Мне бы оттолкнуться от чего-то, чтоб рассказ плавно и извилисто побежал, как ручеек. Или же, как бурлящая река, смывал  потоками всё на своем пути. Это уж как повезет, а вернее, как получится. Хватило бы только душевных сил такое описать, переложить на человеческий язык  эту жуткую историю, которая произошла со мной не так давно.

***
Каждый год, на Троицу, я действую по одному и тому же сценарию. Сначала  иду к отцу на могилку и начинаю перечислять ему все свои обиды, неприятности, рассказываю, как убог мир без него, как мало в нем добра. И как, наверное, там, наверху, где он, как, должно быть, там хорошо. Упрекаю его, что уже лет пять он мне не снится, не приходит  во сне и это, по большому счету,  предательство с его стороны. Он молчит.  Я протираю оградку, выщипываю жухлую траву и говорю-говорю-говорю. Папа молчит, но  я уверена, что слышит. Всё он прекрасно слышит. 
Каждый раз выставляю ему  предъявы. Что, мол, нельзя было так  воспитывать детей. В любви и вере в хорошее. Избыток ласки и нежности, - это очень чревато. И почему ты,
 папа, не понимал этого и не готовил меня к жестокому миру?
Представляю, как он там рыдает, когда я ему всё это говорю. А вот нехуй потому что.

Потом я еду к Светке, на Мира. Света долго не выходила замуж, всё искала богатого и знаменитого. И, наконец,- нашла. Свадьбу отыграли с размахом, а в результате - пшик. Через месяц  после свадьбы муж умер. Очень старый потому что был. И умер точнехонько в праздничек, на Троицу. Хоть дата  всегда меняется, но уже лет пять у нас со Светой такая традиция - собираться у неё в этот день  и плакать. Пить и плакать, плакать и пить.

В тот день, о котором и веду речь,  сильно пить не получилось.  После смерти мужа квартира на Мира стала походить на общежитие, к Свете  каждую неделю приезжали родственники из Белоруссии и Светины традиции почему-то не чтили. Хоть СветаТроицу  старалась высвобождать. Но только не в этот раз.
Я поставила на стол  скромный тортик, купленный не по скупости, а по  недостатку фантазии, посидела для приличия со скорбным видом, опрокинув в себя  рюмочку напитка «коньяк крымский особый» и с сожалением покинула квартиру вдовы, которая под крики белорусской бабушки  собиралась её везти к некоему загадочному врачу, который лечит загадочные болезни. Светка извинилась, а я почапала домой.
Традиция пошла по пизде и это мне не понравилось сразу же.

***
Почему так происходит? Захожу я, например, в метро, и все бомжи тотчас устремляются ко мне. Меня уже знают. Даже и не всегда бомжи, а девки какие-то убогие и полугрязные, вечно просят  проехать  на мой жетон. Как они вычисляют меня, такую? Как  чувствуют, грязные чушки, что я не откажу и сжалюсь над ними?
И если мы едем, например,  со Светкой, - к ней ни одна зараза не пристанет.  А меня, ну ты посмотри, вот так, шустро, схватят за руку, посмотрят умоляюще в глаза, и такая в их глазах скорбь вселенская - стыдно же не дать. Стыдно не помочь. Я, конечно, не одна такая. Много нас, вот таких вот, прокаженных и убогих.
Но  сказано свыше, -  вернется вам все сторицей. Ты поможешь людям, и они тебе помогут. 
Итак, шла я по проспекту Мира в тот раз, значит, и  что там мне приспичило на Рижский рынок забрести. А, ну рыбки же захотелось, семги нарезочкой. Никогда так дома не получается тоненько порезать, аж кусочки просвечиваются. Полчаса выпрашивала у продавца с пронырливыми глазками, где ножи затачивает и какими наждаками, - хуй там. Скажет он, ага. Обычным бруском, говорит, белым – вот, посмотрите. Ну, рассказывайте мне. Для  отвода  глаз этот брусок держит под прилавком, - он девственно чист, никакой нож по нему не ходил. Кого он лечит? В общем – вот  так, -  шла, шла, купила рыбу, а кошелек у меня сперли. Сумочку открытой держала, вышла на задний двор рынка, ещё и мяса присмотреть, полезла за кошельком, - а нет его, всё! А в нем все карточки, жетоны, в общем – всё, что было необходимо. А телефон я, как всегда, и не взяла. Троица  же, святой день, никаких деловых контактов.  А мне же  ещё ехать надо обратно, в Зарю. На всё про всё – часа два. За это время никто не потеряет. Благо, билет купила заранее, и лежал он не в кошельке, а в боковом кармане сумки. Теперь вот только до улицы Радио как-то добраться. А там и станция.
Попробовать, что ли, вот так-же, вцепиться кому-нибудь в руку, затравленно  посмотреть в глаза, и проехать на халяву,  я же помогла многим. Пусть и мне помогут.

