Кто я после этого? Пригласил Алёну в церковь на пасхальную службу, преследуя материалистическую цель, соблазнить. Почему не в пиццерию или не в кино – потому что у Алёны недавно погиб жених, который мешал мне, как плохому танцору. С понтом благих намерений поддержать и успокоить я вымащивал для себя и для неё дорогу в амурный ад.
    Вадим был танцор сильный, не в пример мне. Богатый, злой. Я видел его раза два и больше не хотел. Страшный он был, из тех, с кем встречаться не охота, как со сторожевой собакой без привязи. И странный. Думаю, даже Алёна не знала откуда его богатства и злость. То ли бандит, то ли торгаш, по жизни без друзей. Фантомас!
    Смерть он принял по себе, страшную. Влетел на коллекционном Порше в бензовоз и сгорел подчистую, будто и не жил. Ни пепла, ни дна, ни покрышки. Для меня его конец стал началом радостных надежд; из объекта грёз и рукоблудия Алёна преобразилась в живую охотничью цель, в беззащитную куропатку. 
И вообще я забавляюсь над подобными, как у Вадима, биографиями: копят, жмут, не спят, чтобы сесть в машину, какой нет у других, включить дрянь по местному FM и поехать нарушать правила, потому что эти правила для тех других, у кого нет такой машины. Вот и вся суть фантомасов, с которыми ежедневно борется всевышняя центробежная сила.
    В церковь мы ехали на подаренной Вадимом Ниве-Шевроле с блатными номерами «999». Я развалил ноги, чтобы Алёна, переключая передачи, задевала меня. И она задевала и часто, что говорило о её хорошем умении водить. Я же был и останусь воинствующим пешеходом, хотя учился и ещё раз учился.
    Искоса на неё смотреть – басурманка. Смуглая, востроносая. Известно, что приехала она из Узбекистана, и пускай русская, но чужое солнце напитало её красотой дикой, враждебной. Я ведь радикальный патриот, о чём кричу без умолку. Состою в КПРФ, пью пиво с недобитыми скинами, читаю газету «Завтра». Я банный лист на жопе государства. Недоволен, сыт и пьян. Средства на сытость изыскиваю от поддержки всяких кандидатов во всякие думы. Написать хвалебную листовку или статью для меня – тьфу! То, что слыву радикалом, мне не мешает, меня не боятся. Радикалы такие же люди, как педерасты или менты. Сверчки на шестках.
    Алёна остановилась в хвосте стометровой вереницы машин. Тусовка, как сказала Кэт, когда встретила Данилу Багрова на концерте «Наутилусов». Высоко, под шпилем колокольни, светилась аббревиатура из лампочек «ХВ-ВВ». Сначала я прочитал «ВДНХ». Волновался.
    В храм мы вошли, крестясь. Она смело и наглядно, а я тайком, будто в магазине «Интим».
    Внутри народу! Только за свечками пришлось выстоять полчаса. Купили их, но к образам не подступиться. Приютились около колонны, на которой тихо грустил Николай Чудотворец.
    На голове Алёны появился прозрачный бирюзовый платок, и я обомлел, любуясь ею. В точности Алёнка с шоколадки. Лицо округлело и наполнилось сильной русской красотой.
Эх, я змей! Ведь воображал, как буду тискаться к ней, сваливая вину на давку. И плевать, что в церкви. Сейчас же смелости у меня осталось, чтобы стоять к ней на расстоянии дыхания, и то я боялся, что запачкаю её невидимой грешной грязью.
    Особенно умилился, заметив, что она подпевает хору. А я? Ту же «Отче наш» спутаю с какой-нибудь песней Кинчева. Зато горазд орать о поругании Православия, де забыли веру отцов, свиньи.
    Глянул на часы: полдвенадцатого, а ноги уже столбенеют. До утра маяться и маяться. Но всё равно хорошо! И хор, и иконостас, и люди. Правда много пьяных, но их хватит ещё на час, и разбредутся. Да за Царскими вратами один нетерпеливый попик уже разговелся, закусил яичком и нет-нет, да восклицал: «Христос воскресе!» Из-за него сбивался хор, а бабки смеялись. Хорошо.
    Прикинул - до крестного хода успею. Пошёл покурить.
    На улице сам с собой подумал и понял, что поминутно влюбляюсь. Ещё сегодня вечером хотел Алёну, как суку, а сейчас уже могу сказать: люблю! Поэтому отменяю главный план завлечь её в гости и не буду, как хотел, шептать ей провокации.
    О! Здорово было бы, если б она пригласила меня к себе. Купим вина. Закусим куличом, а потом она уложит меня спать. Отдельно. И я засну счастливый, как ребёнок, и засыпая, буду дышать от чистой простыни. Именно так.
    Мои новые мысли благословил колокольный перезвон. Праздник настал. Я бросил сигарету и скорее в церковь, иначе народ двинется на крестный ход, и унесёт Алёну, как щепку.
