«Какие непараметрические тeсты существуют для случая многомерных распределений?»-думал професор, медленно прохаживаясь с плакатом «Не доживу до весны» на одном из сьездов с дороги федерального значения I-70. Машины проезжали и не останавливались. «Еблан. Написал бы 'Кодирую за еду'»,-думал професор. «Может быть бы еду дали»,-професор давно не ел, и, прямо как в книге Гамсуна «Голод», все о чем он мог думать, была еда. Даже многомерные распределения в мозгу были представлены ноздреватой буханкой хлеба. Но кодировать, даже за еду, професору остопиздело. Впрочем, как и все остальное.

Вокруг на многие мили не было ничего кроме выцветшего неба, высохшей травы, и фермеров на маленьких тракторах «Deer», хотя сейчас даже их не было. «У каждого фермера есть еда и жена...»-думал професор. Чтобы себя подбодрить, професор напряг ягодицы, и пружинной походкой, напевая гимн советского союза, стал прохаживаться по обочине дороги. Бодрость все не приходила. Галстук мешал. «Все это говно»,-устало пробормотал професор, усаживаясь в траву. «Как я все проебал, начиная с самого момента своего рождения. Кстати, есть ли у земли цель?» Под непрерывный гул автобана, професор впал в какое-то странное оцепенение. Мир вдруг потерял обычные границы. Машины, машины, машины проносились в метре от его ботинка, и в каждой из них были счастливые люди, уверенные, что хватит денег на миску, еблю, и грезы. «Мой прекрасный внутренний мир, блядь,-подумал професор, внезапно очнувшись, – такой вечный круговорот говна в природе». Устав сидеть, професор лег. Небо над головой было таким же как и везде. «Да, как и над родиной нашей, которую зря покинул»,-подумал професор цитатой. Воротник рубашки жестко упирался в шею. Ноябрь выдался наудивление теплым в этом году.

Професор не ел дней семь, хотя он не помнил точно. Хотя он пил, да, в туалетах на заправках, мастурбируя на свое прошлое. Прошлое было прекрасно, но заботливо приготовленный женой кокаин заканчивался. Размышление професора были прерваны сменой звукового паттерна. Ритмичный гул автобана прервало пение перехода с 70-ти, на 40, 20, 10, 5 миль в час. «Ноль миль в час,-подумал професор,-я всю жизнь ехал со скоростью ноль миль в час». Трава на уровне его носа вдруг зашевелилась. Сфокусировавшись, професор различил черный каблук. Каблук-шпилька вдавливался на 2 сантиметра в землю. Умеющий считать, наблюдательный професор оценил вес женщины в 300 фунтов. «Что блядь за дела»,-сказала она. «Ты думаешь, я так должна ездить тебя искать, да? Ты, блядь, хоть когда-нибудь обо мне подумал?»-сказала она, швырнув в него основательно надкусанным гамбургером. Профессор мгновенно проглотил гамбургер и сфокусировал взгляд. Над ним свисали бусы из какой-то хуйни, и глаз, следуя бусам, открывал для себя неизведанные пространства. «Я бы сказал про потный ручей, текущий внутрь, - думал професор, - между черных холмов плоти». «Да я ж поэт!»-професор приободрился. Путешествие взгляда закончилось. Разьяренные глаза сказали професору все. “Three hundred pounds of heavenly joy, триста фунтов небесной радости»,-вспомнил професор, чувствуя, как знакомые руки приподнимают его с земли, и его рука привычным движением обнимает черные гладкие плечи, а знакомые бедра мощно направляют его к машине. Професор вспомнил. Усевшись на пассажирском сиденьи BMW 7 серии, професор нажал кнопку подоргрева сиденья. Они ехали праздновать День Благодарения с семьей его черной жены, в Канзас Сити. Жена и ее семья были блюзовыми королями штата Миссури.

«А потом, в ресторане 'Жардан' опять будет петь Ида Макбет»,-професор улыбался. «Жизнь налаживается, -думал професор, - жизнь налаживается. Как ни крути, жизнь налаживается. Пусть и не моя жизнь»,-професор задремал.