Он вошел в квартиру, путаясь в каких-то непонятных тканях, завешивающих проход. Наконец кое-как ему удалось попасть вовнутрь. Прихожая была ярко освещена, и тут-то он увидел ее. «Боже мой!» — подумал он. А потом: «Ладно, выпивка у меня есть, отдохну перед обратной дорогой». Знакомство через социальные сети вообще рискованная штука, в особенности если тетка тут же приглашает тебя к себе домой.
И вдруг на него налетел радостно-слюняво-«всё-заебись-чувак!»-ураганистый пес. Псина толкнула его в грудь лапами, двинула одним боком, потом, наверно для симметрии, другим, размахивая остатками обрубленного хвоста с амплитудой в полметра.
— Джек! Не приставай к гостю! – сказала тетка.
«Еба-а-а-ать, «гость»!» — его передернуло. – «Даже еблю можно испоганить уродскими ужимками».
Тетке на вид было сильно за пятьдесят. Очень сильно. Пиздец как за пятьдесят.
— Вы разувайтесь, разувайтесь! – «щебетала» тетка. – Вот тут тапочки.
«Бляяаать! Затащила к себе в норку и – выкает, тупая дура!» — думал он, расшнуровывая кроссовки. – «Еще эти ебучие затасканные тапки…»
Он терпеть не мог чужие заношенные тапки. Это как чужие ношенные трусы. Или зубная щетка, вызывавшая рвотный рефлекс у кого-то еще. «Если им так жалко их грязный пол, могли бы озаботиться одноразовыми бахилами, как в больницах», — думал он. – «Пиздец, попал. Полный пиздец».
— Проходите в комнату. Ой, на ковер в тапках не наступайте!
«Блядь-блядь-блядь!»
Псина-Джек вился вокруг него, заглядывая в глаза и тыкаясь носом, лапами, обрубком хвоста, пока он пробирался к диванчику. Он всегда точно знал географические координаты места, куда он опустит свою жопу и обретет относительный покой. На Вечный покой он уже давно не рассчитывал. Не по Сеньке…
Квартира несла следы дизайнерской мутотени. Какой-то подиум. Зона кухонных копошений. Арка вместо нормальной двери в спальню. Еще эти ебучие занавески на входе.
В эту самую секунду миллиард компов послал триллион запросов на подключение к сети. Это если не считать миллиард китайских пользователей, которых никто нигде не понимал. Три миллиарда «ты где?» Три миллиарда «приветик!» Три миллиарда китайских каракуль. Фотки в купальнике. Фотки с восставшей залупой. Фотки с квартирной попойки. Фотки с губками, вытянутыми в воздушном поцелуе. Сто миллионов факов средним пальцем. Миллиард статусов «я еще жив!» Пол-миллиарда статусов «выеби меня!» Одиночество? Похоть? Жажда? Триллион совокуплений материнских плат, рогатых роутеров, хрюкающих модемов. Чтобы из бездны пришел он – антихрист с победно поднятым в факе пальцем.
Джек крутился вокруг него. Будто хотел что-то сказать. Будто увидел живого человека на скотомогильнике.
— Ой, а давайте я вам сыра порежу! У меня еще вино осталось… — она складывала губы так, что было понятно, что она принадлежит к классу интеллигенции. Хотя его когда-то учили, что интеллигенция не класс, а прослойка. «Прослойка», действительно, точнее. Нечто тонкое, скользкое и липкое. Что называет сыры просто «сыром». Не пармезаном. Не моцареллой. Не фетахой. Не маасдамом. «Сыр», ебанный-в-рот.
— Вино? Сухое?
— Да. Наверное.
«Блядь! «Наверное»!».
— Не, сухач на пиво у меня плохо ложится, — сказал он, доставая из сумки бутылку «Столичной». Сумку он, естественно, держал на коленях.
— Вы уже выпили? – изогнула она брови домиком. – Идя ко мне…
— Не… Я же сказал «пиво». Пиво не выпивка. Рюмка найдется? Или, лучше, стакан.
В это время семьсот миллионов пользователей вошли в социальные сети и поняли, что никому они на хуй не нужны. Еще двести миллионов заплакали, роняя слезы на клавиатуры. Полмиллиарда людей напились и заснули напротив единственного собеседника в жизни – монитора, окна в реальность, объекта мастурбации, ваала и светоча, и маяка посреди радиоактивной пустоши постапокалиптического мира.
Он порылась в кухонном шкафчике и, наконец, нашла какую-то емкость. По виду это была мензурка для отмеривания подсолнечного масла или подобная хрень. Он налил половину, подумал, и накатил по полной. Сыра на столе все еще не было. И вообще нихуя на столе не было.
— А вы сами москвич? – спросила она, стоя вполоборота и что-то там режа ножом.
— В смысле? – не понял он. – У меня же в анкете написано, что живу я в Москве…
— А родились где?
— Родился?
«Ебаный стыд! Тётка начинает издалека…»
— Вы прописаны в Москве? – продолжала нарезать она свой «сыр».
В это же самое время группировка американских спутников посылала сигналы точного времени, что позволило тремстам миллионам пользователям Глобальной Системы Позиционирования понять, что они находятся за пределами Райского сада, и это так же необратимо и безнадежно, как диагноз из онкологии. Понять с точностью до 2-3 метров. Осознать и осмыслить, пользуясь сгенерированными электроникой речевыми подсказками: «Эдем… Недоступен. Воспользуйтесь запасным маршрутом.»
Джек метался по комнате, поминутно подбегая к нему, заглядывая в глаза. Он явно хотел что-то рассказать. Что-то ужасное. Что-то мерзкое. Что-то, что лежало на его чистой собачьей душе грязным грузом.
— Ну да, я прописан в Москве.
