Когда раздался треск, Морданов подумал, что это лопаются от мороза стволы деревьев. Деревья, правда, были далеко – метрах в сорока, на берегу небольшого, озера, по середине которого Морданов устроился со своим рыбацким ящиком, удочкой и ледобуром. Но и мороз был сильный. Холода в этом году наступили сразу и резко. После сырого бесснежного ноября в первую же неделю зимы температура упала, будто с обрыва, и за последние четверо суток не поднималась выше минус восемнадцати.

    Жена Лариса покрутила пальцем у виска, когда накануне вечером Морданов объявил, что собирается на рыбалку: «С ума сошёл! Яйца застудишь». Морданов пообещал надеть кальсоны с начесом, и жена успокоилась, сказав, что раз такое дело, она как следует отоспится после ночного дежурства.

    Треск едва отметился в сознании Морданова, прошел по касательной где-то на самой его границе, не потревожив ярких, почти осязаемых картин, нарисованных воображением. На этих картинах был предстоящий переезд, Москва, работа в ведущем центре нейрохирургии, зарплата, которой не стыдно, может быть, даже слава. Морданов приехал на пустое, едва успевшее замерзнуть озеро, чтобы вдоволь полюбоваться стереослайдами успеха – долгожданного и уже такого близкого.

    Ящик, на котором он сидел, вдруг накренился - так, что Морданову пришлось вцепиться в его края. Морданов увидел себя в центре многоконечной серой звезды. Со всех сторон была свинцовая от холода вода, в которую он вместе с ящиком медленно соскальзывал.

    А в голове Морданова - в двухсотый, наверно, раз за последние сутки - звучал баритон профессора Епифанцева:
    - Константин Валентинович, я думаю, нам нужно поговорить о вашем будущем.
    О его будущем... Вот, значит, почему столичное светило так часто озаряло провинциальную больницу в последние месяцы. Выходит, это не просто ностальгия по родному городу и клинике, в которой прошла его молодость: профессор присматривался, выбирал – и выбрал.
    - В понедельник вас устроит? – спросил Епифанцев.
    - Конечно, профессор, - слова с трудом пробились из пересохшего горла Морданова. - У меня операция в десять утра, но в остальное время я в вашем распоряжении.
      - Вот и прекрасно. Кстати, что там у вас за операция?
    - Эпидуральная гематома. Судя по снимкам, небольшая.
    - Что собираетесь делать?
    - Как обычно. Костно-пластическая трепанация, удаление сгустков крови и жидкой части, гемостаз..., - начал перечислять Морданов.
    Снова, как пятнадцать лет назад, он чувствовал себя студентом перед грозным завкафедрой. Тогда Епифанцев поставил Косте Морданову тройку - со скрипом, из уважения к отцу - и посоветовал держаться подальше от хирургии в любом виде, в особенности, нейро. Но в этот раз Епифанцев удовлетворенно кивнул.
    - Хорошо, хорошо. Вы мне позволите вам ассистировать?
    - Вы? Ассистировать мне?!
    - Ну да, вам. Если вы не возражаете, конечно, – улыбнулся профессор.

    У Епифанцева хорошая улыбка – открытая и непринужденная, полная доброжелательной, без капли спеси, уверенности. Если вы обладаете такой улыбкой, то она одна, сама по себе, пока ещё не сказано ни единого слова, внушает мужчинам желание делать с вами бизнес или вместе отправиться в спорт-бар пить пиво и смотреть бокс. Женщин она тоже заставляет хотеть делать с вами бизнес, отправиться в бар и не только. Для своих пятидесяти семи Епифанцев очень моложав. Высокий, худой, прямой как палка, с жесткой щеткой седых волос – он больше похож на американского генерала, чем на врача.

    - Разумеется, Алексей Николаевич. Для меня это большая честь.
    - Вот и прекрасно, - Епифанцев похлопал Морданова по плечу. – А после операции и поговорим.

