– Есть у меня история про доброе дело, так же с двойным дном, как у Сиплого. Удивляюсь, как это я сразу про нее не вспомнил.
  Был я по надобности в одном небольшом городке на Волге. После того как все дела были переделаны, у меня оставался свободный день, и я решил провести несколько часов на пляже, что расположен под мостом, соединяющим два противоположных берега Волги. Иду по этому мосту, почти до пляжа дошел, и захотелось мне зачем-то вниз посмотреть. Перегнулся через перила и вижу: человек тонет. Руки хаотично дергаются, голова то уйдет под воду, то опять покажется. В общем, понятно было, что впустую он силы растрачивает и долго не продержится.
  И тут импульс у меня возник – прыгнуть с моста и спасти бедолагу. А надо сказать, что плаваю я отлично, но с высоты прыгать в воду не умею – то животом ударюсь, то, наоборот, перекручусь и спиной приложусь. А в том месте, где я стоял, до реки метров двадцать было, не меньше. Высота опасная, можно убиться запросто, и подумай хоть немного – ни за что бы не прыгнул. Но я отдался своей прихоти, перелез через перила и сиганул вниз.
  К счастью, это был мой лучший прыжок. В полете тело нашло нужное положение и я, вытянувшись в струнку, вошел строго вертикально в воду. Кое-как выплыл на поверхность и осмотрелся. Увидел маячившую над водой светловолосую голову, поплыл к ней.
  Это была девушка. Поначалу она все норовила меня утащить под воду, паниковала сильно и не соображала, что делает. Я отхлестал ее по щекам, приказал держаться за мои плечи; она немного успокоилась и послушалась. Не спеша доплыли до берега, я вытащил ее на песок и слегка шатаясь, пошел прочь – все равно, думаю, разговаривать с ней бесполезно: обычно люди дуреют в стрессовых ситуациях, а потом долго отходят, находясь в прострации. Но она, к моему удивлению, окликнула меня: «Куда вы уходите, спаситель мой? Я вас еще не поблагодарила». И такой это нежный был голос, с чувством, что я оторопел на секунду, развернулся и пошел обратно.
  Завертелось у нас. Не то что бы я влюбился, да и не знаю, что это такое, но тянуло к ней сильно, так как никто раньше не давал мне столько тепла. И не знал я до этого, что отношения с женщинами могут быть такими... уважительными что ли. Вскоре понял, что с профессией пора завязывать, как бы само собой такое ощущение пришло. Это все равно что, когда в Европу приезжаешь – на подсознании урну ищешь, чтобы бычок выкинуть, просто по той причине, что улицы чистые и если на тротуар окурок бросишь, то будешь считать себя падлой, нарушившей гармонию чужого мира. Только с ней я как бы оказался не в Европе даже, а на другой планете, где нашими делами заниматься хуже, чем мусор на убранную улицу кидать, это, скажем, как сесть по большой нужде на Площади Святого Петра в Риме.
    
