В классе прошёл слух, что Надежда Ивановна выходит замуж за Гришку Иванова. Такого не могло быть! Выход был один: спросить у самой Надежды Ивановны. Она сказала, что это правда. Девчонки заорали: “Надежда Ивановна, он же бабник, как же так можно!” А мы чуть не хором: “Он же дурак, Надежда Ивановна, все же знают!”
  Она рассердилась: “Ребята, это не ваше дело. Я сама выбираю, за кого выходить за-муж.” Это было обидно. Она наша классная руководительница, мы даже в кино ходим вместе, а как замуж, так сама выбирает. Ну и ещё были причины обижаться. Выходит, она нас ни во что не ставит, а сама говорила: мы все один класс, всякое такое. А сама за Гришку Иванова, а он дурак. Топнула ногой: “Прекратите немедленно! Я вам сказала: не ваше дело!”
  На переменке Колька Колищатый нас огорошил. Понимаете, говорит, мужики, нельзя, чтобы свадьба была. Вы же видели, какой здоровенный Гришка, хоть и дурак. А наша Надежда маленькая. Ну и что с того, говорю ему. Маленькая, большая. Он рассердился. Это ты, говорит, маленький, до пятого класса дожил, а не тумкаешь нифига. Ну, Коль-ка нас всех старше на два года, он долго в школу не ходил. Так что в жизни разбирает-ся, вообще - то. Вы что, говорит, не знаете, что в первую ночь с невестами делают? Так это все знают. Так вот, говорит, она же маленькая, а он парень здоровенный. Представ-ляяете, что он с ней сделает, а? Мы ахнули. Ведь и в самом деле, мы же видели, как после свадьбы вывешивают простыни с кровью, чтоб показать, что невеста себя соблю-ла. Так это сколько же крови будет, страшное дело! Да и больно же, небось И в самом деле, как она не понимает, что будет! Колька говорит, что, мол, девчонки знают, в первый раз всегда больно и кровь идет. Он, значит, у них спрашивал. Так а какого чёрта всё это затевать, раз такое дело! Девчонки, мол, говорят, женщины уступают мужчи-нам, потому что их любят. Ну, или ребёнка ей хочется, а так-то самим им это и на фиг не надо. Мужикам ведь, известно, дети не нужны, им только бы под юбку залезть. Ну, наверно. Во всяком случае, никто из наших пацанов ребёнка иметь не хотел. Это дев-чонки вечно с детьми сюсюкают.
  И с этой любовью непонятно. Я Пыжика люблю, так когда мы с ним играем, он никог-да больно не делает. У него такие клыки, что ой! Его даже Орлик, отца верховой, боит-ся, прядает ушами и приседает, как только Пыжик на него зарычит. Пыжик пёс здоро-венный и умный. Он никого не трогает, если кто вошёл во двор и идёт вдоль стенки дома. Только никого не выпускает. Сядет у крыльца и “улыбается” молча. Или мама никогда больно не бьёт. Отец – тот да, бьёт больно. Так ведь все отцы колотят детей. Правда, говорят, что некоторые не бьют ни жену, ни детей. Не видел никого такого, парни тоже. Так что в самом деле, мужчинам дети не нужны. Потому и бьют, что не нужны, мешают. То это надо, то другое. Так вот я и говорю, что она, не могла другого найти, ведь больно же будет.
  Ну так и чего теперь? Колька говорит, мешок ему на голову и палками, чтоб знал. Ну и что, говорю, если ему приспичило, он поправится и женится. И Надежда наша сама вы-ходит. Это если бы Гришка к её родителям свататься ходил, а они бы отказали, а так она же нездешняя.
  Гришку кто - то всё же поколотил, как мы мечтали. Мешок на голову – и палками. Не-известно, кто. Отец говорит, от него все молодые девки тают. И смеётся. Наверно, гово-рит, за это и поколотили. И чего им надо, он же дурак.
  В воскресенье днём я сидел во дворе рядом с Пыжиком и читал. Отец сидел на ска-мейке и курил. И входят во двор два старших лейтенанта и прямиком, через двор, к отцу. Я читал, поэтому не успел заметить, как Пыжик прыгнул на того, который был ближе. Даже ойкнуть никто не успел, как Пыжик завизжал. Смотрю, он буквально висит на руке старшего лейтенанта и извивается от боли. А тот держит его за нижнюю челюсть. Потом он отпустил Пыжика, который, взвизгивая, полез в свою будку, а я за ним. Жалко же. Отец даже головой закрутил: ну надо, Пыжика так, такого мощного пса! Старший лейтенант спокойно так: мол, научены с таким зверьём обращаться.