Можно, конечно, и пешком.
К подружке возвращаться бесполезно, она уже умотала по своим  родственным делам. Что же делать-то?  Можно попросить ещё телефон у кого-нибудь. Вот бы только смелости набраться.
Если просить, так только не у москвичей. Они все либо снобы, либо пидорасы. Либо подумают, что пристаю с намеками. Попытаюсь. Вот, вроде нормальный мужичок, мясо продает, - хохол по говорку. Тучненький, а тучные все добрые по определению.
-Ну, шо? Берешь? Смотри, какие сасысочки, цымус. Свежие.
-Ну, мужчина, при такой жаре, они уже давно не свежие, надо полагать.
-Шоооо? Как несвежие? На, нюхай. Где не свежие-то? Нюра, ты глянь, шо делается-то. Зажрались тут совсем, сосиски им мои несвежие.

Так, ну здесь мне уже не обломится.  Что делать-то? Никогда в такую жопу не попадала. А поблизости, кроме Светки, никто и не живет. Она одна в центре устроилась, с комфортом, с вдовьим размахом. Повезло, можно сказать.
Да ладно, что рассуждать-то? Идти надо «в народ»  с наглой мордой, в метро то бишь. И падать на хвост кому-то, типа меня. Только как лоха  распознать в толпе?
К мужикам обращаться не буду, потом не отвяжешься. Хотя, это на самый крайний случай. Это всегда успеется.
Только зашла в фойе Рижской, мне наперерез устремилась «старая знакомая», миловидная девчонка, в застиранной джинсовой курточке и линялом платьице. Сколько её помню, - летом она всегда в одном и том же. Пованивает от неё странно. Такой кисло-сладкий, дурманящий запах. Немытостью пахнет. Безнадегой. И девчонка симпатичная очень, её бы отмыть. Но где-то я слышала, что это бесполезно. Их отмывают, кормят, устраивают на работы, а они опять возвращаются в этот свой замызганный мир без обязательств.
- Пожалуйста, тетенька, помогите мне проехать.
-Да какая я тебе тетенька, блять? Совсем охуела. Я не намного тебя старше.

Девчонка испуганно вжала голову в плечи, отступила назад.
-Простите, тетенька.
-Да я сама на мели, дружки твои, поди,  кошелек у меня сперли. Пидарасы. Теперь вот уехать не могу.
-А какой кошелек? Цвета, какого?
-Серый. Диоровский. Мягкий такой.

Девчонка шмыгнула в открывающуюся седовласым мужиком массивную дверь, - мужик выматерился сквозь зубы, посмотрел на меня как-то подозрительно и пошел к турникетам.

Вот гад. Чего это он так на меня посмотрел? На мне написано что ли, что я сейчас в глубокой жопе? Это как то читается в моих глазах? А раз так. То почему бы не подойти, не поинтересоваться? Козел, в общем.

-Нет, это не мои дружки. Но вы, тетенька, постойте, кто-нибудь поможет. Вот увидите.
-Да какая я тебе тетенька, девочка? – устало повторила я вопрос  и отвернулась к пыльному, большому окну.
-Кстати, а как ты так безошибочно определяешь, к кому можно подойти, а к кому нет.
-По складочкам, тетенька.
-По каким складочкам?
-У глаз. И у губ.
- И что означают  эти складочки?
-Ну, вот у вас в углах глаз складочки - значит вы веселая и добрая.
-Ну и что? Я тебе найду сто миллионов людей с такими морщинами в углах глаз – и фиг они тебе подадут. Глупости какие.
-Нет, там не такие складочки. Вот, смотрите.
Девчонка  сначала вытянулась, как тушканчик, потом  молниеносно сгорбилась, приняла убого-ущербную позу и пошагала, размахивая руками к молодому человеку, симпатичному, даже, я бы сказала, очень даже  симпатичному, в шортах и белой динамовской майке.
Только динамо нам здесь и не хватало сейчас. И не боится же ходить в таком виде, вот  же, уебан какой–  машинально подумалось    мне.