  Я устроился на работу к школьному приятелю, он давно к себе звал. Владел мой товарищ кондитерской фабрикой – бизнес тяжелый и неблагодарный – сложно его вести, чтобы в прибыли пусть и небольшой остаться. Я занимался переговорами – приятель верил в мою способность договариваться после того, как однажды помог ему отбиться от рейдеров, исключительно дипломатическими методами.
  Я работал с транспортниками, поставщиками, с рабочими, пытаясь снизить издержки фабрики. Ну, а с банкирами сложнее всего было договориться, чтобы кредит под нормальный процент получить. Но и к ним подход я нашел. Расскажу про банкиров поподробнее, так как с одним из них связан мой дальнейший рассказ.
  Финансистами, как известно, движет страх и жадность. И если есть возможность задрать процент предприятию, оказавшемуся в трудном положении, они так и сделают. Будут ссылаться на высокие риски, большой процент невозвратов и трудную экономическую ситуацию – но не уступят. Я долго обдумывал, как на них через страх надавить, но безрезультатно. Крыша у банкиров в основном из силовиков, и даже косвенная угроза могла привести к неприятным для нашего бизнеса последствиям.
  Однажды сидел с одним раскормленным финансистом в японском ресторане – почему-то эта братия предпочитают японскую кухню, хотя я терпеть ее не могу. Сижу, давлюсь суши и злюсь про себя на банкира, что не хочет уступать ни в чем. И стал представлять, как лежит он связанный на полу, а я ему пятки зажигалкой поджариваю и проповедь о не стяжательстве читаю. Окажись моя фантазия реальностью – думаю, он на любой процент согласился бы, даже отрицательный.
  И вот с этой злостью отрываю голову от тарелки и смотрю банкиру в глаза, но эмоции свои не выдаю – наоборот, улыбаюсь добродушно и вежливо спрашиваю: «Как же так, Геннадий Павлович, сейчас ставка ЛИБОР на лондонской бирже пять с небольшим процентов, а вы нам кредит под двенадцать даете?». Но хоть злость свою я никак не выказывал, видимо, почувствовал он угрозу, что дернулся слегка и растерялся немного – не понял, откуда опасность исходит, но интуиция сработала. Недаром банкиров жирными котами называют. И то, что жирные – правда и шестое чувство, как у котов развито. Отвечает задумчиво, что ставка ЛИБОР – она на кредиты в долларах, а он нам в рублях предлагает, но если я хочу, может и в валюте под девять процентов ссудить. Нет, говорю, спасибо, мол, но мы только с рублями работаем. Поговорили еще немного о том, о сем и вдруг в конце разговора он сам под девять с половиной процентов заем предлагает.
  В результате этой истории я сделал вывод, что банкиры во многом на интуицию опираются, и как только угрозу почувствуют, пусть никак рационально не объяснимую, могут свое решение и пересмотреть. Но самое важное, угроза эта может быть ложной, главное в нее самому поверить.
  В другой раз еще с одним банкиром я этот же прием использовал: представил, как утюг на его жирное брюхо ставлю, а потом посмотрел с невинной улыбкой ему в глаза. И трюк снова сработал.

  Сделаю небольшое отступление. Надо сказать, мне нравилась такая жизнь, которую я вел. Может быть своей новизной. Но больше всего мне по душе было проводить время со своей подругой. Я получил то, чего у меня никогда не было с другими женщинами, а именно, какое-то бескорыстное отношение, тепло и поддержку. Дама моя была совсем неприхотливой, ничего не просила, и нужно ей было от меня только внимание и доброе расположение, что я и так давал без всяких просьб. Была она очень образованной, и под ее влиянием я стал читать книги; мы часто ходили в театр и несколько раз на концерты симфонической музыки.
  Я уже начал чувствовать себя простым обывателем, этаким белым воротничком. Даже кредит в банке взял, чтобы дом в ближнем Подмосковье достроить, так как доходы мои с новой профессией резко упали. Но сквозь этот образ добропорядочного гражданина, то и дело проступала моя истинная сущность; временами на меня накатывало так, что хотелось не думая, не планируя, взять из тайника пушку и пойти на дело в какой-нибудь обменник, сунуть ствол в окошко и потребовать бабки. Я был похож на заядлого курильщика, который бросил свою вредную привычку и наслаждался каждым вдохом чистого воздуха, но при этом, наперекор всему, иногда желая заново взять сигарету и затянуться. Долгое время мне удавалось сдерживаться, пока не произошел один случай.