    ...Вся нижняя половина тела вспыхнула, будто ее обмакнули в керосин и подожгли. Стальные пальцы холода стиснули ноги, расплющив их в лапшу и пережав артерии. Кровь хлынула вверх, подхватила сердце, и оно задергалось в горле, как детский мячик на струе фонтана.

    Из осколков, на которые ужас разбил недавние яркие картинки, в мозгу Морданова сложилось, как в калейдоскопе, слово «пиздец» и много восклицательных знаков. Морданов понял, что, уйдя под воду, обратно он уже не вынырнет. Намокшие унты, ватные штаны и куртка потянут на дно. Рыбак и добыча поменяются местами. Корм налимам обеспечен на всю зиму. В последнем отчаянном усилии, Морданов замахал раскинутыми в стороны руками, как птица, слишком тяжелая и глупая, чтобы вырваться из ледяной ловушки. Повинуясь инстинкту, Морданов набрал в легкие как можно больше морозного воздуха и зажмурился.

    «Как же глупо так помирать! На тридцать седьмом году жизни. Когда, наконец, заметили и оценили. Не как Морданова-младшего, сына известного в области хирурга, а как самостоятельного профессионала. И кто оценил – сам Епифанцев! Нет, Костя, ты все-таки мудак и неудачник!» - обругал себя Морданов и открыл глаза.

    Он стоял почти по пояс в воде посреди пробоины, проделанной им в не успевшем как следует наморозиться льду озера. Все еще не вполне понимая, на каком свете он находится, Морданов cделал два шага через густую, как ртуть, воду к кромке льда, уперся в нее ладонями, навалился грудью и оттолкнулся ото дна. Он уже выбрался на скользкую поверхность почти на две трети, когда кусок льда под ним обломился, и Морданов снова оказался в воде со сбитым в мелкие всхлипы дыханием. Мало по малу к Морданову возвращалась способность соображать. Добраться до берега, проделывая себе дорогу, как ледокол, было нереально. Морданов огляделся и увидел на льду справа от себя бур. Морданов дотянулся до него, взялся одной рукой за шнек, а второй – за самый конец кривой рукоятки и выбросил руки как можно дальше вперед. Края шнека врезались в лед. Стараясь равномернее распределять вес тела между руками и буром, Морданов медленно вытянул себя на лед и пополз к берегу. Мокрые штаны тут же примерзали, пришивая тело ко льду тысячами нитей, которые приходилось разрывать с каждым движением. Морданова била тяжелая дрожь. Преодолев ползком метров десять, Морданов сначала встал на четвереньки, затем осторожно поднялся на ноги и пошел. Лед перед собой он ощупывал буром.

    «А вот хуй вам!» – мысленно крикнул Морданов невидимым врагам. – «Думали, все, утоп Костя, сгинул, освободив вакансию? Нет уж - заинька сказал хуиньки! Костя Морданов во всем талантлив: и в медицине, и в искусстве выживать. Особенно в медицине. В конце концов, я второй нейрохирург в областной больнице, из четырех. Это вам не залупа конская. Или третий? Нет, второй, точно второй. Первый, конечно, Халтурин, завотделением, сменивший на этом посту отца. Но Халтурин - старик пенсионного возраста. Он не в счет. Правда, есть ещё эта змея Ландесман, маленькая кривобокая еврейка. Трудно поверить, что это страхопиздище почти на десять лет меня моложе. Халтурин ей благоволит, поручает самые сложные операции. Да нет, не то, чтобы сложные – просто трудоемкие. Ну и хули, что Ландесман своими ручонками выковыривает из мозга особо злоебучие опухоли-глиомы? Епифанцев-то не дурак, не даром профессор и разных академий член. В корень смотрит мужик. Зачем ему в институте эта на весь мир обиженная мегера? Поэтому он меня и выбрал. Правильный выбор, профессор! Не пожалеете. Я докажу. Мне бы только до дома сейчас добраться и грамм двести водки с перцем выпить – для профилактики простудных заболеваний...»