Девка что-то шепнула парню, он покосился сначала на девку, потом на мою понурую и жалкую фигуру, поманил меня кивком головы и я облегченно вздохнув, последовала за ними.

Казалось бы - справедливость восторжествовала. Девочка меня не кинула, помогла, за чужой счет, правда. Но какое мне дело? Скоро я буду дома. А после меня хоть потоп.
Но не тут-то было. Мне бы ехать на тягучем эскалаторе ровно и прямо, не вертеть по сторонам башкой, и не выискивать у благодетеля складочки в уголках глаз и в уголках губ. Я же, как пытливый натуралист рассматривала незнакомца, словно бабочку через микроскоп.
Чо там за складочки, хуй бы их знал, эти складочки.
Напиздела девчонка, как пить дать – напиздела. Как продавец  с белым наждаком. Кругом одни твари завирающиеся. Если и помогут, то тут-же насрут целую кучу, чтоб жизнь медом не пахла. Всё правильно.

Но парень, - не т, не парень, а мужчина лет тридцати, моложе меня, наверное, если точно ему  тридцать, - мой взгляд уже перехватил несколько раз и понятное дело – растолковал его по - своему.
Я отвернулась, ругая себя последними словами. Девчонка умотыляла далеко вниз, и, слава богу. Эту вонь я уже не могла переносить.
- Странно ваша дочка пахнет, вы не так пахнете.
Я побагровела, ноздри раздулись как у племенного жеребца, я даже почувствовала, что вот-вот из них пойдет пар с присвистом.
-Какая дочь? Вы о чем, юноша? У меня дети только-только в школу пошли. Не дочь она мне. Так, девчонка приблудная. Когда-то я ей помогла. Теперь вот она мне.
-Надо же. А я понял так, что это я вам помог. Ну, раз так, то пусть будет она– хмыкнул помощник поневоле и демонстративно отвернулся.
-Сука, надо же, нелепость какая– думала я, не зная что предпринять. Обидела благодетеля, тварь неблагодарная.
-Извините – только и нашла что сказать.
-Да ничего-ничего. Извините не булькает, правда, хе-хе-хе.
-Ну, начинаааается. Я  сегодня не башляю. Подрезали сумочку на рижском. С чего бы я к попрошайке под крыло встала, по вашему?
-Аааа, ну ясно. Бывает.

И разговорились как-то, пока в вагон сели. И в вагоне говорили, и на Китай-городе с какого-то перепуга за ним вышла.  И когда прикоснулся ко мне в кафе, куда подтолкнул ненавязчиво,  и сжалось всё во мне, как хуй у мужиков на морозе.
Эффект благодарения, - плата спасителю за доброе дело. Так бы, если бы ничего такого - и мимо бы прошла. Мало ли симпатичных мужиков? Все они твоими не будут. А тут, вроде, ну как? Помог – расплатись. Хоть чем-то. А чем я при пустой сумке расплачусь? Если не собой, так хоть живым и интересным общением.


