Помню школу… Вот каким манером:
  На рояле (я всерьез вполне),
  Будучи советским пионером,
  Нравилось совокупляться мне.

  Было модно аристократизмом
  Проявлять sex-эпильность свою.
  Впрочем, не гнушался онанизма,
  Этого от вас не утаю…

  Ну, так вот, рояль стонал и плакал
  Под моим напором молодым.
  А партнёрша поддавала сракой –
  Так, что заворачивался дым

  Сигаретный. Пачка «Стюардессы»,
  Смятая, шуршала под рукой.
  А партнёрша – драная принцесса –
  Кончив, звук издала горловой.

  Вы такого в жизни не слыхали,
  В нём смешались ярость, похоть, плач;
  Пели трубы в нём и лошади скакали;
  Выла жертва, хохотал её палач…

  Я был потрясён, подавлен, выжат,
  Этим буйством блядского огня.
  А партнёрша, – чемпион по лыжам,
  Вновь впилась, негодная, в меня.

  Пятый раз за вечер, между делом,
  Но отмечу (с гордостью!), друзья.
  Эта сучка, содрогаясь телом,
  Жадным ртом добралась до хуя…

  Бледный сам, с увядшими мудами,
  Он свисал, как лопнувший гондон.
  Но партнёрша, клацая зубами,
  Забрала-таки его горячим ртом.

  Превращённый ласками в кастрата,
  Я не мог соитий продолжать.
  И партнёрше, дочери разврата,
  Заявил: – Пошла, ебёна мать!

  И она «пошла»… По-чемпионски…
  С места, без раздумий, враз – бегом.
  Как на лыжной трассе марафонской,
  Корень мой зажав зубастым ртом…

  Корень оказался гибким, прочным.
  Скользким. Только это и спасло.
  Боль же… боль была такая, точно…
  Точно в жопу сунули весло!

  А леченье, – вам оно не интересно;
  Что вам «охи», «ахи», йод, бинты?
  Да и мне уже, признаюсь честно,
  Это всё – порядком до пизды.

  С елдаком, обмотанным бинтами,
  Я понуро брёл среди кустов.
  Вдруг раздался голос за кустами:
  – Эй, козел безрогий! Будь готов!

  Грубый слог, но как же нежен голос!
  (Я его средь тысячи б узнал.)
  Девственнице, признанной красотке,
  Скромной Маше он принадлежал.

  В чём тут дело? Я заволновался,
  И во мрак сиреневых кустов
  Я шагнул. Шагнул – и растерялся,
  Проглотив слова: «Всегда готов!»

  На расшитом коврике уютном,
  Ослепляя совершенством наготы,
  Маша, мне в глаза глядя беспутно,
  Волновала ножкою кусты.

  – Ну, давай, возьми меня, мой милый! –
  Из груди её раздался стон.
  Ножки разошлись. Она явила
  Свой набухший розовый бутон.

  И сорвать цветок тот бархатистый
  Не преминул бы любой другой…
  Я же, с наслаждением садиста,
  Пнул от всей души её ногой!!!

  Не стоит ждать в конце морали,
  И жемчуга искать в пыли,
  Когда так густо набрехали,
  И так цинично наебли!