    Достигнув берега, Морданов, как мог, побежал на негнущихся, словно ходули, ногах к своим «Жигулям», стоявшим на обочине шоссе.

    «Теперь не пропаду», - бормотал Морданов себе под нос, открывая багажник, в котором лежала запасная пара штанов и кальсон. – «Перво-наперво – переодеться в сухое». Сунув рукавицы в карманы куртки, Морданов скрюченными пальцами кое-как расстегнул заледеневшие ремни на унтах, содрал их с ног, стащил превратившиеся в сплошной черный айсберг ватные штаны вместе с кальсонами и трусами и бросил всё в багажник.

    Мимо Морданова пронеслась, громко сигналя, «Тойота фор-раннер». Морданов оглянулся и увидел, что пассажиры показывают на него пальцами и смеются. За «Тойотой» показалось ещё несколько машин.

    «Вот ведь, блядь, то не было никого, а тут – целый караван. Откуда они только взялись?» - подумал Морданов, отступая на обочину и прячась за свою видавшую разнообразные виды «шестерку». На узкой обледенелой обочине нашлось место только для половины ступни, а босые пятки стали неумолимо соскальзывать с насыпи в кювет. Пытаясь удержаться, Морданов обеими руками вцепился в машину. Багажник захлопнулся, но Морданов устоял на ногах.

    «Быстрее, быстрее!» – подгонял Морданов проезжающие автомобили. – «Шевелитесь, сволочи! А то наступят в моей семейной жизни необратимые перемены. Или уже наступили?» - Морданов сунул руку между ног, собрал в пригоршню сморщенный лоскут плоти и сильно сжал. Тусклая молния боли пробежала по телу от паха к горлу.
    «Ну, значит, не все ещё потеряно!» - обрадовался Морданов, – «Надо будет опробовать по возвращении. Держись, Лариска!»

    Когда череда машин проехала, он покинул укрытие и бросился к багажнику. Ключа в замке не было. «Наверно, сунул в карман по привычке,» - успокаивал себя Морданов, обшаривая куртку правой рукой, а левой продолжая мять и мацать собственные яйца. Когда карманы кончились, Морданов сменил руки и обыскал все заново. Потом ещё раз – машинально - уже зная, что ключей он не найдет.

    «Этого не может быть!» - прошептал Морданов, потея от ужаса, несмотря на мороз. – «Этого просто не может быть! Потому что нельзя! Нельзя, блядь, быть таким долбоебом!»

    Ключи – Морданову это было теперь совершенно ясно – были в кармане обледеневших штанов, а штаны лежали в закрытом багажнике. Салон машины с ненужным на рыбалке мобильником тоже был заперт.

    Морданов завыл и несколько раз стукнул кулаком по крышке багажника. Ему захотелось удариться и головой, чтобы потерять сознание, упасть на землю и замерзнуть, лишь бы закончился этот дикий спектакль с ним самим в главной роли – без всяких штанов, босым, на лютом морозе.

    Он вдруг представил себе свой некролог в городской газете: «Коллектив областной больницы с прискорбием извещает о безвременной кончине врача отделения нейрохирургии Морданова Константина Валентиновича...»
    «Ага, блядь, с прискорбием. Жди! Меня ж в наш больничный морг и привезут. Когда рожа моя оттает, узнают коллегу. Сбегутся смотреть - все, включая санитарок, девчонок-практиканток из медучилища и Евгению Соломоновну Ландесман. Будут разглядывать мой всеми стихиями помороженный писюн, потешаться, жалеть Ларису и удивляться, как самая красивая медсестра больницы пять лет терпела такое недоразумение. А Ландесман тут же двинет к Епифанцеву удочку на счет Москвы закидывать, крыса. А вот хуй тебе!» – обозлился Морданов и закричал. «Хуй вам всем, суки!!»

