Пусть я во тьме и жертва я закланья,
Пусть смерть ищу и смерть я нахожу,
Со страхом, но без тени колебанья
К Чудовищу иду и выхожу.

Я здесь один  –  и тьма полуслепая.
Нет карты места, не спасет партнер –
Ведь пожраны уже, я это знаю
Моих шесть братьев, семь моих сестер.

Вчера лишь сняли с ног моих колодки
И дали, проводив к Небытию,
Лишь меч тяжелый с лезвием коротким,
Что ширится от ручки к острию.

Но жизни нить, что сотворили боги
Еще не скоро перерубит рок –
Чудовище найдя, в его берлоге
Мечом я Зверя надвое рассек.

И вижу к тьме привыкшими глазами,
Что тот, кого убила сталь моя –
Не чудище с когтями и рогами,
А человек простой – такой как я:

Совсем старик, и чуть другая раса...
А по краям, на козлах угловых
Темнеют жертвы –  хлеб, вино и мясо
Из храмов критских, критских кладовых.

Я разбираюсь, знаю толк я в винах:
Все то, что здесь –  на запах, вкус и цвет –
Гораздо лучше, чем вино в Афинах,
Где я рабом пробыл пятнадцать лет...

Над островом вновь утро наступает,
И шепчутся о жертвах страшных тех:
“Все было так, как каждый год бывает –
Погибли все – и Зверь пожрал их всех”.

В их память в воду бросят гиацинты,
И еще долго не узнает Крит,
Что Минотавр ужасный в Лабиринте
Был лет семьсот тому назад убит.