Некоторые москвичи – оне пиздец какие интересные. Насмотревшиеся ф дибиляторе сериалов про домик в деревне и ужратые йогуртом с таким же неебацо романтишным именем, разжижившись мозгом до его констисенции, внезапно начинают воображать что сельская пастораль это здорово и парное молоко под белыми березками на лугу -  ахуенна беспезды.

- Мусик -  теребила супруга за яйца Москвичиха, коренной жытель столицы ф первом поколении – Мусик, море! Отпуск, турецкий берег и у нас весь офис уже взял путевки, одне мы каг далбаебы. Май месяц на носу, йоптваю, Мусик!

- Премии – хуй – солидно басил Мусик, такой же коренной москвич – нету премии, понимаешь? Не дают, казлы!

Премию Мусику, честно говоря, дали, но буквально на днях бухгалтерша Лидка заявила ему яростным шепотом что она ебать как беременна и только визит к папуасам на солнечный турецкий берег сможет ее от этой напасти излечить. Мусик, сосредоточенно сопя, долго соображал не выгодней ли утопить эту проблему в унитазе, но вспомнив, что живет он в цивилизованном городе, денег Лидке дал.

Теперь и расплачивался за свое человеколюбие.

  - Бляаааа – расстроилась Москвичиха (так было написано в ее анкетке одноквассникоф) – Это пездетс! Ояебу! Умру немедля! Аааааа, сцуко! Каг тут в этом душном городе жыть? Фсе уедут. А мы будем сидеть ф пустом городе адни! Муся, сделай чо небудь! – и убежала звонить Маме. Мама быстренько фсе разрулила, подсказав выход – ф деревне Пердюки есть домег. Старый, но можна пажыть. Тем более шо там воздух, солнце и нет ГМО. А за пару литрофф вотки  там замок построят, нищеброды лапотные! Так что решено – фпирет, из душного города нах!



Ваапче Москвич приобщался к миру огородной флоры не абы как по распиздяйски, отнюдь.  Был  он подкован основательно и надежно - на ноутбук загружена широко известная книга знаменитого огородника маркиза де Сада, в бардачке машины валялсо замусоленный выпуск 'Юного натуралиста' восемьдесят четвертого года издания, то есть вещь не менее серьезная и проверенная временем.
Но, не обращая внимания на его теоретические знания,  судьба явно целилась Москвича в жопу выебать, пока он, кряхтя и торча этим самым магнитом приключений в небо, пихал тостер ф багажник пепелаца, решив это сделать бескомпромиссно и предельно жжостка.
Все началось с заезда - ярким первомайским днем приехали оне вступать в права владения своей недвижимостью. Ясен хрен, что это событие взбудоражило деревенский бомонд и ярким следом пролетевшей звезды выплавило в памяти пейзан ахуенное событие- переваливаясь на рытвынах как толстожопый хряк, иноземный жып, блестя ниибацо чорным лаком, чотко так заехал на их хутор и из него выползли две бледных немочи, одна с титьками на шпильках, другая лысая и обе пузатые каг местный котэ Злодей.

Выглядели они как пендоские оккупанты - настороженно оглядывались и явно ожидали, что немедля из-за угла набежит на них небритый мужыг и тотчас перекусит глотку, убив нахуй валенком, сожранным молью. Но все было тихо, по наработанной долгими веками стратегии в деревне  сначала долго  наблюдают за гостями, соображая какого хуя этим сволочам тут надо.
- Мусиик – восхищенно ахнула одна – воздух- то, Мусик! – она жадно втянула ноздрями аромат разнотравья и навоза – Нектар! – авторитетно заключила она.

- Ога – солидно, не теряя летца, Мусик нес впереди себя пузо и чемодан.

- Соловьи, Муся – закатила Москвичиха глаза в ответ на крякание утки с болота – Соловьи – то каг поют волшебно!.. Рай, епта!

- Этта чо за нахуй? – ответил ей нежный супруг, увидав дом и огород поближе.