    Крик отразился от поросших ельником холмов и дважды вернулся к нему, придав сил. «Нет, блядь! Рановато мне еще помирать. У меня в понедельник ответственная операция. А в недалеком будущем – Москва, диссертация, симпозиумы в Париже и Мельбурне, ученики и до хуя благодарных пациентов. Мир нуждается в Константине Морданове, замечательном, талантливейшем хирурге».

    Одной рукой теребя леденеющее хозяйство, а другой опираясь на бур, Морданов вышел на дорогу.  Как только на горизонте появлялся автомобиль, Морданов махал руками и кричал. Но вместо того, чтобы остановиться и спасти замерзающего человека, машины проносились мимо, как будто даже прибавляя скорость. Через несколько минут ноги Морданова от ступней до паха одеревенели полностью.

    «Что же вы такие суки! Почему же вы такие суки!» - шептал Морданов черными губами. Слезы не успевали выкатываться и замерзали прямо на веках, от чего глаза Морданова слипались, будто намазанные клеем. «Я же вас, скотов, лечил, многих бесплатно. Козлы! Да, Костя, переоценил ты людское милосердие. И теперь тебе точно пиздец».

    Мысли Морданова начали путаться, сворачиваться в один серо-зеленый клубок, который становился все плотнее и тверже.

    Вдруг середину клубка прорезала яркая нитка: «Ты, Костик, не милосердие переоценил, а воображение! Представь себя на их месте. Едешь ты по шоссе, музыку слушаешь. А тут выскакивает на дорогу мужик, в ватной куртке, в шапке собачьей, но без штанов. То есть, без всяких. Твои действия? На какую педаль давить будешь? Ясное дело – по газам. Потому как только псих может на морозе с голой жопой скакать, причем псих буйный. А рисковать жизнью ради спасения буйнопомешанных автолюбительская масса не готова. Тут надо святым угодником быть, Серафимом Саровским, не меньше. И чтобы перед этим самым Серафимом в ближайшее время в непотребном виде не предстать, надо срочно менять форму одежды».

    Морданов скинул куртку, с трудом просунул негнущиеся ноги в рукава и застегнул пуговицы. Получилось что-то вроде штанов. Мотня была ниже колен, а сверху штаны, если их поддерживать рукой, прикрывали только половину задницы, как у негритянского рэпера. «Снуп Дог, блин!» - пробурчал Морданов, оглядев себя. На ничего не чувствующие, покрытые сливовыми пятнами ступни Морданов натянул рукавицы. «Ну, теперь - хип-хоп – и на большую дорогу выйти не стыдно».

    Черная БМВ-пятерка проехала мимо Морданова, но тут же сбросила скорость, остановилась и сдала назад. Из окна показалась широченная безбровая ряха в меховой кепке с наушниками.
    - Чё там у тебя? Рыдван твой сломался? - поинтересовалась ряха.

    Не верящий в свое спасение Морданов зашаркал варежками по льду в направлении бумера, поддерживая импровизированные портки и опираясь на коловорот, как на посох. Водитель БМВ с подозрением наблюдал за странной походкой хитч-хайкера. Когда цель была уже близка, Морданов сделал слишком широкий шаг и подол выскользнул из обмороженной ладони. Куртка упала на землю, открыв наготу Морданова взору братка.
    - Пидоров не вожу - западло! – объявила харя, прячась в кабину.

    Морданов кричал, что он хирург, а не пидор, умолял не уезжать, но водитель уже воткнул передачу и нажал на газ. Прежде чем тронуться с места, машина пару раз буксанула. Этого хватило Морданову, чтобы дотянуться ледобуром до левого заднего фонаря и разбить его вдребезги. БМВ проехала метров десять и остановилась снова. А еще через несколько секунд из кабины вылез монстр с монтировкой и двинулся на Морданова.