  Начался кризис, и один небольшой банк стал требовать у нас возвращение кредита досрочно. Я встретился с управляющим филиала в ресторане, чтобы перетереть данный вопрос. Это был особенно толстый, лоснящийся и самодовольный представитель финансового мира. И если проводить параллели с животными, то он являлся не просто жирным котом, а наглым жирнющим котярой. Банкир мне сразу заявил, что им нужна ликвидность, и им плевать на наши проблемы. Сказал, что наша фабрика, конечно, согласно договору может досрочно кредит не возвращать, но тогда больше никогда не получит заем не только в их банке, но нигде либо еще. Так как в этом случае он занесет наше предприятие в черный список, то есть в базу неблагонадежных клиентов, которой обмениваются банки.
  Мои аргументы его не волновали, и трюк с воздействием на интуицию не работал. Видимо ситуация у них действительно была сложной, что мои потуги были напрасны. В этот раз я разозлился на него сильнее обычного и не только потому, что не хотел возвращать кредит, но больше из-за его надменной манеры говорить и пренебрежительного отношения. Кровь буквально кипела, хотелось взять вилку и воткнуть в его пухлую как булочка кисть; другой рукой сжать горло, чтобы самодовольство на его лице сменилось выражением боли и испуга. Но я продолжал вести себя непринужденно и говорил о деле как бы между прочим. Но вот он встал и отправился в туалет. Я поднялся и, не совсем понимая, что делаю, двинулся за ним.
  Как только он отворил дверь в уборную, я слегка подтолкнул его, зашел следом и заперся. Банкир обернулся ко мне и что-то сказал, но я не слушал и с размаху ударил ногой ему в живот. Его бросило назад, он ударился спиной о еще одну дверь, она распахнулась и толстяк сел прямо на унитаз.

  Я бил его методично, но не со всей силы, а чтобы только унизить и не оставить видимых следов побоев: хлестал по щекам, отчего они покрывались румянцем, массировал живот кулаками и пинал ногами, когда он садился на пол, пытаясь прикрыться от ударов. Один раз оттаскал его за волосы, опустил голову в унитаз и смыл. Банкир был деморализован, молил о пощаде и клялся визгливым голосом, что спишет кредит. Выглядел он жалко, его лоск и надменность куда-то испарились, и передо мной оказался жирный тюфяк с трясущимися губами. К тому же, то, зачем шел в туалет, он сделал, не снимая штанов, и теперь жутко вонял.
  А я с какой-то ледяной ясностью начал понимать, в какую неприятную ситуацию встрял, да еще подставил своего товарища. Банкир не простит унижение, и если я его отпущу, он сразу позвонит своим ребятам. И тогда нас поставят на большие деньги, что с фабрикой моему приятелю можно будет попрощаться. А на меня, в лучшем случае, такой долг повесят, что придется все продать, чтобы расплатиться.
  Осознав это, решил, что банкира нужно мочить, но не там, не в туалете. Я сделал вид, что поверил ему и перестал бить. Сказал, что сейчас позвоню кое-кому, справлюсь по поводу его судьбы и, возможно, отпущу. Приказал ему прикрыть уши ладонями и закрыть глаза. Сам набрал номер хорошего дружка, зажал телефон подбородком и сдавил толстяку кисти, прижимая к ушам, чтобы разговор не был услышан.
  Дружку объяснил ситуацию и предложил работу за хорошие деньги. Он согласился. Я сказал ему срочно ехать к нашему ресторану и ждать банкира в его же машине, что стояла неподалеку от входа. И когда он в нее сядет, связать его, отогнать тачку куда-нибудь подальше и дожидаться пока я подъеду.
  Затем обыскал толстяка, вынул из кармана пиджака мобильник, извлек SIM карту и вернул телефон обратно.

  Минут пятнадцать банкир сидел на унитазе с зажатыми ушами в ожидании моего решения, пока я, наконец, не позволил ему принять естественное положение. Он открыл глаза и вопросительно посмотрел. Я сообщил, что он может быть свободен, и что рад его благоразумному решению списать нам кредит, и верю, что оно будет исполнено, иначе его ждет повторение воспитательной работы, только в менее гуманной форме.
  Затем, когда он приводил себя в порядок, стоя перед зеркалом, я наблюдал в отражении, как его лицо принимает привычное выражение, и из жирного тюфяка он превращается в солидного господина, а его глаза яростно хотят мести. И я чувствовал от них исходящую угрозу, как, вероятно, до этого ощущали банкиры в разговорах со мной. «Ну, ничего, – думаю, – переиграю я тебя».
  – Не хотите ли на десерт остаться? – спрашиваю.
  – Нет, спасибо, дела ждут. Еще вот с кредитом вашим разобраться нужно, – отвечает.
  – Ну, тогда всего хорошего, приятно было с вами плодотворно сотрудничать, – говорю.
  – Взаимно, – отвечает он, поджав губы.
  Я вышел из туалета и прошел к своему столику. Сидел еще с час где-то. Мне было необходимо, чтобы все запомнили, что банкир ушел без меня. Для этого я по-всякому обращал на себя внимание официантов и даже специально разбил тарелку. Потом позвонил дружку. Он сообщил, что все в порядке и сказал, где меня ждет. Я расплатился и поехал.