  Старшие лейтенанты, оказывается, прибыли к отцу на практику. Посмотрел я на них и мне стукнуло: это же пластуны! Правда, их уже расформировали, как все казачьи части, переделали в кавалерию. Мы же все слышали разговоры об этом. Но ведь пластуны, это же такие люди! Мы слышали, как их немцы боялись. Ведь если он так с Пыжиком спра-вился мгновенно, так ведь вот бы он с Гришкой Ивановым “поговорил”! Мы же читали, пластуны ещё у Суворова были. “Для вернейшего застреливания неприятельских ко-мандиров.” Во! А тогда ещё трёхлинеек не было. И снайперских прицелов.
  Ребята не поверили, когда рассказал им, что эти двое пластуны. Но начали присматри-ваться, вдруг что-то сделают такое, что станет ясно.
  В День Победы скачки были. Ну, всё как всегда: рубка лозы двумя шашками, скачки с препятствиями, вольтижировка со стрельбой на скаку. И эти старшие лейтенанты пока-зали стрельбу из двух пистолетов верхом, со всякими там переворотами и перекатами. До того здорово, классное дело! Ребята сразу убедились, что они пластуны.
  За этими событиями прошли экзамены, у Гришки Иванова на роже прошли фингалы, потом была свадьба. А что мы могли сделать, ну! Всё равно нас никто не слушает. Про-стыню после свадьбы не вывесили. Мы всё гадали: много крови было или нет. Надежда Ивановна появилась на улице с синяками под глазами и нам было её жалко. Наверно, всё-таки много крови было.
  А тут ещё соседка наша, которую за глаза все звали Баба Дрянь. Такая сквалыжная и гнусная старуха, жуть! Так вот, после свадьбы попалась ей навстречу наша Надежда Ивановна. Баба Дрянь заулыбалась и запела: “Ой, добренький денёчек Вам, Надеждоч-ка Ивановна, красавица наша! Значит, мужняя жена стала теперь. Муж такую красоту-лечку всё время любить станет. Дай Вам, деточка Надеждочка Ивановна, счастья боль-шого и деточек много.” Надежда Ивановна поблагодарила и пошла дальше. Баба Дрянь плюнула ей вслед: “И не стыдно по улице ходить, а простыню не повесила! Это же как родители отпустили одну в чужие края. Потому гулящая, вот и пустили, уж всё равно.”
  Конечно, такие разговоры были. Некоторые, правда, говорили, что не везде простыни вывешивают. Может, она из таких краёв. А некоторые, так вообще: а какое ваше соба-чье дело, вы на ней женились, что ли. Вот Гришка пусть и разбирается. Во до чего! Мы решили так: раз женщины всё равно замуж выходят, так нам Надежду Ивановну всё равно жалко, если она за такого вышла.
  Конечно, женщинам приходится замуж выходить, чтобы у ребёнка отец был. Это да. И мужчинам жениться приходится, кто-то же должен стирать, готовить, в хате убираться, за скотиной ходить. Он же весь день на работе. И мы решили, что самое последнее, что мы будем делать, так это жениться. Раз уж всё равно деваться от этого некуда.
  По субботам всегда были танцы, там играл гарнизонный оркестр. Перед клубом такая площадка огороженная со скамейками вокруг. Как мама говорила, для дам. Хотя, дамы – это при царе были, буржуйки, а какие сейчас дамы! Сейчас все одинаковые. А мы за штакетником стояли и смотрели, как танцуют и пляшут.
  Смотрим, а пришли эти двое старших лейтенантов. Сапоги хромовые, гимнастёрки в обтяжку, портупеи начищены, усы закручены. Настоящие казаки! А на груди у каждого по Красной Звезде, не считая прочего, на головах кубанки чёрные с красным верхом. Слегка так назад заломленные. Не положено, конечно, отменили, но многие нашивали. Конечно, можно было нарваться, только ведь люди воевавшие понимали, кто такие кубанки носит. По крайней мере, отец так говорил. Ну и Красную Звезду давали не по блату, а за личный подвиг. А это не так себе.
