Они все хотят знать. Все задают один и тот же вопрос: «Что там было?» Моя жена постоянно спрашивала меня об этом. Как-то я перебрал с выпивкой и рассказал ей. С тех пор она запрещает мне видеться с детьми. Не совсем с тех пор, конечно - пока развод, пока то да сё, пока что. Самое хреновое, что я почти в порядке. Почти. Я могу нормально жить, могу есть, могу пить, ходить на работу. Да, порой кошмары снятся, но это ничего. Но иногда в сознании вспыхивают короткие образы. Любая мелочь может стать первым звеном в цепочке, которая приведёт меня к воспоминаниям. Сейчас я просто заварил кофе.

Мы пробыли там пару дней. Очередной перевалочный пункт. Там была съёмочная бригада: две девушки и парень-оператор. Не знаю, о чём они хотели снять сюжет. Может, об ужасах войны и всё в таком духе. Может быть, обзор. Представь, какой ажиотаж вызвали две девушки среди молодых ребят, которые женщин последний раз видели полгода-год назад, а то и больше. Стоило девчонкам выйти из палатки, тут же раздавались многозначительные свисты и воодушевлённые крики со всех сторон. Они не обижались. Скорее пугались немного, но всё равно улыбались. Первым же утром, как я прибыл в тот лагерь, я оказался около их палатки. Оттуда раздавался кофейный аромат. Я так и стоял там, очарованный, пока из палатки не выглянула… чёрт, я даже не помню как её зовут. Она поздоровалась. Я сказал ей о запахе, который привёл меня к её палатке. Она ответила, что у них стоит кофеварка. Представляешь, самая настоящая кофеварка! Не то, чтобы я напросился к ним, но эта девушка была очень вежливой и она заметила, как загорелись мои глаза, когда она сообщила о кофеварке. Была ещё одна причина. Они хотели взять интервью у солдат, но согласились немногие, да и те не очень-то охотно отвечали на вопросы. Она пригласила меня к себе. В палатке никого не было. Она насыпала в машину зёрен и облокотилась на стол рядом. Я сел на стул напротив неё. Она задавала вопросы - в общем-то, самые безобидные, не знаю, почему другие смущались отвечать на них. Но всё-таки я старался быть сосредоточенным. Не хотелось ляпнуть что-нибудь лишнее. Чтобы не отвлекаться, я стал внимательно рассматривать кофеварку. Пока мы беседовали, я изучил все царапинки на белой поверхности чудо-машины, каждую потёртость. Потом мы выпили по одной чашке. Кофе был не очень, но лучше всего того, что мне пришлось пить последние полтора года. Тогда мы попрощались. Можно сказать, виделись мы тогда в последний раз. Можно сказать.

Спустя два месяца мы наткнулись на базу бандитов. Половину из них вместе с главарём удалось взять живыми. Сдались как миленькие. Зайдя в палатку их главного, я кофеварку сразу приметил. Сомнений у меня почти не было – та самая. Долго главного расспрашивать не пришлось.

Пару месяцев назад, едва мы уехали из того лагеря, бандиты его атаковали. Нам об этом докладывали, сказал тогда один из моих ребят. Я этого не помнил. Главарь сказал, что они держат девчонок в землянке. Я взял его за шкирку и велел показать. Он повёл меня к колодцу. Рядом был замаскированный спуск. Аккуратно, следя за каждым движением говнюка, мы спустились. Воняло. Я слышал, как попискивают крысы отовсюду. Было страшновато. Если честно, я действовал неоправданно рискованно, глупо, но какое-то чувство – чуть позже я понял какое – застилало мне глаза и гнало вперёд. Мы прошли по короткому узкому туннелю и вышли на небольшое пространство. Даже там было не вытянуться во весь рост, наверху я увидел решетку, сквозь которую едва пробивался свет. Сверху её трудно было заметить из-за травы и листьев. Здесь же лучики солнца выдавали это «окошко». Бандит сказал, что раньше они здесь складировали оружие, потом организовали схрон в другом месте, неподалеку.

В углу лежали два голых тела. Я бы не узнал в них тех двух молодых и красивых девчонок. Грязные, избитые тела, пальцы на ногах одной из них – не той, что угощала меня кофе – уже начали потихоньку грызть крысы. Девочки лежали обнявшись, видимо, пытаясь согреть друг друга, да так и встретили свою смерть.

Мы их наружу вытащили. Как бандиты их увидели, заулыбались как-то странно. Мы с ребятами на тела таращимся, да на тех уродов поглядываем. Девочки стеклянными глазами в небо смотрят, уроды улыбаются. А мы смотрим то на тех, то на других. Думали мы, что дальше делать, понимаешь?

Я глядел на тела девочек и думал о той кофеварке. Значит, пока они, избитые, запуганные, униженные и наверняка изнасилованные, отбивались здесь от крыс и пытались согреться, эти уроды наверху их кофе хлебали. Понимаешь? Рядом с тобой мучается и страдает человек, чья-то дочь, живое существо с эмоциями, характером, судьбой, надеждами, а ты… как ты можешь спокойно в этот момент… Понимаешь? Меня даже не то разозлило, ЧТО эти говнюки это сделали, а то, что это у них как-то буднично произошло. Спустились, избили, изнасиловали, пошли кофе пить – завтра по новой. Это ведь не люди, человек так не может. Без всякого сострадания, пусть и к собственной жертве. Я думал, можно даже ненавистному человеку что угодно сделать: руку сломать, уши отрезать, язык, глаза выколоть, кожу содрать – что угодно. Но ты после этого жить нормально не сможешь. Не сможешь сделать это и потом жить как ни в чём небывало.

Я думал, не смогу. А теперь я вроде ничего. Почти в порядке. Почти. Внутренне я содрогаюсь, ты даже не представляешь, как мне жутко иногда становится. Но виду не подаю. Видишь, сижу и кофе пью. Как ни в чём не бывало. Я вот только думаю, может, и те уроды тоже только для виду улыбались, а сами… Не знаю.
Ещё кофе?