  Банкир оказался привязанным к переднему пассажирскому сидению. С ним снова случилась метаморфоза: из солидного, надменного господина он опять превратился в жалкого увальня. Выглядел он еще более ничтожно, чем до этого в туалете: под одним глазом у него красовался синяк, и было заметно, что он плакал, видимо предчувствуя близкий конец.
  Во мне шевельнулась что-то наподобие жалости, и я сказал ему:
  – Мне придется тебя замочить – не сдержался я сегодня и знаю, что ты не простишь. Но если придумаешь, как найти выход из этой ситуации, отпущу тебя. Только учти – пустым обещаниям все равно не поверю. Подумай и предложи один вариант. Даю тебе час.
  – Я придумаю, придумаю, придумаю, – в исступлении сказал он, и я уловил в его лице проблески надежды.
  Очень не хотел я его убивать из-за своей дурости, никогда просто так людей не мочил. И сегодня, с теткой этой, случайность вышла. Не думал по ней стрелять,  под ноги целился. Отвык от «Калаша» – не учел отдачу, а его повело вверх и в бок…
  Мы поехали к дому банкира. Припарковались недалеко. Я сказал банкиру, чтобы он крепко подумал, а мы пока с дружком погуляем, ноги разомнем. Вышли. Напарник заложил взрывчатку под машиной и дал пульт мне.
  Я читал все в той же книжке, которую упоминал, что нет хуже, чем быть приговоренным к смерти, когда время казни уже известно, когда точно знаешь, что вот чрез столько-то секунд тебя уже не станет и никакого шанса, даже самого маленького изменить это никакой возможности нет. Ведь в самой жуткой передряге человек до последнего надеется, а у приговоренного такой надежды нет.
  Я был уверен, что из таких ситуаций как наша мирного выхода не бывает. Но я дал банкиру надежду – самое большее, что мог сделать. Мы отошли подальше, я нажал на кнопку и послышался грохот взрыва. Автомобиль загорелся и подпрыгнул, известив меня о том, что новая жизнь закончена.
  Я снял двух шмар и пьяный завалился домой, а подругу свою выгнал без объяснения причин.
  Вот и вся история. Только самым добрым поступком считаю не спасение тонущей девушки – это просто кураж был, а то, что сумел бросить ее и уберечь от бед, которые бы обязательно принес своей бандитской натурой.

  – Ну, вот, что я и говорил, – сказал Бетон. – Против своей сущности поступать – верная дорога к неприятностям. Хотя, с другой стороны, банкира замочить – вот это действительно доброе дело.
  Шустрый хмыкнул.
  – Я в одном банке инвестиции в золото сделал, – продолжил Бетон. – Наступил кризис и, вдруг, узнаю, что банк потерял восемьдесят семь процентов моих вложений. Прихожу к ним в офис, интересуюсь, как это они умудрились такие убытки понести, когда золото в цене выросло. Мне банкир – кстати, действительно такой жирный котяра – отвечает, что они золото заложили, а полученные от залога деньги использовались для покупки акций. Акции упали в цене, и чтобы вернуть залог золото пришлось продать. Я удивляюсь, спрашиваю, кто разрешал им все это проделывать с моими вложениями. Банкир говорит, что я сам и разрешил, показывает договор с моей подписью и тычет в абзацы, отпечатанные мелким шрифтом. Я прочел и понял, что сделать ничего не смогу. Я парень спокойный, скандал устраивать не стал. Единственное что, пожелал ему, чтобы он по моей работе пересекся в качестве клиента. Я бы персонально вписал в контракт несколько пунктов мелким шрифтом, – Бетон засмеялся собственным словам, но никто его не поддержал.
  Ненадолго наступила тишина.