Летом темнеет поздно. Слишком поздно, я бы сказала. Электричку я благополучно проебала, но мыслями, всё равно, была уже дома,  и подбадривала себя тем, что всё     могло быть и хуже. Тем более,  Михаил пообещал помочь «материально».  Дал телефон, чтоб предупредила домашних не беспокоиться о моей беспутной и непутевой жизни.
-Буду поздно. Ложитесь без меня.
-А вы обычно все вместе ложитесь? – неудачно пошутил Миша и пустил мне в лицо струю дыма от Парламента.
- Миша, я не курю, и попросила бы…
-Ах, пардон, не рассчитал.
Теперь я беспрепятственно всматривалась ему в губы и глаза и это его, похоже, не смущало. Может, привык. К женскому вниманию.
-Миш, посмотри на меня внимательно.
-Ну?
-У меня есть какие-то невидимые складочки в уголках глаз и в уголках губ?
-Они у всех есть. Даже у детей.
-Вот и я о том же–  задумчиво констатировав, я  тоскливо посмотрела в окно. Я ещё раз убедилась в двух вещах. Что девочка пиздаболка и что все красивые мужчины скучны и однообразны, и их надо веселить, потому что они привыкли, что бабы все для них делают сами. А сидел бы сейчас передо мной, допустим, неказистый и рыжий, с большим шнобелем и кривыми ногами, то я бы уже сползала под стол и каждые пять минут носилась в туалет поссать. А тут, всё глухо. Вроде не дурак, но скучен до сведения скул.
Или это опять – эффект благодарения? Мы благодарны спасителям, но тихо ненавидим их, потому что впадаем в зависимость некую. А человек свободолюбив по натуре, пока его в рог не согнут. А меня уже потихоньку так сгибают, сгибают, сгибают. Вон, и в лицо мне дым пускает, как шалаве какой-то портовой.  Да, двойственное чувство. И ничего с этим не поделать. Если бы я со всеми, кому помогла по кафе  и ресторанам ходила, то я бы уже с ума сошла.
- Ну, ладно, Миш. Давай мне номер свой, денежку и как только, так сразу я тебе верну за билет. Уже темнеет. Позвоню.
- Да ладно тебе. Разберемся. Это мелочи.  Мы же взрослые люди. Давай откровенно уже и начистоту. Ты понимаешь, о чем я?
-Нет.
-Ну…? Неужели такая…непонятливая?
-Да.
—В общем. Я бы не прочь с тобой…ну.
-Что?
-Как это называется-то. Хочется поинтеллигентнее выразиться. Мы же взрослые люди. Ну?
-Это за 17 рублей в метро  , 50 рублей на электричке и 500 в кафе пожрать? Ну, молодец, чо?
-Пфффф. Я не за это, ты чего? Я по доброй воле же. Я просто тебе предлагаю продолжить знакомство и всё. Вот, надо обязательно сидеть и хамить сейчас, ну, спасибо, дорогая.
-Угу-угу- пробубнила я,  по быстрому допивая кофе, пока не отобрал, кофе вкусное в этом кафе. Я тут уже была когда-то, не помню с кем. Хорошее кофе.
-В общем, на тебе стольник. Удачно тебе добраться до твоей Зари и всего доброго, короче.
Миша тяжело встал, как мешок с гавном, отрываясь от стула,  будто приклеился штанами,  и, насупившись, пошел к выходу.

И мне бы опять, прижать жопу и сидеть, молча, выжидая минуты, пока он не скроется по брусчатнику старой Москвы, но - нет же. Я вскочила со стула, догнала Мишу, развернула его к себе лицом и промямлила.
-Ну, пошли, пошли. Ну, что с тобой делать-то. Господи…

Эх, папа! Расплачиваюсь за благородное воспитание. Ты же мне говорил. Почему, дочь, нельзя обижать только девочек? Мальчикам тоже бывает больно, доченька. Ещё как больно. Они тоже хотят, чтоб их иногда пожалели.

Мишу я жалела долго. Почти всю ночь.  И на себе жалела, и под собой, и сбоку, и с другого боку, и сзади, и вообще. Так мало кто жалеет. За одну ночь. Обычно удовольствие растягивают на долгие ночи. А у нас просто не было времени. У нас, получается, только одна ночь и была.
И вот. Пожалела. Долг отдала. И уйди ты, бога ради, свали быстрей на утреннюю электричку. Да? Но утром Миша решил, что жалость – чувство круглосуточное и со слезами счастья на глазах пришлось сверх долга накинуть три часа, не знаю, бонусами они шли, или уже так,  от чистого сердца.
-А ты молодец, детка! Умничка!
-Ну, ладно-ладно. Зубы мне не заговаривай. Я лет на пять тебя старше буду. Давай, завтракать. И я поеду уже. Совсем тут с тобой заебалась, буквально говоря.
Я прошла в кухню, заглянула в холодильник и обомлела.
Посреди белоснежного нутра агрегата стояла пластиковая бутыль, наполненная красной жидкостью. То ли томатный сок, то ли… кровь? Странный алый цвет. Кровь темнее вроде? Нет?
-Миш, а ты чем питаешься - дрожащим голос попыталась что-то я молвить, но Миша подкрался сзади, прижался теплым телом ко мне и положил ладони на мои титьки.
-Я кровь пью. Человеческую. Не видишь что ли?
-Да иди ты к черту, Миш. Я серьезно - жрать охота. Это сок томатный? Я сейчас сблюю. Не люблю его вообще. Ты как живешь-то? Что кушаешь?.
Я начала быстро раскрывать дверцы кухонного гарнитура, не успевая их захлопывать, и  моим глазам не верилось. Шкафчики были пусты.
Я про вампиров конечно и фильм смотрела и книжки читала, но такого же не бывает. Выколите мне глаза, кто – нибудь.