  Когда они вошли на площадку, оркестр только начинал “Полечку” с выходом. Они сразу же включились и все ожидали, кого из барышень, как тогда говорили, они при-гласят. Они вприпляску обошли круг, как положено, и один из них остановился напро-тив Надежды Ивановны и низко ей поклонился, с отмахом руки. Она встала и отрица-тельно покачала головой. Как раз на площадку вошёл Гришка, а он повыше и пошире старшего лейтенанта. Ну и потом, старший лейтенант должен спросить разрешения у мужа. Но он слегка отошёл и опять приблизился с таким же поклоном. Может, он не знал, что она замужем. Тогда колец не носили, это было буржуазным предрассудком. Откуда он мог знать? А может, она ему понравилась, она барышня красивая, не зря же мы её все в классе  любили. Хотя она уже и не барышня, раз замужем. Получается, он послал Гришку подальше и берёт последствия на себя.
  Все замолчали, поняли, что после танца будет драка между этими двумя. И многие на-чали гадать, что Гришка сделает со старшим лейтенантом. Только мы, пацаны, гадали, что, наоборот, старший лейтенант сделает с Гришкой. Боевой офицер, пластун с орде-ном за личный подвиг – да видал он таких Гришек пачками в интересном месте. Это я так, а на самом деле, мы точно знали, где именно. Хоть Гришка и воевал, как все, и награды имеет, только куда ему до этих ребят!
  Только одного мы опасались, что он потом, дома, на Надежде отыграется. Это ж позор ему: с его женой без его разрешения кто-то танцует да ещё по харе надаёт!
  Конечно, “Полечка” получилась что надо. Надежда наша просто плыла с платочком в руке, а старший лейтенант вокруг неё круги нарезал. Так здорово! Мы не ожидали, что она так может. И они улыбались друг другу, а этого обычно не бывает. Обычно у всех лица серьёзные, как на школьном собрании.
  Музыка замолчала, старший лейтенант повёл её, как положено, на место: рука согнута в локте, её ладонь лежит на его ладони. Подвёл, усадил на место, поцеловал руку и ска-зал: “Благодарю Вас.” И отошёл. Все обомлели даже. Никто ни разу руки никому не це-ловал. Просто как в кино про старое время.
  Рядом стоял Гришка, и все услышали шлепок и вскрик Надежды Ивановны. Смотрим, она держится руками за лицо, Гришка лежит на площадке и воет от боли, а над ним сто-ит старший лейтенант. Спокойно так стоит. И молчит. Никто не видел, что он с Гриш-кой сделал. Просто Гришка как бы сам лёг. И воет, непонятно отчего.
  Потом старший лейтенант говорит: “Вставай, хватит лежать. Или тебе добавить на-до?” Гришка встал и стоит, обнявши себя за локти, больно ему. А старший лейтенант толкует: “Запомни, лярва, женщин бить нельзя. Запомнил?” И повторил медленно: “Женщин. Бить. Нельзя.” Повернулся, и они оба ушли.
  И такая тишина на площадке. Наверно, все такое впервые услышали. Надо же! Жен-щин бить нельзя! Надо же, придумал. Муж должен жену учить, это все знают. Потому что иначе что же будет, если не учить? Вот упрётся она, тогда что? А кто в доме хозя-ин!? Вот. Конечно, если бы детей не пороли, было бы хорошо. Но это тоже… Сказка.
  И конечно, Гришка Надежду Ивановну поколотит. Что ему этот старший лейтенант!
  Он её поколотил. У неё исчезло лицо, как свежее мясо стало. То есть, величиной с кендюх, а всё синее с кровью. Она убежала ночью в комнату в школе, где раньше жила. Кто видел её, тот только руками разводил. Гришка, мол, сказал, чтоб не была чересчур красивая, сука. Это значит, он на суке женился. Мы запомнили.
  А кто говорил, что из-за простыни. Мол, не соблюла себя, а Гришке людей стыдно стало, вот он и решил, мол, морду начистить. Поэтому некоторые одобряли, хотя и говорили, что перестарался. Мол, надо было раньше спрашивать, а то женился сначала, а теперь разбирается. Мы решили отомстить. Мы–то знали, за что он её побил.
  Мы знали, что Гришка припрётся за ней, домой звать. Он же отселился, а кто стирать и готовить будет? И люди скажут: что ты за мужик, если жена от тебя ушла? Решили устроить засаду, набросить мешок на голову. А сначала дать дрыном по башке, чтобы упал. Иначе не достать, да и не справиться. Здоровый больно. Мы хоть и в шестой класс перешли, но лучше предохраниться дрыном. Потом же его всё равно палками по башке и другим местам бить.
