Как обычно, на майских праздниках старшеклассники пасли сакман, чтобы чабаны могли отдохнуть немного. Пары подбирали просто: кто с кем сидит за партой, те и составляли пару.
Алим Зайсанов и Котька Кукушкин, он же Кукух, сидели вместе не один год. Кукухом Котьку прозвали не из – фамилии. Просто на литературе он решил схохмить и продекламировал: “За что же, не боясь греха, Петушка хвалит Кукуха? За то, что хвалит  он Петушку.”
  Скучища  была дикая. Или стой на месте, опираясь на герлыгу, или сиди. Сакман скучился в излучине Куберлэ, собаки спят. Переговорили обо всём, Спели все песни, чем немало удивили собак. Скорее всего, они такого ещё не слыхивали, чабаны ведь поют иначе, не орут на всю степь. Скука. Накурились до одури. Всё равно скука, а ещё неделю торчать здесь. Кормёжка приезжает ведь не каждый час. А – бал – деть! И кто бы мог подумать, что может быть так скучно? И как это чабаны выдерживают? Кто бы мог подумать, что может быть так невыносимо скучно!?
  Когда скука перешла, кажется, все границы, Алим предложил курнуть плана. Котька согласился. Они заканчивали девятый класс, а Котька так и не пробовал. Сколько же можно? С девчонками целовался, а плана так и не курил.
  Алим выдавил пальцем ямку в земле, воткнул сбоку соломинку, намешал смеси. Они по очереди стали затягиваться. Гадость неимоверная. А потом стало хорошо, весело. Они попрыгали, повеселились. И не заметили, как уснули.
Проснулись они от воплей и ударов нагайки, которыми осыпал их по очереди прадед Алима, решивший проведать правнука.
Прадеду Алима было не то девяносто восемь, не то девяносто пять лет, он и сам точно не знал. Да и зачем, одни неприятности. Вот он собрался жениться, а эти сопляки шестидесятилетние сказали его избраннице, что ему за девяносто. Наверно, они в свои шестьдесят уже не мужчины! Он мужчина, какая разница, сколько ему лет?! Нехорошо мужчине без женщины. Конечно, он нашёл другую, умную, ей главное, чтобы мужчина был. А то: сколько лет, сколько лет?
  Дед переживал “медовый месяц”, был счастлив и всем доволен. А тут, увидев ямку с соломинкой и двух спящих “чабанов”, всё понял и рассвирепел.
  Проснувшись, мальчишки рванули в разные стороны. Алиму дед крикнул: “Стоять, собака трусливая!” А Котьку, догнав в несколько в несколько прыжков коня, лупил нагайкой, пока тот не упал. Тогда дед принялся за Алима. Когда Алим поднял руки, защищая лицо, дед заорал: “Если мужчина, опусти руки, пёс паршивый!” – и продолжал бить.
  Потом сказал: ”Идите к доктору. Если он вас простит, ты вернёшься домой. Не простит, иди, куда хочешь.”
  Доктором был Котькин отец. Точнее, ветеринаром. А идти надо было километров сорок. Да ещё неизвестно, чем всё кончится, учитывая бешеный нрав и лошадиную силу Котькиного отца.
  Они пошли, не очень представляя, куда идти по степи. Где – то там, вон там, кажется, была Шонуста, а за ней Джурак, а потом, километров через двадцать, мост через Куберлэ, а потом Котькин дом.
  Они вышли на шлях, или как там говорят, на сошу, и увидели медленно двигающуюся возилку с волами. Когда она догнала их и они попросили подвезти, возница только свистнул, увидев исполосованные лица и порванную одежду мальчишек. “ За что вас так – то?” – “А мы план курили, - объяснил Алим, - а дед застал.” – “Тогда оно, конечно, - протянул возница, - таким джигитам только на коне. А у меня волы.” И заорал на волов: “Цоб – цобэ, мать вашу по голове, заслушались, курвы! А ты, москвич хренов, ещё доктора сын!” – и врезал батогом одного и другого.
  Котькин отец был человеком в этих краях известным и очень уважаемым, потому что всё время своё проводил, мотаясь между отарами и гуртами. Стоило его только попросить, и он в любое время дня и ночи, в любую погоду мчался лечить любую животину. В любую даль. Собственно, он приехал сюда, чтобы набрать материалы для диссертации, а потом вернуться в Москву. Но втянулся в такую жизнь, она ему пришлась по душе, он решил здесь остаться. Просто он был нужен здесь. А в Москве только собачки да кошечки, да их толстомясые наштукатуренные хозяйки – дуры, от которых тошнило любого нормального человека.
