительного заготовительства.
И там, средь тысяч различных банок, разнообразного литража, цвета и формы, вспомнил вдруг, как бабушка моя в детстве строго-настрого просила банки от варений и компотов не выкидывать. Боже сбавь вот прямо хоть одну выкинуть! Ибо каждую банку надлежало бережно возвращать ей, иначе на следующий год не в чем будет «закатывать».
И в очередной раз сделалось мне смешно над людишками, восхваляющими великий и могучий советский союз, в котором даже никчёмный стеклянные банки, которые выдуваются из обычного песка (или из чего там их выдувают, но ведь явно же не из золотоносной руды) были страшным дефицитом. Равно как и крышки и прочая шелуха.
Приобрели мы банок, свободно и вольно, без истерик и ненужной суеты, и поехали варить и солить, во славу Сатаны, разумеется и исключительно ради собственного непринуждённого веселия, ибо все остальные виды мотивации езьмь ложь, грязь и скверна напускная, измысленная на погибель духовную. Аллилуйя, братия и сестрия!

Доклад окончен.