Там царило великолепие не по сезону рано колосящейся крапивы, широко раскинувшего мощные ветви репейника и терновые дебри прочих джунглей.

Выбитые окна мрачно щерились на гостей зубастыми осколками стекол, на двери висел ржавый замок размером со сковороду и из окон отчетливо несло говном.

Тем временем, встретить дорогих гостей, как делегаты от общества местных интеллектуалов, вышли свин Швайне, ведущий родословную от немецких баронов, и Кольва, первый и последний преимущественно двуногий парень на деревне.

Кольва,  яростно чеша свою мотню, покрытую савецкими трикошками с отвисшими коленями,  шваркая резиновыми сапогами, с мужской аккуратностью зашитыми бордовыми нитками, приблизился к Москвичам и завел беседу, деликатно отряхивая полы измазанной  фуфайки:
- Ух, ебтваю, каких гусей занесло, растудытьбля, здрасьтенах!

Москвичи обернулись и каг- то разом поскучнели.

Мечта об домике в деревне истаивала на глазах, замок из розового туфа, выстроенный в их мечтах потихоньку рушился, с аццким грохотом хуячась наземь фсеми своими башенками, Рай,  построенные трудолюбивыми руками местных Кулибиных за пару литров огненной воды, совсем никак не нарисовывался, ибо вид аборигена навевал другие мысли.
Рожа Кольвы ассоциировалась почему-то с Хелоувином и рассветом мертвецов. Вонял он ахуительным амбре смеси говна и махорки, жизнеутверждающе лыбился тремя зубами и лет пять был небрит.

-- Да вот домик у нас тут остался, решили дачу здесь устроить. Пожить недельку. Да. Пожить. Дачку. Построить.  Пожить. Недельку на даче в деревне. Ага. А вы кто?

- От, епта, эта заибись. Дача это заипца. Картоха, маркоха, репчатая брюква. Капустко лук и огурец -  Кольва прищурился неотразимо, соблазняя огненными очами Москвичиху немедля как минимум сию же секунду сделать ему минет,  судорожно двигал кадыком и мечтал.  Ему мнилась искрометно и ювелирно точно проведенная кобинация, в результате которой Москвичиха оказалось бы отьебанной элитным ковбоем Кольвой в гладко выбритую пизду.

Ему грезилось, каг Москвич тянул бы к нему руки, набитые купюрами, точным номиналом которых впавший в эйфорию Кольва видел цифры от пятидесяти до захватывающих дух пятисот, так как слава о Москвичах как о людях, не считающих деньгами запредельные для него суммы с аж тремя нолями шла окрест уже давно, с дымных нулевых, когда еще молодой и полный сил Кольва работал в ближайшем городе.

Качигаром парового котла. Котел пыхтел аж с доисторического тыщщи пятого года, пуск которого дозволил инспектор ГТН его импираторского величества, и пережил все напасти, пока за дело не взялся сам Кольва.
Предохранительный клапан, блестевший над обмуровкой, смутил его сердце и покорил латунной красотой форм, и оттого Кольва, заглушив выходной фланец наспех вырезанной заглушкой, схитил этот раритет, утащив его темной ночью в свое первое же дежурство машинистом парового котла, предварительно набив топку двухдневным запасом дров с целью что бы не прогорело фсе в песду, пока Кольва синячит за здоровье главы торфпредприятия, взявшего его на такую замечательную и доходную должность.
Взрыв был слышен даже в сарае приема металлолома, осветив яркой вспышкой улетающего на Марс котла весь город Залупинск, повергнув в трепет пендосских фтыкателей за Московией, лишив их враз двух спутников, сбитых какой-то неведомой йобаной хуйней,  очередным детищем сумрачного гения Раисси, напугав в очередной раз.
Кольва моментально поселился в деревне, сгинув из списка живых, благоразумно рассуждая что если весть о его чудесном спасении дойдет до директора, то жить он если и будет, то тяжело и нудно отрабатывая долги за разрушенную инфраструктуру города.