    Константин Морданов забыл про холод. События дня – невероятные в своей несправедливости – как прессом сжали все его мысли и страхи в тяжелую, тотальную ярость. Взяв ледобур наперевес, Морданов мелкими частыми прыжками поскакал на врага, оглашая окрестности воплями:
    - Ааа, бля!! Запидорашу суку этой пешней!! По понятиям! Аааааа!!
    Огромная фигура братка дрогнула.
    - Ты чё, чертила, ёбнулся? – спросил водитель бехи, не слишком уверенно.
      - Дааа, бляааа! Ты не представляешь, ублюдок, какой я ебанутый!! – орал Морданов, продолжая атаку.

    Браток, должно быть, представил и с удивительным для его габаритов проворством скрылся в кабине. Морданов тем временем поравнялся с машиной и, схватив ледобур обеими руками, как дубину, стал обрушивать удар за ударом – на заднее стекло, багажник, крышу, пока беха не сорвалась с места и в три секунды не превратилась в точку.
    «Прокатись, сука, с ветерком по морозцу!» - кричал Морданов вслед искалеченной иномарке, потрясая оружием, - «И помни Костю Морданова, нейрохирурга. А здорово я его! Чистая работа! Профессионал, он и в Африке профессионал».

    После битвы триумфатору стало теплее. А главное, к нему вернулась ясность мысли.  «Теперь ни одна тачка не проскочит. Но пасаран!»

    Морданов вышел на середину дороги, отвел руку с ледобуром в сторону и принял стойку средневекового стражника. Через несколько минут показался «Москвич». Заметив человека, перегородившего шоссе, «Москвич» завилял, пытаясь объехать, едва не вылетел под откос и в конце концов остановился.

    Водитель было заматерился, но Морданов, не обращая на него никакого внимания, уже лез в кабину.
    - В город, - приказал он, устроившись рядом с шофером и с наслаждением растирая многострадальные первичные признаки. Мужичок в смятении наблюдал за бесштанным, черт знает чем занимающимся пассажиром.
    - Ты это, пересел бы назад, что ли... А то там пост перед городом. Если менты остановят, чтобы чего не подумали...
    - Гомофобы, блядь! - прошипел Морданов с ненавистью и перевел взгляд с мужика на поблескивающее новыми ножами острие ледобура и обратно. Мужичок всё понял и за оставшееся время пути задал только один вопрос – спросил адрес. Высадил он Морданова перед самым подъездом.

    Добравшись до четвертого этажа без происшествий и встреч, Морданов нажал кнопку звонка. Зззз. Зззззз. Зззззззззз.
    «Ну, Лариска, давай же, открывай!» - умолял Морданов «Это я, муж твой!» Но никто не открывал.
    «Где же она? В магазин вышла? К соседке? Вот ведь идиотизм! И позвонить нельзя – телефон-то в машине...»

    Внизу хлопнула дверь и послышались голоса. Кто-то поднимался по лестнице. После стольких преодолённых в один день опасностей и одержанных побед Морданов не собирался представать перед соседями в жалком виде – с пешней, но без штанов. Отойдя к противоположному краю лестничной клетки, Морданов показал тигровый оскал и бросился на дверь собственного жилища. Потом ещё раз, и ещё. После третьего тарана дверь открылась, обнажив развороченный натиском косяк.

    Морданов вошел в квартиру, прикрыл дверь, поставил бур к стене и с наслаждением стянул с ног идиотскую фуфайку.
    «В горячую ванну, прямо сейчас!» - подумал он и пошел за бельем.

    Толкнув дверь в спальню, Морданов открыл рот и некоторое время молча, как рыба, глотал воздух. Перед фамильным трюмо стоял высокий седой мужчина и застегивал ширинку. Голый торс его был не по годам мускулистым. Лариса успела накинуть халат и сидела на кровати, закрыв лицо руками.