Моя буйная фантазия разыгралась. И вот, кажется мне, что и за окошком потемнело, зашумели пышные, могучие  тополя, загудели провода, заурчало в животе, забулькала вода в кране, выплеснув желто-ржавый сгусток. Вспомнился рассказ Алексея Толстого про упырей. Как я его читала в детстве, под одеялом, с фонариком. Вся употела, до невозможности, пижама намокла, дышать тяжело - а я читаю, читаю эту жуть. После толстовских упырей никакие интервью с вампирами ни в какое сравнение не идут. И так и уснула с включенным фонариком. Утром папа хихикал. Вот, доча, - классика она такая. Я вот точно так же темные аллеи под одеялом читал. Великая сила искусства.

Миша ласково лизнул меня в шею  шершавым  языком.
-Ты не вампир. Они холодные. А ты теплый. Горячий. Ты живой. И  сейчас какой век на дворе, Миш? Ты банальный маньяк, да?
Миша уже, казалось, вылизал мне в  шее дырку. Как медсестра протирает ваткой со спиртом место для укола.
Я онемела.  Это же охуеть можно, товарищи. Или это первоклассный гон и развод со скрытой камерой, либо Миша клафелинщик каких поискать, и мою кровь сейчас сцедит, а потом на гематоген сдаст. Урод. Вот, попалась!
-Миш. Не надо, прошу тебя. Ты болен. Мне было хорошо с тобой. Отпусти меня, пожалуйста. Хочешь, я останусь и буду тебя благодарить до утра. Всё, что ты хочешь, сделаю. Пожалуйста, не трогай меня, Миш.
Миша молчал, и продолжать нализывать мне шею в одном месте. Мне уже стало больно, кожа на шее стянулась и стала саднить как после расчеса.
-Прекрати, прошу тебя.
Вампир дотронулся до моей пизды кончиками пальцев, раздвинул половые, набрякшие от ночной отдачи долга, губы, и стал  запихать трубку в уретру… катетер что ли? А я уже, было, подумала, что всё обойдется. Ну, мало ли, идиотов?  Передумал, думаю, в пизду ко мне ручками, вон, полез, ан нет.
-Щас мы мочу твою лишнюю выведем, чтобы она в кровь не попала.

Да так ловко катетер воткнул. Я вспомнила тут-же (это, наверное, инстинкт самосохранения переключаться в такие минуты на воспоминания, чтоб с ума не сойти), я сразу вспомнила медсестру, с маникюром и  массивными кольцами, которая брезгливо пихала мне, в мою маленькую, студенческую пизденку, трубку толщиной со шланг кружки эсмарха. Как я орала и извивалась, а потом ссала кровью.
А тут так ловко засадил. Как в тумане все, правда, если честно, было. Но помню, что ничего не почувствовала.
На пол, тоненькой струйкой, горячей и звонкой, стекая по ляшкам, устремилась моя дорогая моча. Вот когда сама, в унитаз, по доброй воле–        совсем не жалко. А тут при виде насильно извлекающей из меня жидкости, жадность проснулась, потекли горькие слезы, рыдания вырвались из груди.
Я только и могла крикнуть: Ааааааааааааааааа! За что? Папаааааааааааа!
-Тихо, тихо. Не надо шуметь, детка! Мы ещё продолжим, детка.

И тут, боль адская. Вонзил клыки, наверное. Мне ж не видно. От испуга я пукнула, протяжно так. Именно пукнула, пук и свист, даже неловко стало. И вдруг решила пошутить, ну, к месту же, конечно.
-Миша, а гавно мое с кровью не перемешается? Может, клизму ещё раз поставить?
Миша вытащил клыки из дырочек, задумался, и в этот момент я отбежала к окну, - второй этаж – авось не разобьюсь, и вскочила на подоконник. Он хватал меня за ноги, я отбивалась, запуталась в жалюзи, порезалась ими во всех местах, в каких только можно, и как Жанна д Арк на костре, воинственно кричала -  помогите люди добрые, но Миша только смеялся и злился, злился и смеялся.
-Ишь ты, сука - моча, значит,  кровь испортит, а гавно нет?  Ишь ты тварь, какая!!! Разводит он тут меня.
Всё-таки, Миша меня сдернул с подоконника, чуть плечо не вышло из пазухи, или как там это место называется, когда назад вправляют.
И вдруг.

