Смешиваясь с лучами садящегося солнца, сигаретный дым создаёт эффект золотого тюля, едва ощутимо разделяющего реальность и то, что можно видеть лишь во сне. Во сне-то я его первый раз и увидела - человека, воспоминания о котором накатили на меня в очередной раз. Буквально за пару дней до знакомства. Бывает же такое.
Движимый едва ощутимым морским ветром, дым складывается в разные заковыристые фигуры, которые тут же растворяются, так и не отпечатавшись в памяти, а на смену им приходит череда других, которые также не успевают запомниться. Эта смена миниатюрных декораций за несколько минут успевает повториться много раз: я, волнуясь, выдыхаю одну за другой. Обладая хорошей фантазией, можно посмотреть целый сюрреалистичный спектакль, скурив единственную сигарету. Ну и пофилософствовать заодно.
Сижу на горячем после дневного пекла парапете и жду объект своих терзаний. Чувствую, знаю, что сегодняшняя встреча - последняя.
Я так долго и настойчиво, если не сказать – навязчиво, добивалась того, что бы он обратил на меня внимание. Обратил-таки. За что боролись – на то и напоролись.
Он говорит мне, что я ничего не понимаю, что я маленький избалованный ребёнок, а он для меня лишь игрушка.
- Ты поревёшь месяц, ну, может, два, а после и не вспомнишь меня. Не парься, не ты первая.
Подбодрил. Очень воодушевляюще получилось.
- Да, - отвечает на звонок, - да, я понял, буду ждать. Целую, до встречи.
Скорее всего, если бы не статья за совращение несовершеннолетних, целовал бы со всеми вытекающими он всё-таки меня, по крайней мере, недельку, а может и месяц. Или два. Подарил бы мне немного времени абсолютного счастья, даже если бы и разрушил мою идеализацию его, как человека, которую, скорее всего, - а не его самого, - я и любила, да и исчез. Или я сама бы исчезла – в зависимости от того, кто кому первый надоест. Но всё - равно я была бы счастлива, поскольку очень трепетно отношусь к тому, что даётся мне с трудом. Впрочем, как и любой другой человек. Так или иначе, это была бы моя победа, которой я наслаждалась бы до тех пор, пока это окончательно не осточертело.
Однако законодательство не дало моей платонической любви перерасти в плотскую.

Целую, говорит. Боже мой, в любой другой момент с любым другим человеком я разразилась бы воплями негодования, но только не сейчас. Я делаю вид, что ничего не слышала: одно неверное слово, и плод моих трудов в виде достижения его снисхождения до меня будет раздавлен. Нельзя, мне никак нельзя этого допустить, хотя в глубине души я и знаю, что тут всё потеряно. Изначально нечего было ловить. Всё это наивные надежды по малости лет, да и вообще людям свойственно видеть то, что они хотят, и верить в то, во что они хотят. Под влиянием эмоций говорить о хоть сколь-нибудь объективной оценке происходящего не приходится. Но ведь поначалу так непоколебимо верится в свою способность свернуть горы на пути к цели. И даже присутствует готовность закрыть глаза на пренебрежительное к себе отношение- главное, что бы был рядом, в поле досягаемости. Видимости, хотя бы. Но, то недремлющие бляди, то тысячи километров между точками наших дислокаций поочерёдно рушат даже надежду на  эту самую видимость. Хотя, тут я себе вру: как говорится, было бы желание.

Мой взгляд утыкается в бирюзовую даль моря. У ног – какие-то утки, плавают среди масляных разводов на поверхности воды.  По правую от меня сторону стоит крейсер «Кутузов», с ползающими по нему тушками неутомимых  жарой отдыхающих. Слева – ржавый корабль, на котором сидят бакланы. Настоящие бакланы. Видела этих птиц первый и единственный пока что раз в жизни. Что они забыли в Цемесской бухте, я так и не поняла. Милые создания с отрешенно–похуистическим взглядом. А, может,  мне просто так показалось ввиду лирического настроения, и взгляд у них был элементарно тупой.
Зачем я сижу тут? Надо срочно валить, дабы окончательно не уничтожить всё то, что осталось от моего чувства собственного достоинства. Не могу. А он сидит рядом и молчит. И не уходит. И смотрит в ту же самую даль. Ну, хоть в чём-то наши взгляды сошлись, пусть и в буквальном смысле этого слова.
Последние минуты. Сказать бы что-нибудь, что бы спасти своё положение, да только что? Всё, что можно, да и то, что нельзя, я уже сказала, теперь ожидаю вердикта.

На часах сорок пять минут девятого. Вспоминается день нашего знакомства: через четверть часа мы с ним встретимся, я буду очень стесняться и безумно тосковать по нему - человеку, который вроде бы находится рядом, но при этом навеки бесконечно далёк. Недостижим. Наверное, именно это и манило меня больше всего. Как лунная дорожка на водной ряби, которую знаешь, что никогда не поймаешь, но от этого поймать её хочется только сильнее.
Ну а теперь я соберусь с силами и улыбнусь, когда он, встав всё-таки первым, скажет "свидимся", подразумевая, что больше этого никогда не произойдёт. Встану следом и, безуспешно пытаясь сдержать слёзы, поеду домой запивать коньяк компотом, потому что запивать окажется больше нечем. Блевать, реветь и прикидывать, стоила ли игра свеч. Спустя несколько лет, я окончательно утвержусь во мнении о том, что да: ещё как стоила. Такой взрыв, шквал и прочие катаклизмы на эмоциональном фронте – большая редкость, достойная того, что бы её ценили хотя бы за искренность, независимо от слёз и соплей, которыми она рано или поздно обернётся.