Пока Кольва, оттопырив губу, мечтал, капая слюнями, его товарищ прислушался о чем там гости пиздят:

«Здесь мы шезлонг паставим, там гамак павесим, тут фантан а возле него альпийскей сад, газоны, вазоны, чучело с веслом и ваще заипца по гравийным дорожкам под зонтегом прогуливаццо и хуярить кактейль».

Ага, щаз, хуле там.



    Швайне, сам приписанный кагбе ко двору бабки Нюры, но давно эти мелочи переросший, презрительно хрюкнув на все эти условности и ввиду пришедшего по возрасту срока быть зверски убитым пьяным мужичьем, съебался нахуй в оппозицию, промышляя хавку на огородах и ближайшем болоте, и в родные пенаты возвращаться отказывался наотрез. Бабка Нюра  на это дело плюнула, неделю без успеха пытаясь Швайне заманить домой, дразня умопомрачительным ароматом похлебки из комбикорма и капусты, но хряк проявил нордическую стойкость и за корыто жрачки свободу не продал, издевательски повизгивая на бапку из кустов, коими  заброшенная деревня напрочь заросла. Бабка ждала когда придет из армии внук с гранатометом, а похлебку слопал Кольва, взяв ее в оплату за починку бапкиного забора и хлева, который Швайне сломал кстате гря совсем не специально, а просто почесавшись, но трухлявое дерево от молодецкого напора рассыпалось и свин от этой разрухи, сопцтвенно и сбежал.

Он этих мечтателей тотчас в чувство и привел, откусив от колеса ихнего пепелаца кусочек вкусной шипованной резины. Шина гулко ухнула, пепепац завалился набок, а Швайне хрустя шипами, как сухариками, йобнул второе колесо, сравнивая послевкусие и вертя в экстазе хвостом.

Москвич, сраженый в сердце потерей двух колес, пал ниц, судорожно царапая деревенское говно когтями, извиваясь возле покалеченного пепелаца, замогильно вскрикивая: ' мама! Бля! Тридцать пять штук!' а вот его половинка как то и не прониклась нихуя трагедией, уверенная что ее лапусик все быстренько порешает, не беря в расчет тот факт что запасное колесо у них всего одно. Блестя зеркальными очками, наводя мистический ужос на Кольву, она тыркаясь по земле шпильками туфелег, чавкая и утопая ими, шагнула ближе, :


- А почем у вас молоко?

Молока Кольва хотел предложить ей своего, но как это сделать – не знал точно



Москвич, дернувшись, вдруг осознал, что его оскорбили самым подлым образом. В глазах его блеснула сталь, подбородок каменно затвердел, и отработанным тыщу раз перед зеркалом движением он нырнул рукой за пазуху, вытаскивая пистолет.
Собственно, в квартире особо то не постреляешь, потому как ремонт и обои новые, так что дальше щелчка курком и плотно сжатых губ с суровым прищуром дело обычно не шло.
Тут же было несколько по другому и поэтому пришлось Москвичу песдовать за обоймой, которая валялась где-то в бардачке пепелаца.
Благо, вежливый Швайне по-джентельменски согласился обождать, и пока Москвич оформит свои претензии надлежащим образом, нацелился к третьему колесу.
Пока хрипящий от бешенства Москвич раскидывал по салону бумажье из бардачка, пепелац обреченно вдохнул и опустился на другую сторону, укушенный фашистким отродьем.
- Аааа, бля!- заорал наконец обретший голос Москвич и как из танка вывесился в окно пепелаца азартно водя стволом из стороны в сторону - замачу, тварь!
Ты где, сцуко?
Швайне тотчас высунул голову из-под машины. Грянул выстрел и просторы деревни огласил зычный вой Москвича, который словил в лоб срикошетивший от пятака Швайне резиновый шарик.
Сраженный, он упал на сиденье, собравшись испустить дух, но тут на выручку прискакал Кольва, пнув смачно чавкающего Швайне своим сапогом, отчего свин, извернувшись вознамерился укусить Кольву за ляжку, но сломал об трикошки клык и с позором съебалсо, визжа от обиды.