-У тебя невкусная кровь, - как-то отстраненно вдруг произнес Миша.
-Чо это она невкусная? Ну и хорошо. Тогда я пойду, Миша?
-Иди.
-Ага, я пойду тогда. Уже ухожу. Смотри. Вот я трусики надеваю. Смотри. Черненькие. Вот бюстик надеваю.  Хоп! Застегнули. Вот платьишко, смотри, Миш. Это же моё платьишко? Вот  туфельки. Вот …вот….а где сумочка моя? Сейчас мы её поищем. Вот же она, хи-хи-хи, Мишенька. 
Вспомнив, что сумочку я видела на кухне, на столе, я засеменила на каблуках за сумочкой и поскользнулась на собственной моче. Лужа там была приличная. 
Я не растерялась.
-А мы сейчас вот так. Смотри, Миша.

Я заскочила в ванную, зашла в душевую кабинку, включила воду и как Ипполит из фильма, выливая на себя душистый лавандовый шампунь, мочалкой надраила все части тела, туфель, платья и заодно и сумочки. Царапины щипало до искр из глаз, из дырки  на шее бледно-розовой струйкой, куда-то в декольте стекала кровь.
**
На улице шел спасительный дождь.
До меня не было никому дела. Ну, идет себе полупьяная или обкуренная женщина, забывшая зонтик.
В метро я вспомнила, что не взяла деньги, они лежали там же,  на кухонном столе.
Я бросилась к первому попавшемуся мужику, в ноги, как щенок. Обняла и горько прошептала:
-Прошу Вас, помогииииитеееееееее. Прошууууууу. Прошууууууу, мужчина. Я потеряла кошелек. Помогитееееееееее.
- Пойдем, пойдем, деточка! Не надо так волноваться, пожалуйста! Пойдем, пойдем,  сколько тебе. Тысячи хватит?
-Это много. Сто рублей. Мне нужно всего сто рублей. Можете дать мне свой телефон. Я обязательно верну. Только обещайте. Обещайте,…обещайте…
-Что, деточка? Что тебе пообещать, бедняжка?
-Обещайте, что вы не будете пить мою кровь.
-О, боже, несчастное дитя. Кто тебя так?

***

Весной  у меня родилась двойня. Хорошие такие детки. Красивые.

А Миша меня разыскал в Заре и признался, что он не вампир. Он просто так отучал меня от блядства. Давно на меня глаз положил. И девочка эта вонючая ему помогала, и кошелек сперли тоже его люди. В общем, вели меня, сволочи.  И Света там, в теме была, поэтому скомкала нашу с ней традицию. Подруга называется.

Да и мир не так уж и плох, как оказалось. В общем. Если поменять ракурс.
Мишу я сначала послала подальше. Месяца три пшыкала ему перцовым баллоном в харю его лживую.
-Какая же я блядь, а?  – спрашивала я, заглядывая в его серые, бездонные глаза с длинными ресницами. Посмотри на меня, свинья, - какая  же я блядь? Я многодетная мать!!!  С твоими у меня теперь четверо. Никогда я блядью не была.
- Ну, я на перспективу. Со мной же пошла?  Так вот, я ж для того,  чтоб с другими не ходила. Ведь не будешь ходить, да?  Не будешь? Маньяка подцепишь вот так какого-нибудь. Или…вампира.- Миша гоготнул и растянулся в улыбочке, как чеширский кот.
-Уйди от меня. Уйди, прошу.
Потом, конечно, смягчилась. Простила. Четверых детей  поднимать, да с мамой старенькой – огого. Сестра из Америки хуй чем поможет. У ней своих трое. Первый муж был реальным вампиром. Вот уж где вампир. Даже говорить про него не буду.

