"Писателям-профессионалам иной раз нелегко
тягаться с такой литературой. Это - свидетельства
очевидцев и участников событий."
Михаил Шолохов.
Рецензия на "Воспоминания и размышления" Г.К. Жукова

Самым бешеным в бригаде был Стасик.
Уроженец солнечного Дербента (есть такой город, блядь буду), в свои 28 он выглядел минимум на десять лет старше, имел косой шрам через всю рожу, безумный взгляд и черный пояс по восточному мочилову, название которого я не помню. Когда тебя с отрочества пиздят по голове, не мудрено, что это отражается на функционировании головного мозга. Иногда Стасика коротило и он мог попинать и пораскидывать вокруг разные тяжёлые предметы, вроде пудовых гаечных ключей или обрезков рельс. В такие моменты под руку ему лучше было не попадаться, ибо это было чревато телесными повреждениями различной степени тяжести. Пизданутый он был, короче, на оба полушария.
А еще Стасик круто рубил в сложном процессе жидкой сварки, поэтому Рафи прощал Стасику неуставное поведение.
В принципе, Стасик был неплохим пацаном. За фасадом агрессивного кавказского бабуина в нем чувствовался высеченный из кремня стержень. Ничего фальшивого, ничего напускного.

Среди нас, молодых, крутого нрава Стасика не боялся только Лёня. В отличие от Стасика, бычка у этого организма, произведенного в Донецкой области, не выключалась никогда. Он находился в этом состоянии перманентно. Постарше меня года на четыре и раза в полтора шире. Сто килограммов отборного прокаченного мяса, и ни одной действующей мозговой клетки.
Десять лет, прожитых в Израиле, никак не отразились на Лёне. Он так и остался тупым хохляцким жлобом в худшем своем проявлении. В родной перди он мог бы стать отличным участковым или прапорщиком. Собственно, погоняло "Прапор" к нему и прилипло.
Зато Лёня выжимал сто двадцать от груди, хлебал белую стаканами, жрал за семерых, а работу работал за троих. Настоящая пролетарская закалка была у пацана.

Не смотря на все различия в коллективе царила атмосфера интернационала и толерантности.
Однажды Лёня что-то там накосячил со своей дисковой пилой, что не укрылось от недремлющего ока Рафи.
- Ну как ты рэжэш, бляд, холол тупой?
- Я ничайна… - гудел Леня.
- Не видишь, криво идёт, овца ты голимая? – вмешался Стасик
- А ты меня ещё работать поучи, чурка, - сразу набычился Лёня.
- А хули тебя учить? Тебе говорили, фиксатор выставляй, когда режешь. Но ты ж бык, рогом упёрся и похуй тебе дым...
- Попизди мне ещё, чучмек. Свои рога паси, как бы не обломали.
- У тебя здоровья не хватит их обломать, прапор, бля.
За "прапора" Лёня мог обидеться всерьёз.
- Ты, сука, допиздишься щас, бля буду!
- Будешь – позвонишь...

В общем, ребята частенько бывали на грани пиздореза, но силы были равны, и никто не решался первым нарушить равновесие, к моему разочарованию.
Зато мне доставалось от обоих упырей, которые время от времени учили меня жизни. Чисто по понятиям всё. И дело не только в том, что я был младше и слабее. Я был чужой. Слишком сложный и непонятный. Много выёбывался (ц., Стасик) и дохуя пиздел (ц., Лёня).

Подъебки Стасика по большей части были безобидные, это если у него настроение было хорошее. Но однажды Стасик был не в духе, совсем потерял тормоза и запустил в меня камнем. Компенсируя недостаток практики в кулачном бою, я схватил лом и ринулся на обидчика. Моя контратака захлебнулась, не успев начаться. Через пару секунд я седел на жопе со звоном в ушах и тупой болью в челюсти.


***


Как-то мы часа два с лихуем ждали разрешения диспетчера на начало работы. Леня был в приподнятом настроении, и решил блеснуть искрометным крестьянским юмором:
-А че ты с длинными патлами ходишь, как телка? Не чешется летом? Воняет, наверное, вши…
Тягаться с Лёней было совсем бздливо, чего греха таить. Но и лицо терять не хотелось.
- Лёня, отъебись. Тебе заняться нехуем - поиграй в змейку в телефоне. Тока смотри, не перенапряги мозг, ты ж пилить потом не сможешь ровно...
Лёня насупил хобот:
- Завали ебало!
- Нормально разговаривать научись, гоблин.
- Завали ебало!!!
- Сам завали, прапор хуев!

Короче, слово за слово, и Лёня схватил меня за шкирятник, уложил на грунт и придавил коленом так, что в глазах помутнело. Вся экзекуция заняла у него секунды две. Продолжая держать меня за шиворот, он начал цедить сквозь зубы:
- Ты меня уже заебал! Ещё раз ебало свое откроешь, разомкну на части, понял?!
Я молчал, собираясь сказать ему что-нибудь обидное. Он тряхнул меня так, что зубы лязгнули.
- Ты чё, сссыка, оглох? Ты меня понял?!
- Понял, - буркнул я.
Подошла подмога в лице Руслана.
- Лёня, тормози! Чё ты доебался до него?
- А пусть не залупается! Лопату в руках толком держать не умеет, а уже залупается! Нахуя ты вообще привёл его сюда? Это ж ботан гнилой!


***


А вот Рафи с дядей Фимой классовую ненависть пролетариата к интеллигенции проявляли по-своему. Меня они презрительно называли инженером. Вот Рома пойдёт учиться, любил приговаривать дядя Фима, выучится на инженера, вернётся сюда, в бригаду, и будет нас с чучмеком ебать.
В их мире инженер являлся царём и богом. Инженер инспектировал объект и устраивал анальное гестапо, если находил косяки. От инженера зависело, дотянут ли два старика на своей каторге до пенсии, или их выпиздят на помойку. Это была особая, недоступная им каста, которая обладала над ними властью. В их мещанском понимании, высшее образование могло меня этой властью наделить. Им и в голову не могло прийти, что кроме родной им системы "хозяин-раб" существуют еще другие отношения между людьми.

В моём послужном списке числятся десятка два всевозможных заводов, фабрик, мастерских, складов и строек. И везде я чувствовал себя, как инопланетное тело. Механизмы, исполняющие функции. Отупевшие от многолетнего тяжёлого труда, смирившиеся со своей участью, сузившие свой мир до размеров родного цеха, в котором они проводят половину своей жизни. С точки зрения общества, так и должно быть, наверное. В конце концов, кто-то же должен класть асфальт, стоять за конвеером и станками, строить здания, мести улицы, сидеть в фисах… Хотя нет, про офисы – отдельно, нехуй из концепта выпадать, прально? 




ЗЫ

Хуйвам, а ни сириал. Ещё одна часть – и ну их впизду, этих вурдалаков.