    Способность издавать звуки возвращалась к Морданову постепенно.
    - А... Але... Алексей Николаич?.. Профессор... вы?
    Епифанцев молча надевал рубашку.
    Морданов перевёл обалдевший взгляд с учителя на жену.
    - Лариса, что же это такое?
    Лариса не отвечала.
    - Я тебя спрашиваю! Что все это значит?
    - Что, что... Сам как думаешь? – отозвалась супруга, не отрывая ладони от лица.
    - Почему ты так рано! И почему без штанов?

    Морданов захлебнулся унижением. Он стоял перед неверной женой и ее холёным любовником с тощими, волосатыми ногами и сморщенным, как стручок, членом.
    - Пустите! – завыл Морданов, бросаясь к комоду.
    Епифанцев освободил ему дорогу. Глотая слёзы, Морданов натянул трусы и тренировочные штаны с заштопанными Ларисой коленками.

    Профессор тем временем полностью оделся. Перед Мордановым снова стоял красивый, излучаюший спокойную силу человек.
    - Извините меня, Константин Валентинович, если можете, - сказал Епифанцев. – Я очень виноват перед вами. И только я один. Лариса здесь ни при чем.
    - Ни при чем..., - как эхо повторил Морданов.
    - Так получилось. Мне очень жаль, - Епифанцев вышел из спальни.

    Морданов опустился на кресло, но через несколько секунд подскочил как ужаленный и выбежал за Епифанцевым.
    - Костя, куда ты? – крикнула ему в след Лариса. Не получив ответа, она встала и тоже пошла в прихожую.
    Профессор уже надевал дубленку.
    - Алексей Николаевич!
    Епифанцев посмотрел на Морданова.
    - Я вас слушаю.
      - Скажите, Алексей Николаевич, ваше... ваше предложение, этот перевод в Москву, это все из-за неё? – Морданов кивнул в сторону жены.
    Епифанцев молчал.
    - Скажите же правду, профессор. Из-за неё ведь, а не из-за моих медицинских талантов? Так?
    - Что вы, Костя, вовсе нет, - наконец произнёс Епифанцев. - За последние годы вы достигли большого прогресса. Кто бы мог подумать. Уверен, что из вас со временем получился бы неплохой хирург.

      - Неплохой? Со временем? – Морданов остолбенел. Дышать ему становилось все труднее, перед глазами заплясали разноцветные точки.
    - Я хороший хирург! – захрипел Морданов и бросился на наставника. – Я пиздатейший хирург!!

    Епифанцев левой рукой без труда отвел удар, слабый и неточный, а основанием правой ладони уперся в мокрый от слёз подбородок Морданова. На долю секунды их глаза встретились, и Морданов увидел, что профессор улыбается. Затем Епифанцев коротко и резко оттолкнул нападавшего к противоположной стене.
    - Хороший, хороший. Только, прошу вас, успокойтесь.

    Морданов ударился затылком о зеркало, висевшее в прихожей, которое тут же упало и треснуло. Пытаясь сохранить равновесие, он схватился за что-то и, устояв, обнаружил у себя в руках ледобур.
    - Сейчас посмотрим, кто будет смеяться последним, - медленно проговорил Морданов.

    Епифанцев попытался ногой выбить страшное орудие из рук нападавшего, потом понял, что не достанет, и хотел уклониться. Но Морданов уже сделал выпад, выбросив кривое копье далеко вперед. Острие бура ударило профессора в левый глаз. Морданов навалился всем весом, прижал противника к стене и повернул ручку. Ножи на конце ледобура комкали кожу на щеке, превращали нос и губы в алые бесформенные лохмотья. Крик профессора сменился в бульканьем. Где-то далеко и приглушенно, как на подпевках, голосила Лариса. Морданов вращал ручку, все глубже и глубже вгрызаясь в глазницу, а пришпиленная к стене фигура беспорядочно дергала руками и ногами, как механическая кукла, которую мастер заводил большим ключом. Наконец судороги прекратились, руки Епифанцева обвисли, и Морданов, не вынимая бура из головы побежденного, позволил телу соскользнуть на пол.

