- Ууух, заипца! – тряся головой от удовольствия, сказал Пашка, осушив второй стакан бодрящего, прохладного яблочного сока. Мы с Пахой сидели в студенческой столовой, отрешенно смотря по сторонам и медленно передвигая пальцами по столу пустые стаканы. Наши головы страдали от жесточайшего похмелья, и прохладная вкусная влага, мгновенно впитавшись в стенки пищевода, как вода в сухой песок, показалась божественным нектаром. Голова начала потихоньку проясняться.

- Ну что, поехали домой? – сказал я, и кореш молча кивнул головой.

Мы вышли на улицу. На дворе стоял конец мая, и весенний город, радуясь благоуханию трав и жаркому солнцу, кипел шумом и суетой. Вместе с весной пришла и сессия, нагревая головы студентов не менее сильно, чем нещадно палящее  солнце. На небе не было ни единого облачка. Казалось, что потоки солнечного света с силой обрушивались на всё вокруг, выдавливая клубы жара из раскалённого асфальта.

На остановке было людно, видимо трамвая не было уже достаточно давно. Мы встали позади всех, достали по сигарете и закурили. Едкий дым проник в глаза и лёгкие, заставляя вспомнить о подробностях вчерашней пьянки и о том, сколько всего было выпито и выкурено. Началось всё, по обыкновению, с бидона разливного пива. Затем снарядили экспедицию за водкой, а впоследствии, уже ближе к полуночи, Паха заявил, что такое дело просто необходимо полирнуть сверху баночным пивком – ведь сессия уже почти закончена - и сам вызвался метнуться быстрым лосем в соседний круглосуточный магазин. От продолжения банкета нас остановило только осознание того, что у Пахи почти совсем закончились деньги, и у меня оставалось всего лишь несколько сотен, а следующий денежный перевод от родителей ожидался только через неделю. Конечно, у нас были кое-какие продовольственные запасы – картошка, лук, хлеб, растительное масло и кетчуп – на всём этом можно было протянуть. Но уж как-то очень не хотелось несколько дней подряд питаться одним жареным луком, как это вышло в прошлый раз. Порешили на том, что если станет совсем грустно, то займем у кого-нибудь из знакомых. Это нас несколько успокоило.

За столом много курили, и вели типичный мужской пьяный базар – про баб, рок-музыку и крутые тачки. Продолжилось обсуждением одногруппниц. Я сказал что мне нравится Лизонька Влажникова – потому что она вся такая утончённая, отличница, да ещё ходит в музыкальную школу, играет на скрипке. Затем Пашка предположил, что раз скрипачки так ловко своей рукой водят смычком вверх и вниз, тогда они наверно и хуй здоровско смогут подрочить – попади таковой им в руку. Я в принципе с корешом согласился, но с поправкой, что при этом, фоном должна играть какая-нибудь быстрая, весёлая мелодия, чтобы задавать ритм - что-то типа Vanessa Mae – Toccata & Fugue - “Ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту” …

… Далее - опять про авто зашел разговор, затем вернулись к “рок-музыке” – включали избранные треки Scorpions,  Metallica, Sepultura, Manowar – задумчиво вслушивались, пытались глубоко прочувствовать каждую ноту, кивали головами в такт музыки. Когда на часах было уже почти два ночи, я решил позвонить одногруппницам Ире и Юле – они тоже были иногородние, жили на съемной квартире и не спали допоздна. И наконец - в моей голове возникла финальная картина пьянки, когда после длительного пьяного трепа с Юлей по телефону в прихожей, открыв дверь на кухню нашей съемной однушки и отпрянув от нахлынувшего потока густого табачного дыма, я увидел Паху спящим на столе, окруженного пустой стеклотарой из-под водки и жестяными банками из-под пива и консервов. Довершала картину переполненная дымящаяся пепельница. А ведь уже через несколько часов нужно было просыпаться и тащить наши мертвые тела на последнюю в этом семестре предэкзаменационную консультацию. Сам экзамен – философия – не сулил быть проблемным, но преподаватель придавал большое значение посещению всех занятий.

… Сигарета стлела до середины. От жары на лице выступил пот, к горлу подступила тошнота, и курить совершенно расхотелось. Тем временем, из-за поворота, сверкая стеклами на солнце, показалось массивное железное тело трамвая. Народ на остановке – с десяток студенток в шортиках и тонких платьицах, строгий мужчина в очках с портфелем, стоящий рядом нервный парень умного вида, с неуверенным пушком усиков, выпученными глазами и крупными ноздрями, и прочая редкая публика - начали группироваться на бетонной площадке вдоль остановки. Трамвай подъехал, и стало ясно, что он достаточно плотно набит людьми. Дело в том, что несколько месяцев назад в центре города, куда сейчас направлялся трамвай, при громкой поддержке местных властей был открыт дотационный хлебный киоск, в котором пенсионеры могли отовариться хлебом на несколько рублей дешевле, чем в среднем по городу. Поскольку проезд для пенсионеров в нашем городе был бесплатным, новый чудо-магазин атаковали старушки со всех частей города, с утра и до вечера набиваясь в муниципальный транспорт как сельдь в бочку.