— На жилплощади жены?.. – полу-вопросом, полу-утверждением.
В эту самую микросекунду миллион сетевых плат получили данные, обработали их и вывели на монитор: «Пошел на хуй, грязный урод!» Еще двадцать миллионов вывели: «Я тебя обожаю, крошка!» Еще сто миллионов компов спонтанно ушли в перезагрузку, не выдержав атаки непроверенных данных. Юзеры грешили на вирусы, но самом деле это сама сеть спасала их от безнадежности и отчаяния.
— С хуя ли это ее квартира?
— А кто у вас ответственный квартиросъемщик? – «веселым» голосом продолжала доёбываться тётка.
Миллионы терабайт битов прогонялись по витым парам, по проводам городских телефонов, вайфайными радиоволнами и блютусовскими устаревшими протоколами, чтобы пятидесятилетние тетки могли вывесить свои фотки позапрошлого десятилетия, прошлого века, прошлого тысячелетия. А потом пригласить к себе домой и ебать, ебать, ебать ваш мозг. Просто потому что скучно. Потому что нехуй делать ни сейчас, ни по жизни. Или потому что у мужа не стоит. Или муж нашел молодую с узкой горячей пиздой. А вам расхлебывать все это. Вам сидеть на диване в центре чужой жизни, неудавшейся, скомканной, бездетной. И следующая порция миллионов терабайт сносит остатки разума по пути к безнадежности.
— Я в душе не ебу… Но точно не я.
Джек лижет ему руку. Джек пытается что-то сказать на своем языке прыжков, виляний, оправданий действием.
— Значит, вы не москвич, — делает она победный логический вывод.
— Я хуй его знает. Родился я не в Москве. Живу тут тридцать лет.
— Но вы не москвич! Вы, наверно, снимаете квартиру?
Он подумал, что свой «сыр» она уже так изрезала, что на закусь он больше не годится. Налил себе водки в мерный стакан и выпил. В одиночестве. Он не какой-нибудь Буковски, чтобы ебать все, что шевелится. А вот пить он может не хуже. Рок-н-ролл алкоголя. Свет озарения, рано или поздно настигающий всех пьяниц, алкашей, забулдыг, нормальных мужиков, битников, гениев и пророков. Свет и иллюзии. И горькая правда жизни.
— Снимаю ли я квартиру? Кто там у нас ебанный ответственный квартиросъемщик? Тебе-то какая нахуй разница? Ты решила заебать меня до смерти тупыми вопросами?
Джек радостно взвизгнул и стал носиться по квартире. Что-то не то было с псом. В прошлом. Чистая собачья душа не любила свои воспоминания. Или псу просто не нравилась вонь старой пизды.
Три миллиарда сотовых подключились к сети. Они отправили свои данные. Они объяснили, кто их владелец, сообщили свои координаты, сверили остаток на своих счетах. Послали смски. Приняли смски. Загрузили данные. Чтобы одинокий мужчина, сидящий на своем стуле в комнате с обшарпанными обоями с низко надвинутой на лоб шляпой, не снимая пальто и не разуваясь, прочитал на экране: «Я нашла другого».
Она оторвалась от резки своего «сыра», поджала губки в куриную гузку и сказала, продолжая при этом по-клоунски подхихикивать:
— Я думаю, вам пора домой! Думаю, наше знакомство развивается в неправильном направлении. И вы уже пьяны!
Люди выкладывают в сеть свои фотки. Фотки кривые. Фотки спьяну. Фотки, напоминающие оригинал примерно так же, как поток воздуха от вентилятора напоминает морской бриз. Или как соя напоминает мясо. Или как смазка презерватива напоминает нежное скольжение в глубине вагины. А есть люди – мужчины и женщины, — кто выкладывает фотки, как сыр в мышеловку. Поймать и изнасиловать. Найти жертву. Отнять время. Отнять силу. Попользоваться. Пустить по ложному следу. Защитить резиной плоть и выебать. Просто так. Потому что нехуй делать.
Он налил себе «Столичной», выпил, встал и пошел в прихожую. В одиночестве? Нет. Рядом бегал Джек, высматривая карим глазом путь к честности. Похуй одиночество. Похуй сеть. Похуй биты.
Он зашнуровал кроссовки. Посмотрел на себя в зеркало. Еще раз посмотрел на себя в зеркало и вернулся в комнату. Она стояла возле кухонного стола, продолжая держать в руке нож, которым резала свой вонючий «сыр». Он подошел к ней, глядя ей прямо в глаза. Взял из руки нож и бросил в мойку. Посадил ее на табуретку. Она напоминала безвольную куклу. Куклу с крашенными волосами. Он не торопясь расстегнул ширинку, вытащил член и притянул ее голову за затылок. Не грубо, не нежно. Она что-то замычала, но потом ее губы раскрылись, и она приняла в рот его плоть. Сосала она неумело, пуская слюни, захлебываясь, испытывая позывы рвоты, задыхаясь, но – сосала и сосала, и сосала. Безвольно, закрыв глаза, обреченно. И постепенно он ощутил свет и кончил ей в рот. Молча и мощно.
Он вытащил хуй, постоял, а потом пошел к выходу через ковер. Встал тщательно прицелился и поссал точно на середину ковра. Обильная струя стопроцентной концентрированной мочи глубокого желтого оттенка попала точно в цель и радостно брызгала, пенясь, среди всей этой ковровой ебучей фабричной красоты. Он не спеша застегнул ширинку и вышел на лестницу, не закрывая двери. Спускаясь пешком вниз он услышал за спиной радостный грохот собачьих когтей по ступенькам и веселое запыхавшееся дыхание свободной псины.
— ЗдорОво, Джек, — сказал он не оборачиваясь. – Прогуляемся, дружище?