    Вернулся, встал с ней рядом и скривился от своего прокопчённого дыхания.
    - Христос воскресе! – провозгласили с алтаря.
    - Воистину воскресе! – грянул народ, и Алёна тоже громко, даже с надрывом, выкрикнула вместе со всеми.
    Я перекрестился и почувствовал табачный смрад от своей щепоти. Брошу-ка я сегодня курить! Ей-богу! Воняю рядом с ней, как старый чёрт. Мне тридцатник, а зубы скоро совсем почернеют.
    Следующие четыре часа она ни разу не пожаловалась, что устала, а я маетно переминался с ноги на ногу, и глаза уже не смотрели на золото и краски храма. Во время же благословления иереем я взял её за руку, и она посмотрела на меня благодарно. Моя… Теперь моя.
    Мы вышли в голубоватое утро, и минусовой воздух развеял мою усталость. Я вспомнил про сигареты и отдал почти полную пачку «Винстона» нищему.
    - Поехали ко мне, - тоненько попросила она, отпирая машину.
    - С радостью! – вздохнул я. – Только купить бы по пути вина.
    - У меня всё приготовлено, - сказала Алёна.
    Значит, она заранее решила быть со мной! Моя! Люблю!
    Ехали молча. Ноги я держал вместе. Улыбался.
    Дом её стоял в частном секторе. Его купил и обустроил Вадим. Дом как дом, без претензий, обнесённый глухим железным забором. Забыл сказать, что работала Алёна в изберкоме при городской администрации, куда её устроил опять же он, и где я с ней познакомился. Много Вадим сделал для неё, но я уверен, что Алена вспоминать его не хочет. Такие, как он, не дарят счастья. Подарю я.
    - Постой у калитки, - сказала она. – Я подержу Зару в гараже, а когда крикну, беги со всех ног на крыльцо.
    С удовольствием подожду и побегу. Слышал я про её волкодава Зару. Не собака. Какое-то другое животное, но не собака. Сто килограммов мяса и злости.
    Алёна скрылась за калиткой и через минуту крикнула:
    - Давай!
    Я рванул с олимпийской прытью и – вовремя. Лишь влетел на крыльцо и закрыл за собой пластиковую дверцу, как с обратной стороны на неё бросилась Зара, жуткая тварь, в схватке с которой человеку не выжить.
    Алёна еле-еле протиснулась ко мне и усмехнулась:
    - Это ерунда. Ты, главное, сейчас не пугайся.
    Она зачем-то постучала в дверь, ведущую в дом. Выходит, мы будем не одни? С мамой?
    Дверь открыли, и я шатнулся в сторону улицы, где прыгала и гудела собака. За порогом стоял Вадим. В руках он держал самозарядное ружьё «Сайга» на базе автомата Калашникова.
    - Вот и мы! – задорно сказала ему Алёна. – Ты, смотрю, спать ещё не ложился?
    Вадим ей не ответил. Он лишь посторонился, пуская нас. Я перешагнул порог и протянул ослабевшую руку. Поздоровались.
    - Ну? Не испугался? – снова усмехнулась Алёна. – Просто у Вадима появились проблемы, и аварию он подстроил.
    - Что ж… Христос воскресе! – выдавил я то ли в шутку, то ли всерьёз.
    От Вадима пахло свежаком, глаза его были красные, как у Зары, и более всего он устрашал огромным лицом, словно накачал его штангой и стероидами.
    Прошли на кухню, сели за обильный стол, но ни есть, ни пить я не хотел, у меня кружилась голова, и больно жгло в груди. Ружьё Вадим поставил рядом с собой.
    - Ну, мужчины! – смеялась Алёна. – Угощайте меня!
    Выпили за праздник. Вадим, оглушительно пережёвывая корнишон, сказал мне:
    - Алёнка тебя расписала, я ей верю. Ты надёжный, боевитый. Нам с тобой надо будет некоторых людей наказать…
    - Вадимчик! – плаксиво простонала Алёна. – О делах потом, хорошо?
    Она подошла ко мне сзади и скользнула руками по моей груди, по животу и ниже.
    - Он сейчас любви хочет! – шепнула она, лизнув мне шею. – Да?
    - Хх… Кх!.. Хочу, - прохрипел я.
    - Так, мужчины! – сказала Алёна, отступив от меня. – Я в душ, а вы ешьте и марш в спальню! Оба! Ясно?
    Она ушла.
    Я водил глазами по столу, не понимая, что мне надо. А, ну да. Сигареты.
    - Угощусь? – спросил я, протянув руку к пачке «Кента».
    - Что ты спрашиваешь! – рыкнул Вадим. – Будь, как дома. Теперь ты с нами и больше ни с кем. Понял? Не слышу, понял?
    Я кивнул. Руки тряслись. Чирк-чирк, едва закурил.
    Держись! – внушал я себе. – И смотри, не заплачь!
    Капелька с носа попала точно на огонёк сигареты. Пшш… Погасло.