При словах black currant меня бросает в дрожь. Весь организм выстраивается в шеренгу и орет: "Не сметь!". И на всякий случай, чтобы дошло наверняка, начинает вполне себе ощутимо угрожать рвотой. Причина этой специфической реакции на, казалось бы, совершенно безобидную и, более того, полезную черную смородину, кроется в светлом юношеском прошлом моем. В тех прекрасных временах, когда жизнь еще была бесконечной и безоблачно-праздной. И, что естественно, праздновали мы регулярно. Глупо как-то не отмечать праздную бесконечность. Но было одно вредное "но" - на праздники нужны деньги. Это было, да что там, и остаётся, чудовищным побочным эффектом. С которым приходилось остервенело бороться. Впрочем, преодоление этой преграды, всегда добавляло празднику красок и значимости. Не отмечать же бесконечности было решительно невозможно. Потому как, если праздник не отмечать, то он превращается в будни. Решение бескомпромиссно бороться с буднями было принято тогдашними нами сразу по осознанию бесконечности и праздности, и при участии, окрепшей и осознавшей свои цели, эрекции. Эрекции и бесконечности, знаете ли пофигу есть у тебя деньги или нет. Обеспечь! При чем бесконечность, конечно же, была чище и честнее сама по себе - ей был нужен исключительно праздник в его самой чистой и восторженной ипостаси. Впрочем, смущенные последствия праздников, которых в истерии ожидала эрекция, тоже ласкали звонкие и ясные струны бесконечности прекрасной балладой.

Но иногда случались сбои. И иногда совершенно неприглядного характера. Казалось, что кто-то брал в руки самый толстый медиатор и давал на этих струнах аццкого хардкора и дезметалла. С чем были связаны эти сбои мне, даже спустя многие годы, достоверно так и не удалось установить. Один из наиболее возможных вариантов, заключается в том, что вместе с деньгами, привлекаемыми для усиления чувственного восприятия, на праздник просачиваются какие-то грязные частицы реальности, от которой мы все дружно прятались в уютном лоне праздника, и заражали нас, лишенных ко всякой  дряни иммунитета. Какие-то бактериус рутинос или просто споры плесени бытия. По другой версии, какие-то враги человечества специально подсыпали в путеводители по бесконечности эту заразу, и мы проглатывали ее, вместе с рассматриваемыми картинками. Впрочем, в те времена картинки мы еще не ели. Нам хватало и того что предлагали обширные прилавки всеобъемлющей торговой сети "РПЦ", в виде ларьков, в которых продавалась баночная водка. Ох, какая это была благодать. Каких только причудливых названий известнейших мировых брендов там не было представлено. Можно было потратить полчаса только зачитывая эти манящие слова, написанные притягательной латиницей. А какие редчайшие фрукты, со всеми их диковинными вкусовыми нотками помешались в маленькие пакетики, в виде порошка. "Только добавь воды!" "Йохо! И банку нольтридцатьтри!" - добавляли мы. Да, от такого живописного разнообразия кружилась голова. И удержать от этого восхитительного головокружения могло только чудо. Чудо то время проводило в диком, обрыганом запое и на людях не появлялось. Судьба наша была предрешена.

Сегодня я вспоминаю события, навсегда высекшие слова black currant в моей памяти, с дрожью в желудке и неловкой улыбкой.
Кажется, был даже какой-то особенный праздник того насыщенного праздничного периода. Чей-то день рождения или суббота. Была зима. Снежок был, знаете, такой нежный, легкий. Кружился в воздухе без всякой иной цели, кроме как радовать глаз. Где-то в самом ближайшем будущем, буквально на расстоянии вытянутой руки, которая уже была вытянута, уже вожделенно осязала это самое будущие, ждали лучшие представительницы юго-западного дна. Я был блистателен, остроумен и смотрел в будущие с восторженным оптимизмом. Бесконечность светилась и переливалась радугой от удовольствия. И вот явилась она aurora black currant (да-да, в такой красненькой баночке). "Вау, да ее ваще можно не запивать!" Конечно, кто-то уже всыпал в нее "инвайта" до нас. Наверно даже двойную дозу. Потому что этот запах потом преследовал меня еще два месяца, а открывая холодильник и видя банку черносмородинного варения, я с трудом сдерживался, чтоб не огорчить маму.
Но тогда еще все было отлично:  будущие неумолимо приближалось, красавицы красивели, остроумие остроумило, а аврора блэкматьеёкуррант залихватски уходила, как матросы на штурм зимнего, красиво бравируя ленточками от бескозырок.
Залп грянул! В какой-то момент я заметил, что нет Лехи. Как же так? Где же, Леха? Скорее искать Леху! Я вышел на лестницу - нет. Вышел на улицу... Ха-ха! Вот он, красавчик. Сидит на скамеечке. Голова на коленях, ноги в раскоряку. Блюет. "Слабак! Я-то никогда не блюю!" Я решительно развернулся, вошел в парадную, с мыслью вернутся к застолью и накатить за Лехино здоровье. И в этот момент меня обдало теплым, влажным подвальным воздухом. Гадким и застоявшемся. И пах он... Да что там пах? Он вонял авророй блэк куррант! Ноги мои почему вдруг ослабели, разум заволокла пелена и я помню только то, что кое-как дошел до Лехи сел рядом и самозабвенно заблевал.

Это было первый раз, когда я столкнулся с этим ужасающим своими масштабами явлением. Мрак и разочарование постигло меня в тот момент. То есть, наверно, постигло. Я не помню. Не помню сам ли я дошел домой. Как это было. Какие мысли витали в моей, очевидно, негодующий голове. Все это выветрилось из памяти, либо закрыто пластами более судьбоносных воспоминаний. Главное, что осталось от того дня- это, ставшие символом опасности и потока рвотных масс , три слова… А для меня даже одно, неделимое и зловещие - aurorablackcurrant.