**

Я нашла ту девочку в джинсовой куртке.
Ровно через год. Оставив Мишу на детей, (он оказался хорошим отцом, как это ни странно), занимался с ними, сказочки читал, по секциям водил и на музыкалку, старших. Давал мне роздых с младшими.
Нашла я эту девчушку, вонючая которая. А я уже знала, что её встречу, я и шла, чтоб с ней встретиться. Если будете на Рижской, она и до сих пор там отирается, в общем, не давали покоя мне эти складочки. Хотелось расставить всё на свои места. Протянула ей пятитысячную бумажку - давай, говорю, рассказывай про складочки и про то, как кошелек мой пиздила и как Мишу мне подставила и  меня под него практически подложила. Хотя, и спасибо тебе, конечно, хоть и волос седой появился у меня, даже на пизде, извини, конечно,-  говорю.  Такой Миша оригинал оказался. Ты бы усралась от его оригинальности.
-Ни с кем я не договаривалась, тетенька. И Мишу никакого не знаю. И кошелек не мы у вас украли.
А про складочки…Девочка подвела меня к зеркальной двери - вот, посмотрите, видите вот эту складочку?
Я присмотрелась, - от внешнего уголка, вниз,  тянулась невидимая складочка. Морщинка.
-Это морщинка скорби, тетенька. Вы честный человек.  У вас ещё вот тут. Смотрите, - девчонка притиснулась ко мне, чуть ли не вплотную, в нос ударил запах гниющих яблок и нестиранных, обоссаных ненароком трусиков, - фууу, я сжала пальцами ноздри.
-Ты помойся. На пять тысяч можно и в баню сходить и одежку купить. Ты же воняешь, как шалава придорожная.
-Я и есть шалава, тетенька.
-Но ты говорила раньше, что это складочки веселых и добрых людей, а теперь, значит, - скорби вселенской? Ах, же ты врушка.
Но девочка меня уже не слышала.  Она кинулась наперерез к женщине моих лет, и рижское метро поглотило их в людском муравейнике. Только в метро, в вагоне я обнаружила, что в моей сумочке нет кошелька. Но я была уже ученая. Все свои карточки я в кошельке теперь не храню.  Вонючка прочитает  красноречивую,  заламинированную записку. « Храните деньги в сберегательной кассе, господа воры!» и дуля такая.

-Ох, ты и  глупая у меня, оёёёё… Она тебе наврала, правды никогда тебе не скажет, даже за пять тысяч.  Даже за миллион, наверное, не скажет. Они боятся силу. А в тебе её нет. Они как собаки силы боятся. А таких как ты - разводят. Поняла? Побольше подавай.  Сильный не подаст.
-А ты не подаешь, значит?
-Нет.
-Какой молодец!
-Да, я такой. Мне есть теперь, кому подавать.
Миша заглянул в детскую и умилился спящим крохам.
-Мои вампирчики, гыгыгы.
Я  погладила шею в месте укуса. Надо признать, что фантазии у Миши, конечно, зашкалили в тот раз. Это ж как надо было хотеть ебаться, или кАк  надо было хотеть меня, чтоб вымыть холодильник, вынести все продукты из шкафов, всю посуду, и поставить полную бутыль томатного сока, а? Это нив каком детективе не покажут.

***
А шею мне Миша в пылу страсти так и лижет и кусает. Так и хожу теперь, - летом  платочки повязываю на шею, зимой в кофтах с длинным  «горлом». Любовь она такая. Нормально к этим его странностям отношусь, сама в пылу страсти почему-то, неконтролируемо, обхватываю губами мочку уха мужчины, и покусываю. У Миши такие иногда мочки становятся, как клипсы. Вот он, конечно, так и ходит. Но я стараюсь контролировать как-то. Несерьезно же, муж с такими мочками. Как подранок какой.  И, кстати, я очень люблю мужчин с большими мочками. Это признак здоровья и мужского начала, основательного такого и бесконечного. Мочек нет нормальных – проходите мимо. Уже об этом писала где-то. Повторяюсь.

Что ещё?

Мне бы оттолкнуться от чего-то и поскорее закончить свой рассказ, чтоб жирную такую точещу, типа кляксы поставить. И я её поставлю, но с одной оговоркой. Помогать или не помогать, подавать или не подавать - это каждый решает сам. А ориентироваться в любви по мочкам – это можете и во внимание взять.
Что ещё? Не приведи господи, чтоб вас отучали таким образом от блядства, но если цена всему этому – два симпатичных вампирчика, - подставляйте свои шеи безбоязненно. Настоящих вампиров нет. Есть, правда, маньяки. И вот этого я вам уж точно желать не буду.

Конец.