    - Трепанация проведена успешно, - констатировал Морданов. – Переходим к удалению излишков жидкости.

    Епифанцев лежал вверх тем, что раньше было лицом. Посреди каши из изорванной кожи, розоватых ошметков мозга и обнажившихся тут и там костей черепа смотрел в потолок единственный, нереально голубой глаз. Щетка волос намокла и съехала набок. Из-под гигантского сверла, торчавшего в глазнице, из ушей и лишенного губ рта, не переставая, как вода из крана, лилась кровь, заполняя пространство между телом и стеной. Поверхность кровяного озера быстро поднималась. Наконец кровь достигла верха плинтуса и стала, пузырясь, уходить в узкую щель возле стены.

    Морданов представил, как у соседа снизу заплачет кровью потолок, и засмеялся. Сосед этот, средней руки бандит, несколько недель сводил их с Ларисой с ума грохотом перфораторов, кувалд, дрелей и еще бог знает каких инструментов, мобилизованных для евроремонта.

    Где-то рядом всхлипнула женщина. Морданов посмотрел на жену. Лариса сидела на табуретке, растрепанная и красивая. Большая смуглая грудь выпала из расстегнутого, в цветочек, халата. Лариса старалась отвести глаза от изуродованного трупа – и не могла.

    - Что ты наделал? – шептала Лариса. – Костенька, милый, что же ты наделал?
    Морданов приблизился к жене, опустился на колени, заглянул в её темные, загадочные глаза и спросил:
    - А ты?
    Лариса прижала подол халата к лицу и заскулила.

    Морданов вернулся в спальню, открыл шкаф и бросил несколько пар белья, свитер и джинсы в большой отцовский портфель. Сборы заняли меньше пяти минут.

    - Куда ты? – спросила Лариса. Она все так же сидела на табуретке в прихожей.
    Морданов не ответил. Тепло одетый, с портфелем в руке, он переступил, через Епифанцева и направился к двери.
    - А я? Как же я? Что мне делать?

    Морданов оглянулся на заплаканную, сбитую с толку кошмаром происшедшего, долгие годы любимую, незнакомую женщину.
    - Не знаю, - честно ответил он и вышел из квартиры.

    Какое-то время Морданов шел наугад, не думая ни о чем, инстинктивно стараясь оказаться как можно дальше от дома. Потом как-то вдруг - в один момент и с абсолютной ясностью - он понял, что привычная жизнь кончилась, и начался новый, жесткий её этап. И чтобы этот этап пережить и достичь следующего, более гуманного, комфортного и счастливого, надо начинать думать и действовать совершенно по-другому. Чем раньше, тем лучше.

    «Прежде всего надо выехать из города. На первой же электричке. Обязательно на электричке, потому что для покупки билета не нужен паспорт. Потом на другую электричку, потом на третью. Так можно уехать далеко. Затем надо как-то выбраться из России, в одну из бывших братских республик. В какую? В ту, с которой отношения хуже всего. На Украину, или ещё лучше - в Грузию. В Тбилиси, кстати, живёт институтский приятель Ираклий Антадзе. А там можно и дальше. У нас в меде учились ребята отовсюду, включая Бангладеш и Мозамбик. А чё, там тепло. Надо будет найти старых знакомых».

    Морданов шел, бодро помахивая портфелем. Свежий снег скрипел под толстыми, на меху ботинками.
    «Не ссать, Костя!» – говорил Морданов сам себе, - «Главное, ноги и яйца в тепле. А остальное – хуйня. Ты не пропадёшь ни в Дакке, ни в Мапуту. Профессионал – он и в Африке профессионал».

***

15 декабря 2008 г.