Первые же строки биографии Али-паши Янинского растоптали в душе Петрова последние остатки детской чистоты и доверчивости. Конечно вся жизнь, начиная с Апрельского Пленума ЦК КПСС 1985 года, на котором были провозглашены перестройка, гласность и ускорение, и так пошла наперекосяк. Новые властители дум с садистским наслаждением ниспровергали былых кумиров, изобличая их во лжи и поливая экскрементами. Потом оказывалось, что новый кумир элементарный вор и жулик, о чем с наслаждением и грозным пафосом сообщал кумир новейший. Последний обязательно оказывался педофилом или педерастом, и на трибуну взбирался кумир super new. Служба в милиции к чистоте сердца располагала мало. Из известной формулы товарища Дзержинского Петров оставил для себя только холодную голову. Ну, и еще старался не слишком пачкать руки. Однако воспоминания детства теплились еще в душе, не позволяя окончательно скатиться в цинизм и мизантропию. Именно по этой по детски чистой частице души, пахнущей молоком и мятой, спрятанной по этой причине глубоко и надежно от всех, и был нанесен удар. Александр Дюма ему лгал!

Он лгал десятилетнему белозубому и загорелому Ванечке, который опасаясь родительской порки, был вынужден по ночам прятаться с головой под одеялом и, стараясь не шелестеть страницами, читать волшебные страницы «Графа Монте-Кристо» при свете фонаря.

Али-паша Янинский, более известный, как Али-паша Тепеленский абсолютно не соответствовал светлому образу любящего отца и заботливого, заботящегося о народе правителя, который Дюма создал при помощи рассказа Гайде на суде. Как и положено человеку великому, паша всю свою жизнь занимался убийствами, подкупами, казнями и предательством. Рожденный в семье правителя Южной Албании в молодости он резал родственников. Семьи были большие и тронов на всех не хватало. Потом он отхватил еще и кусок Греции. Даже ту самую Янину он захватил незаконно. Все, естественно до поры до времени, сходило ему с рук. Времена были попроще и мешки с золотом он отправлял в парламент Турции, именуемый диваном, практически без стеснения. Формально подчиненный Блистательной Порте Али-паша спокойно переписывался с Потемкиным во время русско-турецких войн. Потом он примкнул к Франции, которую предал в угоду Англии. В своих владениях паша правил при помощи палача, и порядок таки навел. В целом Али-паша, вполне заслужил свою судьбу, которая окончилась выставлением его головы, отдельно от тела, перед сералем турецкого султана в Стамбуле.

Да и с самой Гайде у Петрова, что-то не получалось. На момент смерти Али-паше было за восемьдесят лет. Гайде же на тоже время двенадцать. Элементарная логика говорила о том, что либо ее отцом был один из евнухов сераля, либо это случай божественного проявления. В принципе оба варианта были весьма фантастичны.

Дюма, тем не менее, врал. В своем вранье он зашел так далеко, что изобразив Али-пашу в «Графе Монте-Кристо» добрым и мудрым правителем, он еще и написал отдельную книгу «Али-паша» в которой без обиняков изобразил разбойника и тирана. Эта книга переведена на русский, но все почему-то остановились на истории Эдмона Дантеса.

Одно не вызывало никаких сомнений, богатство Али-паши было несметным. Видимо оно и воодушевила французов, которых весь мир почитает скупцами. Соврал Дюма и в другом, не все богатства Али-паши достались Фернану Мондего, превратившемуся в графа де Морсера. Во всяком случае, драгоценный ятаган остался в Албании, где и находился, по крайней мере, до 1924 года.

Вопрос о том, как он попал на Украину, а главное каким образом оказался в руках подполковника милиции Ивана Петрова оставался без ответа. Хотя именно этот вопрос являлся наиглавнейшим.

Отстраненный от служебных обязанностей подполковник в принципе был свободен. Этой свободой он решил воспользоваться, чтобы в кои-то веки пообедать дома.

Катя была свободна всегда. Посещать редакцию «Желтой звезды» она могла по собственному графику. Сегодня она решила дождаться Петрова, предполагая, что за ночное происшествие он получит выговор и придет расстроенный. Но то, что поведал ей Иван, поглощая тарелку с такой любовью приготовленной солянки, её просто повергло в шок. Сначала она представила себя в комнате для длительных свиданий какой-нибудь занюханной колонии, обысканную, но сумевшую «затырить» грелку, с самогоном, привязанную между ног. Кате настолько стало жалко себя, что она тихо заплакала. Когда же она представила Петрова с бритой головой, в ватнике и почему-то цыкающего через передний выбитый зуб, она зарыдала. Ей хотелось начать голосить, рвать на себе волосы и причитать как деревенские бабы из давно забытого фильма. Однако, столь пышные страсти в ее интеллигентной семье были не приняты, как всем этим заниматься правильно она не знала, и решила воздержаться. Её лицо кривила нервная судорога, а из глаз нескончаемым потоком лились крупные слезы. Петров, настроенный на то, что жалеть будут его, был несколько обескуражен. Тем не менее, салфетки он подавал исправно, и теплые нежные слова говорил своевременно. Наконец он догадался налить ей стакан коньяку. Катя сделала первый очень большой глоток и поперхнулась. Отделение слез только увеличилось. В дополнение она начала кашлять. Петрову пришлось даже слегка постучать ее по спине. Наконец Катя откашлялась. Второй глоток принес ей некое облегчение. После третьего она задумалась о житье-бытье.