- Ухтыептваюмать!- ковырял Кольва грязным ногтем прикушенный азартным Швайне покоробленный диск колеса - а до города- то далеко, ага. Там, канешна все условия. Кузница есть, беспезды. Починят, хуле. Но, блядь, далеко. Зато - ресторан есть, правда по выходным не работает, но ведь рядом с ним автосервис! Но, сцуко пол-дня пехом. Это канешна если дорогу знаешь. А таг - день. Ага, бля.
- Муся, мне срочно нужно домой!- заявила Москвичиха, внезапно что-то поняв - меня укусил дождевой червяк и я умираю! Нужно спешить, мусик, отвези меня в больницу, иначе я погибну!
Москвич глянул на супружницу из-под стекшего на переносицу лба как грузин в кэпке на таможню:
- Щаз блядь! На горбу твою толстую жопу потащу! Полечу, сцуко, на крыльях любви! Не видишь чтоль нихуя - колеса мутант сожрал!
Москвичиха задохнулась от обиды, и круто развернувшись на каблуке, сообразила что гневно хлопнуть она может разве что дверью сортира, в котором зазывно звенели мухи и весело кувыркались опарыши, а мама далеко, да и вообще вся эта деревня - ее советов результат, и потому завыла она как речной буксир номер сорок два, таща на рейд очередную лоханку с помоями.
- Не сцать!- прервал панику Кольва- есть у меня... - с видом Коперфильда, затолкавшего на сцене резиновый хуй в ухо добровольца и вытащивший его из пизды дамы с третьего ряда- колеса. Уазовские и почти круглые. Наверное, они вам подойдут.
- Берем, бля! Держи деньги!- взвыли москвичи.



- Так, значицца, я вскопаю - прощался с москвичами Кольва - выходит десять соток. Ага. Выкорчую, блядь, и картошку-то посажу?
- Да-да - не слушал его москвич, прикручивая колесо - несомненно!
- Так ептизаухо там же бастыл! Крапива, блядь, по горло и репьев, сцуко- не продохнуть. Ага - гнул мерзавец свою линию, расхаживая рядом с пепелацем и жестикулируя - а ежели мотоблоком пахать, то в июле все получиццо, а таг нет, тока к сентябрю управлюсь. Ага. Но шатун, блядь, отвалилсо нахуй. Проволкой-то я его привязал, ога, дык ведь сорняги, о как, эта, нагрузка большая!
Москвич не глядя сунул Кольве еще одну красненькую бумажку
- Дык бля- взбодрился пейзанин- подымем фсе зяби! Точна бля и в срок! Москвич, так и не слушая его, протянул последнее колесо, бросил домкрат в багажник и нырнул за руль, не обращая внимания ни на тарахтевшего Кольву ни на выпученные в ужосе белые глаза своей супруги, которой он въебал меж этих самых глаз, когда она по своей привычке бросилась контролировать денежные потоки и рванул домой.
- Приезжайте!- махал Кольва им вслед- у нас весело!
Швайне, высунувшийся из кустов, согласно хрюкнул и подошел к своему товарищу.
- Что, бля- потрепал его по загривку Кольва- я же тебе говорил:  тренируйся, сволочь! Вот и пригодилось. Не зря я хавку в колеса прятал, хы-хы, не зря! Ладно, пошли домой, колбасы дам, заслужил. Да кино посмотрим, ога?
Садящееся солнце освещало двух героев, уходивших в закат, и доносились, затихая, отголоски их диалога:
- Ты сразу определяй, видишь что дуло как дырка у тебя на пятаке - значит резинострел и не сцы...
- А вот с ружьями не связывайся!
- Я тебе сказал не связывайся! Какое нахуй кунг-фу, свинячья твоя голова!

Солнце закатывалось за горизонт, деревня затихала, лишь было слышно громкое урчание котэ, спиздившего из пепелаца сумку с колбасой.