Если какая-то гнида, из читающщих щас эти строки, думает, что это висёлайя и тупая сказка про Калабка из теста, блядь, пусть смело пиздует нахуй!

Так, этэншэн! Вапрос:Кто такой Калабок? Ты скажешь, ХА!, да фсе знайют Калабка – эта кусок дерьма из муки, сметаны, вады с яйцами и прочей хуйни.

Отсоси-те-с….

Патамушто, это очень грусная историйя пра то, што так долго скрывали от дитей, заменяйя правду фсякой сказочной вафлятиной.

Настоящщий Калабок – это мальчик, настаящщий мальчик Коля, катораму очень не павезло в жызни. Но…., цыц сцуки, фсё па парядку!

Есть пад Южнаукраинской АЭС(атамнайяэлектрастанцийя) чудная деревушке с названием Радиновка. Название, бля, весьма симвалично, радиационный фон на ейё территории привышает дапустимыйе нормы раз в 20, как минимум. Но фсе жывут, жывут па опщим панятиям фполне нармально: в магазине есть вотка,в кармане пачка Беламора, в агародике зилинеет канапля, жрать есть што, бабы дайют. Фсе эти щщасливые и непритязательные люди работают на этой же самой АЭС. Не исключением была и Маня - мать Калабка, т.е. Коли(хатя тагда он ещще не паявился на свет). Закончив 8 классов месной школы,ана, с гордостью, пашла работать на канвейер па переработке и расфасофке радиоактивных атходов. Маня любила сваю работу, ана выпалняла фсе сваи абязанности с задором и рвением.

В этот день ейё пухлощщекая физианомия с платком на галаве, прикрывавшим савершенно лысую и пустую галавеньку, светилась асобенным щщастьем. Ведь зафтра ейё День Раждения, ей исполницца 20. Не забывала ана и пра крановщика Степана, катораму пириодически падмигивала и улыбалась, кагда йего кран проежжал над их канвейером, открывая взорам слегка падгнившие зубы. После работы он праважал ейё дамой, ведя пад ручку и кося взгляд на пышнуйю грудь, падчеркнутуйю смелым декольте деревенской рубашки. «Класныйе сиськи!», крутилось в йего тупой башке. У сибя дома Степан давал волю фантазиям и рукам, причем ни йего, ни астальных абитателей деревушки, не смущщало атсутствие естествиннава аваласения на лобке и на галаве, они щщитали это природнай асобенностью, впрочем бледна-зилёный цвет кожи их тоже не смущщал, а девушки скрывали йего пад абильным слоем румян.

Фсе дама в диревне были пахожи друг на друга, у фсех небальшой агарод и дамашние питомцы: собака, пара свиней, куры, гуси и у некоторых была карова. У Мани не было каровы.

Фруктовыйе диревья начинали цвести рано и абильно, фрукты и овощщи давали прекрасные уражаи крупных, идеальных и совершенно нечервивых пладов. Эти люди были просто щщасливы…ани не имели панятие пра щщетчик Гейгера, пра уровень радиации и про прочуйю хуетень.

Настал Манин День Рождения. Фся деревня шла ейё паздравлять. А ана накрыла бальшой стол,где было пално жратвы и вотки. Всё шло харашо…вскоре всё было сожрано и выпито, а бальшинство гастей аттдыхали мордами в тарелках. Маня нахадилась в изрядном падпитии, ей хателось любви, а Стёпик вапще схадил с ума от жылания, при этом йего мужское дастоинство принимало угражающщие размеры. Он придлажыл Мане прагуляцца. Ана сагласилась. Как ани аказались в стоге сена, врятли бы кто то из них вспомнил. Ана даже не магла вспомнить што, собственно, праизашло. Ачнуфшись утром и выбирая салому из за пазухи, ана тупо сазерцала следы растоптанной невиннасти. Шкрябая нагтями пятна крови и спермы на юпке, ана грусно сматрела на свежый липок каровьева дерьма на правом кирзане. Связав на груди, разорванную в парыве страсти рубаху, ана уверенным шагом направилась дамой.

