У белочки был дурной характер. Она билась своим гуттаперчевым тельцем  о стенки моего усталого черепа, грызла  горький от возлияний мозг. Потом просилась на мороз, чтобы поссать на мокрый белый снег,  по-беличьи,  целомудренно присев у еловой шишки и накрывшись мохеровым хвостом. Белочка не ладила со мной вторые сутки. Она вызывала тошноту и эмчээсовцев. Их бордовые мужественные лица поверх красных форменных роб внушали моей белочке страх, отчего бедное животное испуганно надкусывало  мои глазные яблоки  изнутри острыми, словно жилет –пять,  зубками.
И была ночь, и было утро.
Утро приносило радость и пиво. Но радость уходила куда как быстрее, чем напиток богов и гопников. Мой грешный план был прост, как чек продовольственной палатки: вероятно я пытался утопить  свою белочку в пенном напитке, но два –три литра было слишком много для меня и слишком мало для белочки, и слишком много для графа Делафер, и слишком мало для Атоса, и слишком много для деда Игнатия из второго подъезда, но слишком мало для Игнатия Лойлолы из суровых Трансильванских гор, и слишком много для …
Черт! Заело. Это все проклятая белочка. Наяривает, маленькая сучечка, по  ступенчатому барабану мозга, думая, что бежит по бесконечной лесной тропинке, не знает, животное, что каждый зацеп ловких лапок приносит индивидууму меня дикую боль в  виде ненужных аллюзий и ассоциаций.
А что если…
Нет.
Бил дыню головы об стену. Пытался вытрясти гадкого пушистика наружу. Из ноздрей поперли черные душевные тараканы, а белочка не сдавалась. Страдания превращались в муки, муки огненным пунктиром обозначали путь к отчаянию. Пока  я размышлял на тему роли тараканов в философии воинов нидзюцу конца начала династической традиции династии Великого Императора  - Солнце,  древесная крыса забилась в самую глубокую из моих  мозговых извилин.
Сжимая хрупкими лапками кавер-версию пистолета – пулемета системы Дрейссена, отстреливаясь короткими очередями из пуль и междометий, сжимая выдающимися зубами огарок покойницкой свечи, белочка воспринимала  ужас моей решительности, но не сдавалась. Белочки не сдаются.  Я пробовал.

Я искал в промозглом городе пункт приема одиноких белочек. Я заглядывал в морозные окна к добропорядочным гражданам и ментам. Я пытался отравить свою личную белочку угарным газом общественного транспорта. Но даже  жрецы Вуду, маскирующиеся под кассиров контролеров, не смогли победить моего стойкого зверька. А ведь у них был компостер – делатель Черных Дыр и  символ власти в нашей спиралевидной галактики.
И пел Кобзон, и был вечер.
Вечер знаменовался легким флером безденежья и кучей плесневелого мусора под мойкой. Белочка, кажется,  устала крутить колесо фортуны. Вопросы вопросов  под идиотский гогот лошади из «Что? Где? Зачем?» уже не сыпались сахаром на мои истощенные синапсы и нейроны. Съев дочиста поверхность гигантского грецкого ореха в моей лоснящейся умиротворением голове,  она протекла стройным тельцем  в район крестца, где незамедлительно уснула, убаюкав нежностью    рыжего  меха мою туго взведенную простату.
Я выглянул в окно.
Над городом, слегка покачиваясь, стоял ядерный гриб. Перед тем, как окончательно испариться в небесную нирвану, я успел восхититься  Господи, красотища –то какая!
Белочка внизу меня сладко зевнула. Ей  снился большой белый Песец. Он плыл по Земле, крепко цепляясь мускулистым телом за  ударную  серфинговую  волну,  желтые глаза его светились электромагнитными импульсами, а изо рта пахло озоном и радиацией.
И был свет.

©Какащенко