Раздумья ее носили характер вполне практический. Ей и самой приходилось частенько «ходить по краю». По этой причине отбросив в сторону размышления о том, как будет плохо, если Петрова посадят, она думала о том, что делать, чтобы этого не произошло.

Наконец ей пришла в голову некая мысль. Она взяла в руку телефон и позвонила. « Ой, Виолочка, чмоки-чмоки. Как делишки, как твое последнее турне? Замечательно. Шикарно. Как же я тебе завидую. Шикарно. Обалдеть. Ой, а какие у тебя на сегодня планы? Ой, а можно мы к тебе через часик заскочим? Что значит с кем? С моим кукусиком. Ну, чмоки-чмоки, скоро будем» - щебетала в трубку Катя. На слове «кукусик» Петров сначала напрягся от проблеска ревности, потом сообразил, что разговор идет именно о нем и слегка обиделся. Однако стиль общения в той среде, где Катя становилась Бджолой Гламура ему был знаком, и обиду он решил не выказывать.

- Мы куда-то собираемся – спросил он.

- Думаю, нам следует съездить к Принцессе Виоле – ответила Катя – Вот уж кто знает об африканцах в Одессе практически всё!

Гражданка Панасюк Виолета Панасовна проживала на первом этаже подъезда, в котором жила Катя. Именно на ее пороге были найдены когда-то мозги еще одного соседа по фамилии Вайнсброд. Там же лежал и фарш, в который превратилось тело Вайнсброда. Этому трагическому происшествию Иван с Катей и были обязаны знакомством. Сама Виолета дома тогда отсутствовала. Бурный роман с очередным африканцем увлек ее в каюту сухогруза и переместил в Марсель.

На Украине жить с фамилией Панасюк терпимо. Намного терпимей, чем в России. Но все равно ее с детства дразнили Панасючкой, а чаще попросту Поносом. Способствовало этому и то, что Панас Петрович вскоре после рождения дочери рванул «на севера, за длинным рублем». Ни рублей, ни самого Панаса Петровича Катя и ее мать с тех пор ни разу не видели. Мать работала в школе техничкой и получала гроши. Бедно одетую Панасючку во дворе дразнили и унижали все. Дернуть ее за косу, дать пинка или садистки растоптать любовно вылепленный ей в песочнице куличик, считалось, чуть ли не делом престижа, и было частью ритуала посвящения в дворовую шпану. Ей категорически запрещалось посещать «Партизанский штаб» оборудованный в одном из дворовых сараев. Сарай принадлежал Тимуру Квакину, и на правах домовладельца он всю шпану во дворе и возглавлял.

В четырнадцать лет под застиранным платьем Виолеты стали расти и округляться груди. Тогда она впервые попала в «Штаб», переименованный к этому моменту в «Хибару». Ее просто затащили туда, а там облапили и грязно неумело и противно изнасиловали. Ягодицы насильников были в прыщах, недозрелые половые органы извергали сперму, не успев даже прикоснуться к влагалищу. Весь этот кошмар происходил на грязной фуфайке, брошенной на три деревянных ящика из под лимонада. Кроме отвращения и стыда Виолета не почувствовала ничего. Возможно, мальчики бы подросли и научились, чему ни будь, в обращении, со считавшейся с тех пор, общим достоянием, девочкой. Но буквально через три дня Тимура Квакина зарезали в массовой драке на танцах. Остальных членов его команды, в основном, посадили за ту же драку. Тех, кого от посадки сумели отмазать, родители быстро разослали в другие города в Суворовские училища, или просто к бабушкам и дедушкам. На хибаре появился замок, и Виолета неожиданно оказалась во дворе одна. Малышня на довольно крупную девушку лезть не решалась. Сначала она почувствовала покой и счастье, а потом, неожиданно, одиночество и тоску.

В этом странном состоянии она в одиночестве бродила по скверам родной Молдаванки. Однажды ее в особенно расстроенных чувствах занесло в «Парк Ильича». Парк этот граничит с зоосадом и «Привозом». Расположен он прямо на месте старого кладбища. Где-то там под землей, асфальтом и лавочками скрывается и могила родного брата Александра Сергеевича Пушкина – Льва.