Вопщем, на свой 20-й День Ражденья Маня палучила в падарок ат Стёпы три красных розы, триппер, и рибёнка (а катором ещще не дагадывалась). Цвиты завяли через три дня, о рибёнке ана узнала чериз два месяца, а трипак долго мучил ейё, пастайянно напаминая а сибе жутким зудом в области гиниталии, пака месный эскулап – баба Дуня, не дала ей какую-та злавонную мазь, избавившую ейё ат страданий. Стёпа больше не паявлялся на гаризонте, патеряв к ней фсякий интерес, а увидя, паварачивал сваю харю в другуйю сторону. Ана думала што ему стыдно.

Но самое худшее ждало ейё впереди… Как та, на работе, будучи на седьмом месяце беременности, Маня ощщютила, как што то гарячее заструилось по ейё нагам. «Уссалась?»- с ужасом пранеслось в ейё галаве, но резкайя боль и тяжесть в низу жывота ясно дали панять, что ана вовсе не уссалась, а рибёнок уже решил радицца. «Вроди бы рановато»- падумала ана, в этот мамент ейё тело пранзила жуткая судорга схватки. Вызвали бабу Дуню, роды в деревухе принимала тоже ана. Маню разложыли пряма на стале в «Красном уголке». Працесс раждения явно затягивался: семь часов адской боли и мучений, саправаждаемые саветами и причитаниями бабы Дуни, пастайянно прерывались стонами и жывотными криками Мани. Результат этих страданий заставил бабу Дуню атайти на три шага назад и, затаив дыхание, нервно перекрестицца. Ана много видала на сваём веку, но такое…

Радившись, это нечто издало жалобный утробный звук «ыы….ыы…..ыы», ат чево у бабы Дуни прашол мароз па коже. Оптерев «рибёнка» от первародного гавна, крови и слизи, ана апасливо пратянула свёрток матери. Гримасса ужаса исказила лицо Мани. Его тело представляло сабой агромную голаву, плавно периходящщую в жывот, без резких ачертаний границ, с недаразвитыми канечностями. Это «нечто» было пахоже на эллипсообразный арбуз, только с нагами и руками. Его глаза тупо уставились в адну точку, а па безвольно атвисшей нижней губе струилась слюна; агромые уши плотно прилегали к галаве, пальцы рук судорожно сжымались. То, што это сущщество мужского пола баба Дуня паняла па атрафированой машонке, астальные палавые пизнаки начисто атсутствовали. Фсё его недолгое сущществование саправаждалось жуткими звуками «ыы….ыы….ыы», но перспектива кармления грудью заставила Маню содрагнуцца. В ейё лысой галаве, как малаток, стучала мысль: « Я родила Урода!», и эта мысль пастепенно сводила ейё с ума. Ана попросила бабу Дуню пакармить его каровьим малаком из бутылки, избавив ненадолго свои уши от холодящщих кровь звуков. По савету бабы Дуни мальчика назвали Колей, но фся деревня за глаза называла его Калабком, што впалне саатветствовало действительности.

В первые дни, Маня заливала горе воткой, всерьёз падумывая об убийстве, но так и не решылась. Кармила ана Калабка парным каровьим малаком, отчего тот пастайянно блевал, а, штобы он не выл целыми днями, Маня разжовывала хлеб с маковыми зёрнами, заварачивала в марлю и давала ему вместо соски, после чего Калабок долго и спакойно спал, пириодически паблёвывая.

В адно прекрасное летнее утро, досыта накормиф Калабка, Маня отправилась в магазин за ачередной бутылкой. Вернувшись, ана обнаружыла лишь его остывшый труп с праглоченым «кляпом» и весь в блевотине. С отрешенным взглядом, ана заправилась воткой и, взяв с сабой свёрток с телом сына, направилась к абрыву…

Внизу тихо плескалась вада, аблизывая рыжый песок, быстро плыли аблака по небу, весело щщебетали птицы, и только два трупа – бальшой и маленький, мирно пакоившысь у падножья абрыва, нарушали природную идиллию…

П.С. Лучше горькайя правда, чем нагло пиздеть! Аминь, бля…..

Царевна БезхуЯна.
deliya@yandex.ru