Внешность у Марты была самая обыкновенная, а вот характер – наипаскуднейший. Я не уверен, что коровы склонны к психическим расстройствам, но, зная Марту, смею утверждать – она была полный неадекват.
    Летними вечерами пастух-казах пригонял стадо в деревню и коровы чинно расходились по дворам. Все, кроме нашей. Чуть зазевался, не перехватил вовремя – Марта уже неслась куда-то сломя голову, и после получаса поисков можно было обнаружить ее в километре от дома на какой-нибудь помойке, жрущей какую-нибудь дрянь. Но это цветочки, основное веселье начиналось во время брачного сезона. Не знаю уж, как Марте удавалось склонить колхозного быка к сожительству при ее закидонах и буйном нраве, я бы не удивился, узнав о физическом насилии, шантаже или подкупе. Как бы то ни было, но в эти дни Марта становилась совсем непредсказуемой. Больше всего меня шокировали ее “прыг-скоки”. Поясню. Идешь за ней вечером с хворостинкой, насвистываешь мелодию Юры Шатунова, все вроде бы спокойно, и вдруг, ни с того ни с сего пятисоткилограммовая коровища начинает радостно скакать, как полугодовалый теленок. Жутковатое зрелище, скажу я вам – вымя бултыхается, хвост как пропеллер, в глазах восторг, какашки во все стороны летят – кошмар! Кроме того, во время “прыг-скоков” Марта издавала странные горловые звуки, мало похожие на мычание, и вообще вела себя как шаман, не рассчитавший дозу мухоморов и реально увидавший духов.
    Зимой всех наших животных мы держали в сарае. Хозяйство, по сравнению с казахскими семьями, у нас было небольшое, но нам хватало. Кроме Марты - десятка полтора свиней, два бычка, куры-утки, да коза Машка. Родители наши целыми днями работали, поэтому присматривать за этим дружным коллективом было моей обязанностью, и младший брат часто помогал.
    В один из обычных февральских вечеров я натаскал воды, вычистил клетки, настелил всем свежей соломки, задал корма и приступил к финальной части уборки – стойлу Марты. Делом это было не совсем простым, а вернее сказать – совсем непростым. Марта, в силу одаренности и общей живости характера, засирала место своего обитания до абсолютно невозможной степени. Гавно было везде – само собой на полу, на стенах, гавно было в соседних клетках. Раз в две недели Марта волшебным образом выскальзывала из цепи, которой была привязана, до сих пор не пойму, как ей это удавалось, разворачивалась в достаточно узком стойле (зачем?!), и тогда гавно было еще и в кормушке.
    Чтобы вычистить стойло подопечной, мы использовали обратный алгоритм. Не вычистил – накормил, а наоборот. Понимаете? Правильно, чтобы отвлечь объект. А иначе Марта начинала нервно и громко дышать и бодро перемещаться по своей нише, как конь тыгыдымский, и запросто могла прижать вас вместе с лопатой к стенке своим теплым боком, так, что глаза на лоб лезли. Я не стал рисковать, принес ей огромный ворох душистого сена, напоил и поставил десерт – полведра дробленой пшеницы. Марта нетерпеливо нырнула мордой в ведро и теперь у меня было полторы минуты, чтобы спокойно вычистить пол, чем я и занялся. Дело было привычное, я почти уже закончил, оставался маленький лоскуток нечищеной поверхности – но на нем стояло копыто Марты. Нет бы, забить на это дело – все равно обгадит все через час, но эта украинская дотошность… Поколебавшись, я вежливо ткнул лопатой чуть повыше копыта – мол, двигай клешню, чучело! Дальнейшие события показали, что это было роковой ошибкой. Марта с грохотом вынула морду из ведра, нервно мотнула головой в мою сторону, тонко произнесла что-то вроде “Ыыы-ууу-ыыы”, шумно выдохнула, причем пшеничная пыль облачком вырвалась из ее ноздрей, и задним копытом коротко и резко двинула меня в живот.
    И с чего это чеховская героиня взяла, что люди не летают, как птицы? Я, отбросив лопату в одну сторону, рукавицы в другую взлетел над реальностью, что тот сокол. Пусть летел я недолго, и недалеко, но убедительно доказал принципиальную возможность полета человека в отдельно взятом случае.
    Сознание и бодрость духа я потерять не успел, все произошло мгновенно, и совсем скоро я совершил посадку в кучу дерьма, которую только что лично насобирал по всему сараю. Так сказать, в дерьмовое ассорти. Шок еще не прошел, и я прислушался к себе – кости все были целы, дышалось легко, лежалось мягко, а вот общая атмосфера в помещении неуловимо изменилась. Я ощущал радостное изумление вокруг себя. Из кучи, где мне выпала честь возлежать, сарай смотрелся совершенно иначе, нежели со стоячего положения. Высоко надо мною, на насесте, куры с благожелательным интересом поглядывали вниз и одобрительно перекудахтывались. Коза Машка, высунув рогатую-бородатую голову из выгородки и не переставая жевать, улыбалась, глядя на меня влажными пуговками глаз. А совсем рядом, в двадцати сантиметрах от моего лица, между досок клетки сновали влажные, розовые пятачки наших хрюнделей, чавкавших мне прямо в ухо. Интонация их переговоров меня насторожила – вместо привычного “хрю-хрю” явно слышалось насмешливое ”хр-хр-хр”. Не то, чтобы я хорошо говорю по-свински, но некоторые слова разбираю. Я уже вознамерился, было, подняться и надавать им по хребту лопатой, но вовремя передумал. Парни они молодые, веселые, дадут мне еще какую-нибудь обидную кличку, с них станется. К примеру, что-нибудь вроде Говнистого Пасюка. Я живо представил, как вхожу в сарай и начинается: ”Ребята, смотри, Говнистый Пасюк пожаловал! Хр-хр-хр. Почувствуй себя свиньей – поваляйся в говне! Хр-хр-хр.” А несушки-хохотушки вторят им с насеста: “Кудахта-ха-ха, Марта, Марта, к тебе любитель уринотерапии на обертывание пришел, наделай ему лечебной грязи! Кудахта-ха-ха, кудахта-ха-ха”.
    Я решил быть выше их насмешек, гордо поднялся, попрыгал, стряхивая с себя фрагменты органики, нагреб все это в корыто и с каменным выражением лица вышел, на улице же завалился в ближайший сугроб и стал елозить по земле, пытаясь хоть немного очиститься.
    Внезапно я поймал взгляд Шельмы, нашей собаки. Шельма, обычно очень добродушная, живая и  радостная смотрела на меня с глубоким, суеверным интересом из недр будки, и выходить совсем не торопилась. Наверное решила приберечь свое радушие до следующего раза. Я чертыхнулся и побрел прихорашиваться в домашних условиях, а на моем животе зловеще подсыхал Знак Марты, в виде перевернутого копыта, почти как у Зорро. Хотя в этот момент я был круче, чем десять Зорро, да и вонял не в пример мощнее и интереснее.
    С тех пор прошло много лет, я давным-давно живу в городе и уже не помню, когда в последний раз видал живую корову, но очень часто вспоминаю с грустью и добром тот маленький мир, частью которого был – маму с папой, младших братьев и наших, таких разных, животных.


Сам себя считаю городским теперь я.
Здесь моя работа, здесь мои друзья.
Но все чаще снится мне деревня –
Отпустить меня не хочет Родина моя.

    Хорошая песня. И слова правильные.
    С Паустовским я, конечно, переборщил, честно говоря, я просто надеюсь, что моя история вызовет у Вас улыбку. От всей души желаю Вам счастья и побольше добрых людей на пути под названием Жизнь.