Кое-как, расталкивая локтями народ, мы протиснулись вглубь трамвая, и встали в середине вагона, держась руками за поручни на спинках сидений. При этом на сиденье, за спинку которого держался Паха, сидела омерзительного вида сухая, кряжистая бабка. Бабка сидела, вцепившись обеими руками в авоську, и вертела глазами по сторонам, причмокивая трясущимися слюнявыми губами. Не то что бы она была уже слишком стара и немощна - нет, на вид бабка была еще крепка и ядрена, просто склероз уже почти полностью разрушил ее головной мозг, породив масу побочных эффектов в виде постоянного недовольства и подозрительности ко всему вокруг. Через несколько секунд мы ощутили, насколько хороша диффузия в душном нагретом помещении - в нос ударила противная, затхлая исподняя старушачья вонь, которая пробрала до глубин спинного мозга. Я вздрогнул и поморщился, и в ту же секунду увидел гримасу отвращения и на Пахином лице. Тем временем, лязгнув и скрипя, наш трамвай медленно тронулся. За окнами поплыли одинокие тополя, жилые массивы, заборы, трансформаторные подстанции,  и прочие, в общем-то, не очень живописные окрестности. Так мы проехали благополучно минут десять, совершив несколько остановок. Время тянулось как липкая, вязкая паутина. Опять послышался голос кондуктора: - “Следующая остановка – улица Советская”. К моему горлу подступила тошнота.  Я взглянул на бледное лицо кореша – ему явно было ещё хуже! Обстановка накалялась ...

Прошло еще примерно пол-минуты. Внезапно Паха встрепенулся, и резко поменялся в лице – глаза его выпучились, щеки и ноздри раздулись. Кореш склонился над бабкой … и тут плотный поток блевоты вырвался из его рта. Выглядело это так, как будто блевотина долго набиралась в тугую плотину, а потом разом прорвала всю её поверхность, и хлынула вниз – мощным, бурным потоком. Время застыло в моей голове, мозг бессознательно сделал мгновенный снимок этого момента: и капельки блевоты, повиснувшие в воздухе, вдруг напомнили о повисших в воздухе капельках воды в рекламе какого-то ужасно дорогого механического фотоаппарата “с самой быстрой в мире скоростью диафрагмы”, которую перед этим видел в одном глянцевом журнале. Конечно же, благодаря выгодной позиции над бабкой, которую занимал Паха, попадание было идеальным – бабку накрыло с головой и, скажем так, “по всему периметру”.

- Госпиииидя! – истошным воем завопила бабка, явно не ожидавшая в столь погожий, безоблачный день, когда она даже и не помышляла о том, чтобы захватить с собой зонт, выхватить в качестве осадков такого смачного, зловонного ништяка – Ах ты ... крокодил йобаный! Да что ж ты вытворяешь, подлец! Я щас милицию вызову! Скотина! ПАДОНОК! Совсем стыд потерял! Ну и молодежь пошла! Распустились хуже некуда! – тут уже бабкины причитания подхватило с десяток других старушек и тёток. Тем временем, трамвай подъехал к остановке, и двери медленно открылись.

- Саня! Они нас сейчас заебут своим визгом! Отступаем! – выдавил Паха, схватив меня за рукав и потащив к выходу. Мы растолкали потную возбужденную толпу, и вывалились из трамвая. Свежий воздух нас мгновенно взбодрил, мы с облегчением вздохнули ... и нас тут же порвало от смеха! Хотя, на лице кореша промелькнула тень - было ясно, что ему ох как жаль купленного на последние деньги и так нелепо утраченного яблочного сока.

Железные двери с грохотом закрылись. Трамвай отъехал от остановки,  открыв нашему взору на другой стороне улицы одно из тех заведений, которые славятся на всю округу своим свежим и дешевым пивом местного разлива. Я взглянул на Паху – тот уставился на меня полным жалости и надежды взглядом. Застыв и задумавшись на несколько секунд, и затем нащупав в кармане брюк последние смятые купюры, я кивнул корешу и выпалил: “Ладно ... да ебись оно всё конём!” - и мы решительно двинулись в конец бойко текущей очереди.

Через несколько минут из окошка пивного ларька показались две литровые, до краев наполненные кружки свежего холодного пива, играющего веселыми янтарными пузырьками. Ласково светило солнышко. Приближались большие каникулы. Жизнь вновь заиграла яркими красками, мечтами и надеждами…