Девочка присела на одну из скамеек и вдруг горько, взахлеб разрыдалась от одиночества и жалости к себе. Неожиданно к ней подсел молодой африканец. Он был одет в джинсы, кроссовки и яркую рубаху. Все эти вещи считались в те времена настоящим писком моды. Африканец учился в Одесском институте связи и по-русски говорил свободно. Сначала он спросил ее, что случилось, и не нужна ли ей помощь. Потом они просто поговорили о том, о сем. Потом решили прогуляться, и завернули с Пушкинской в валютный бар гостиницы «Черное море». В этот день в 21.00 Виолета впервые попробовала настоящий виски, а в 22.00 настоящий секс. Все произошло на съемной квартире. Африканец не трясся в горячке, не оскорблял и не бил ее. Пахло от него импортным дезодорантом, совсем не так как от дворовых мальчишек потных от жары и похоти. Да и в самом сексе он знал толк. Во всяком случае, Виолета получила удовлетворение и разрядку. С тех пор представители расы европейцев в качестве половых партнеров ей не рассматривались.

Африканцы дарили ей яркие шмотки и импортную косметику, наличие у них легальной валюты позволяло посещать в их компании самые недоступные для простого человека места. В этих валютных барах она и познакомилась со многими детьми партийной и хозяйственной верхушки. Позже именно эти люди и стали основой нового капиталистического бомонда.
Первый раз Виолета, переименовавшая себя в Виолу, вышла замуж за африканца польстившись на королевский титул. Однако поездка в Африку оставила у нее смешанные чувства. Королевский титул ее супруга не признавал никто, кроме членов его племени. В богатом пригороде столицы государства он имел вполне европейский дом с кондиционерами, ваннами, телевизорами. Сад был аккуратно пострижен. Все работы по дому выполняли рабы. Самые настоящие рабы в полном значении этого слова.

Богатство короля опиралось на огромные стада крупного рогатого скота, которые где-то там, в глубине саванны пасли его соплеменники. Для поддержания власти мужу Виолы регулярно приходилось ездить в деревни своего народа. Из поездок он возвращался с порыжевшими волосами и с сильным запахом коровьей мочи. Именно эту жидкость скотоводы Африки используют для придания волосам приятного абрикосового цвета.

Новая королева соплеменникам ее мужа по душе не пришлась. Она была белой, худой и никак не беременела. Тем временем в пяти самых уважаемых семействах было откормлено до приятных глазу ста пятидесяти килограмм пять дочерей. Зубы их были обработаны обычным напильником без всякого обезболивания до приятной глазу формы. Лона их были обследованы грязными пальцами всех местных знахарей, старейшин и старух и сулили приятный глазу приплод. Король был формально христианином, но по местным правилам мог взять в жены всех пятерых, и даже оставить в качестве шестой эту худосочную белую клячу. Отказ от выполнения чаяний народа грозил революцией.

Король и королева по взаимному согласию расстались. Виола получила счет в европейском банке проценты, с которого не позволяли слишком сильно шиковать, но позволяли не работать, а тусоваться. Так же ей достался титул принцессы, узаконенный бумагой на мало кому известном языке и опечатанной кровавой пятерней.

Два последующих брака окончились аналогично. После этого Виола в браки периодически вступала, но в Африку больше не ездила. Несколько браков были фиктивными. Последнее время она обдумывала возможность, охмурить какого ни будь престарелого мужичка из новых русских, для обеспечения безбедной старости. Свежая кровь африканских студентов в Одессе ежегодно обновлялась, и Виола была уверена, что с сексом у нее все будет в порядке.

Недавно, правда, вышел казус, она влюбилась в сногсшибательного чернокожего капитана голландского судна и отправилась с ним. Капитан оказался мотористом, и в первую же ночь проиграл возлюбленную второму механику - филиппинцу в карты. К моменту прибытия в Марсель с ней переспала вся команда, включая боя из Индии. В марселе ее просто выкинули с корабля. Виоле пришлось наступить на горло собственной песне и возвращаться в Одессу с довольно смуглым, но не черным престарелым штурманом греком. История была многим известна и несколько подпортила репутацию принцессы. Бджола Гламура, несомненно, могла репутацию отстирать и отбелить. По этой причине об отказе ей не могло быть и речи.

Петров и Катя приехали через час. Виола плеснула в бокалы виски, Катя пощебетала с ней о шикарном круизе в Марсель. Позже она попросила подругу ответить на несколько вопросов Ивана.

Без особой надежды Петров начал:

- Скажи, пожалуйста, тебе имя Мокеле Мбене Мвамба о чем-то говорит?

- Мишка-то, да это мой муж четвертый! – ответила Виола.