  С женой он разошёлся тихо, отдав ей дочь и все деньги, себе оставив сына. Собственно, они должны были расстаться, иначе и быть не могло. Он считался подающим большие надежды, а она хотела быть женой учёного. Она поехала за ним, думая, что это ненадолго. Потом она могла бы говорить подругам, как она помогала мужу делать диссертацию. А он, оказалось, променял её и семью на грязных чабанов и гуртоправов, от которых мерзко пахло в квартире. Лошади ему были нужнее, чем она, дети и квартира в Москве. Когда она всё поняла и поставила вопрос: я и диссертация или… Он сказал спокойно: хорошо, уезжай.
Котька зиму проводил в интернате, потому что десятилетка была только в районе. Конечно, отец приезжал к нему в интернат чаще, чем домой. Летом Котька мотался с отцом, его знали как сына всеми уважаемого ветеринарного врача. Доктора.
  …Утром прадед Алима приехал к Котькиному отцу просить прощения за правнука. Со стороны, наверно, смешно было смотреть, как они, выпив по паре стаканов, просили прощения друг у друга – один за внука, второй за сына. Потом разбудили избитых ещё раз мальчишек и отправили пешком назад – пасти сакман. Им сказали, что они прощены, но на второй раз надеяться не стоит.
  В семье Алима их накормили, смазали шрамы и синяки какой – то вонючей гадостью, после чего боль быстро прошла.
  Прадед Алима, ещё хмельной, предложил Котьке жениться на младшей сестре Алима, Шавдал. “Когда войдёт в возраст.” – сказал он.
  Вообще – то Котька жениться не собирался. Они с Алимом хотели стать лётчиками – испытателями, а зачем жена человеку, вся жизнь которого - ежедневный смертельный риск? Но, с одной стороны, деда обижать не стоило, а с другой, восьмилетняя Шавдал была очень красивой, а поскольку ждать, когда она подрастёт, было ещё долго, то Котька согласился. Всё равно, потом, когда Котька станет лётчиком – испытателем, всем и так станет ясно, что к чему. Так Шавдал и Котька стали невестой и женихом.
  А зимой случилось ужасное.
  Котькина мать прислала письмо, в котором приглашала его к себе на зимние каникулы. Зима в том году была необычно снежная, морозная и как всегда в степи, вьюжная. Куберлэ в тех местах, где сдуло снег, промёрзла до дна, а местами подо льдом была пустота. А выше промёрзшего места вода взламывала лёд и широко разливалась по степи.
  Полное название речки Куберлэ Безводная, потому что она летом пересыхает практически вся. Только местами, где бьёт родничок, накапливается воды на коротенькую речушку. Зато вот после осенних дождей и весной… Непересыхающие речки в тех местах именуются Мокрыми. Скажем, Буйвола Мокрая.
  До станции ехали на тракторе, впереди которого навесили отвал, а сзади снегопах и будку с печкой на санях. И когда тяжёлая сцепка оказалась на середине Куберлэ, лёд треснул. Тракторист погиб сразу, напоровшись грудью на рычаги управления. А Котька ударился головой об угол печки и потерял сознание. Паники в будке не было. Мужчины взяли ломы, лопаты и пошли долбить лёд, чтобы выбраться. На Котьку не обратили внимания, не до того было.
  Люди выбрались на берег уже в темноте. Тело тракториста вытащить не успели, помешала разлившаяся по степи вода. Котька пришёл в себя, вылез на берег со всеми, дошёл до станции и уехал в Москву. На него опять не обратили внимания. Из – за темноты и потому, что погиб тракторист, что его пришлось оставить в кабине. Вроде, все живы, кроме тракториста. А ведь он был такой хороший парень!
  Потом оказалось, что Котьки с ними нет. Значит, тоже погиб. Поэтому Котькиному отцу сказали, что его сын утонул. И отец запил. Через день вытащили будку с трактором и телом тракториста. Котькиного тела там не было, но это не придало отцу никакой надежды. Он пил до весны буквально без просыпа.
  Перед окончанием каникул Котька позвонил отцу, телефонистка, которая стала любовницей отца после отъезда жены, сказала, всхлипнув, что “отец кончился”. Она имела ввиду совсем другое, только Котька понял так, что отца его больше нет. Хотел приехать на похороны или взглянуть на могилу отца, только мать денег не дала. Она – то всё знала, просто появилась возможность нагадить бывшему мужу, который отнял у неё молодость, перспективу быть женой учёного, даже не стал уговаривать остаться. Ну и алименты она продолжала получать на дочь. О Котьке просто не подумала, важнее было отомстить.