  Гришка, конечно, пришёл, а мы в палисаднике в кустах сидели. И он как раз стоял между палисадником и окном. Было ещё рано, электростанция ещё работала, а в окне света не было. Он постучал в окно, зажёгся свет, потом Надежда Ивановна открыла окно. И говорит: “Идите, Григорий Сергеевич, домой, нам не о чем говорить.” Главное, Сергеевич, во! А он ей, что надо домой идти, люди же смеются, что жена должна при муже быть. Как положено, мол. А она ему: “Не знаю, кто Ваша жена, вот женитесь, тогда и командуйте своей женой. Пусть она идёт к Вам домой. Я женщина свободная и ничья не жена, тем более, не Ваша никаким боком.”
  Ну сказала. Он аж подпрыгнул. Да я, говорит, тебе,    , сейчас покажу, кто ты есть. И мы увидели, что у него сзади свёрнутый кнут прицеплен, потому что он его снял и стал руку отводить. Это, то есть, он заранее запасся постегать её! А второй рукой за окно взялся. И она отскочить не успеет. Потому что Гришка кнутом умеет, он в детстве с дедом коров пас не один год, это мы знали. А дрын у Кольки Колищатого, он самый здоровый. Как раз надо Гришку по башке, пока он размахивается.
  Мы повскакивали, Витька сдуру схватился за кнут и потянул к себе. Гришка, конечно, повернулся и заорал матом, что вот, такая – растакая – перетакая и всякая за детей пря-чется, так он, Гришка, сейчас всех научит, как в его дела влазить. А Надежда Ивановна тоже закричала на нас, чтобы мы её не позорили и уходили домой. Что она не боится всяких дураков, хоть они и с кнутами. Мы тоже заорали, что пришли заступиться. Крик жуткий стоял.
  Колька по-тихому стал обходить Гришку сзади, чтобы дрыном по башке согреть, ина-че он же как стеганёт кнутом, а кнут кожаный плетёный. А это вам не что – нибудь, ес-ли кто пробовал.
  Мы орали – орали, Колька уже дрын поднял, а тут патруль. Все же орали, вот патруль и услышал, подошёл. Впереди тот старший лейтенант, который с Надеждой Ивановной “Полечку” плясал, а с ним ещё трое с повязками и финками на поясах. А старший лей-тенант при шашке. “В чём дело?” – спрашивает.
  Ну, Гришку не зря дураком звали. Он решил, что если при кнуте, так он сейчас и этого старшего лейтенанта разделает под дуб или ясень, не иначе. И заорал: “Агааа, и тты тутт, твою, мол, растуды, и тебя эта … позвала, так я вас всех научу!” Не успел, конеч-но, потому что старший лейтенант прыгнул быстрее, чем Гришка размахнулся. Но ещё раньше Колька съездил Гришке дрыном по башке. Хрясь! И старший лейтенант почти одновременно Гришку ногой в грудь. Тресь! Гришка переломился и полетел через шта-кетник.
  Надежда Ивановна выскочила на улицу: что с ним сделали, вы же его убили, как так можно человека бить! Ну и старший лейтенант спрашивает, а что это у неё с лицом. Она закрыла лицо руками, согнулась и к двери. А та защёлкнулась.
  Старший лейтенант говорит: “Всё, пацаны, топайте по домам, вы своё сделали, спаси-бо вам. Вы настоящие казаки, пацаны. Идите спокойно домой.” Мы пошли, а следом за нами трое солдат с повязками.
  Гришка попал в больницу с переломами рёбер и сильным сотрясением мозга.
  Говорят, когда к нему пришли из ЗАГС’а насчёт согласия на развод, он согласился сразу. Этого старшего лейтенанта стали часто замечать с Надеждой Ивановной на берегу ставка. Там все парами по вечерам ходили.
  Начался новый учебный год, к нам пришла новая классная руководительница. Она была, конечно, некрасивая, голос у неё был не такой, вести себя она не умела, оценки ставила неправильно. А Надежда Ивановна уехала со старшим лейтенантом, когда у него закончилась практика.
  Отец сказал, что всё, каюк, отработала ваша ненаглядная учиха. Теперь начнёт детей рожать, старший лейтенант не согласен меньше, чем на пятерых. Вот тут я и обалдел. Зачем, думаю, ему дети, он что, женщина, что ли? Отец сказал, что он из многодетной семьи, как у казаков принято. А после войны остался только дед. Вот он и хочет, чтобы опять семья была большая. Да и деду радость под конец жизни.
  Ну, может быть. Деды, я видел, с малышнёй возятся. Главное, чтобы он их не бил. А то, может, женщин бить нельзя, а детей можно. Но мама сказала, что такие люди детей никогда не бьют. Не знаю, не видал.