  После снежной зимы Куберлэ разлилась так, что снесла почти все мосты. Котькин отец торопился на Хутор, где находились маточные конюшни. По его мнению, медлить было нельзя, что – то там с жерёбой кобылой. Куберлэ снесла его вместе с мостом и лошадью. Об этом Котька узнал только через восемь лет.  Он мог бы узнать обо всём из писем Алима, если бы мать их не рвала. Алим ответил на несколько Котькиных писем, а Котька не понимал, почему Алим не отвечает. Так оно и заглохло на эти восемь лет. Котькина  мать узнала обо всём, как только перестала получать алименты.
  В лётное училище Котьку не пустила мать, устроив истерику со слезами, криком, топаньем ногами и битьём посуды. Котька плюнул и поступил в МАИ.
  Котька благополучно “прикончил” МАИ и стал заниматься испытанием моторов. Он полюбил моторы, как его отец – лошадей, и пропадал на испытательных стендах. Женился на четвёртом курсе и как – то само – собой развёлся: общаться с моторами было интересней. Школьные годы Котька не вспоминал, было интересно жить и вспоминать некогда.
  Пока не исчезли госзаказы. Мать к тому времени вышла замуж за одного из этих новых и хватких. Сестра свалила за бугор.
  Компания молодых ребят, с которыми Котька работал, построила и испытала двухместный самолётик собственной конструкции, на котором все они научились летать. Самолётик был серьёзный, к нему можно было даже подвесные баки подвешивать, даже электроника была. Всё по – взрослому, как они сами говорили. Вся компания, естественно, получила соответствующие сертификаты и начала приискивать маршруты полётов на нём. Так, чтобы двое полетели куда – то, а обратно приехали. А другая пара прилетела. И другие варианты рассматривали, но всё “теоретически”.
  Как раз в это время Котька получил письмо от Шавдал. Как оказалось, она сделала запрос через Адресное бюро Москвы. Алим стал лётчиком – испытателем, прадед умер пару лет назад, а ей уже шестнадцать, семьнадцатый. Помнит ли он, что давал слово жениться на ней? Ведь все считают их женихом и невестой и никто не может быть её мужем, пока он официально не откажется от неё. Собственно, приличные люди так не поступают. Её родные считают, что негоже нарушать обычаи. Нехорошо. Жена Алима, как положено, приехала рожать к своей матери и вот - вот родит, врачи говорят, сына. Командир отпустил Алима встречать своего первенца. Поэтому Алим через пару - тройку дней приедет в отпуск.
  Появилась серьёзная причина принять именно этот маршрут. Несколько дней ушло на оформление документов, проверку мотора, всякие – разные разности. Наконец, полетели. С промежуточной посадкой, разумеется.
  Прилетели, но встречала только Шавдал. Алим второй день “пасся” у роддома, ожидая, когда ему покажут сына. Он был так охвачен ожиданием, что только сказал: “А, это ты. Садись.” – и хлопнул по траве рядом с собой.
  Только вечером им удалось нормально поговорить. Закончилось ожидание и Алиму показали через окно сына, завёрнутого в пелёнки.
  Когда Котька спросил, где же могила отца, Шавдал ответила: “Нигде.” Алим добавил: “И везде, где Куберлэ.” Котька был в шоке, как же так, ведь…
  Проклятая Куберлэ!
  Ну а что можно исправить? Так всё сложилось. “Я остался один, - печально сказал Котька, - ни отца, ни матери, ни сестры. Один.” Алим обиделся: “Не говори нам гадостей. Мы тебе разве никто? Ты женишься на Шавдал. Ты дал слово деду, своему отцу, всем нам. Шавдал пора замуж, все знают, что ты её жених, на ней никто не женится, кроме тебя. Ты ведь не откажешься от своего слова, не опозоришь мою сестру и всех нас.”
  Через некоторое время после свадьбы Котька с Алимом привезли большой плоский камень и вкопали его на вершине бугра. Там раньше шла дорога, спускаясь к тому самому мосту, через который последний раз в жизни проезжал Котькин отец. На камне они по очереди выбили, как сумели, одно слово: “Отцу.”
  Так он и стоит сейчас недалеко от того места, где покоится на дне водохранилища Хутор.