12.

СНОВА ПОДЪЕЗД.
ДОМОФОН.
Перед тем, как набрать номер квартиры, Виноградов обращается к Леонову:
-И как тебе Лида? На правах ее бывшего парня я, думаю, могу спросить тебя об этом.
Леонов багровеет.
-Антон!
-Тебе понравилось?
-Хватит!
-Ладно-ладно. Я только спросил. 
Леонов уязвлен.
-Антон, хватит, я был неправ.
-И? - намекает Виноградов.
-И больше так не буду.
-И?
-Извиняюсь.
-И?
-И хватит! Отстань от меня!
-Тебя кумарит еще?
-Немного. Отстань, а? 
-Ладно-ладно. 
Виноградов набирает на домофоне код.
-Кто? -  раздается голос с непонятным акцентом.
-Диму можно?
-Я Дима.
-Мы от Александра.
-От кого?
-От Сани.
-Так бы сразу и сказал.
Подъезд не в меру захламлен. Консьержка отсутствует. Почтовые ящики выкорчеваны с мясом, лежат на полу. На их месте черным маркером выведено: «ЛЕНА, ПРОСТИ! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!».
-Какой порыв! – восхищается действиями пылкого любовника Леонов.
-Широкой души человек, - соглашается Виноградов.
Они идут в лифт.
-Нам какой этаж? – спрашивает Виноградов.
Леонов считает в уме. Видно как шевелятся его губы.
-Пятый.
Дверь квартиры обтянута зеленым дерматином. Воняет тухлятиной. Не обнаружив звонка, Виноградов стучится.  На звук выходит коренастый азиат в лоснящихся спортивных штанах.
-От Сани? – уточняет он.
-Да. А вы Дима? – отвечает Виноградов.
-Вообще-то Джаныбек, но для вас так и быть – Дима.
-Мы вам тут кое-что передать должны… - начинает Виноградов.
-Ай, зачем так сразу. Проходите, у нас праздник большой, - всплескивает руками восточный человек и чуть ли не за шкирку вталкивает в квартиру Виноградова и Леонова.
Он проводит в зал.
Там за журнальным столиком сидит мальчик лет десяти. Европеец. Поверх густой копны русых волос на его голове нахлобучена синяя тюбетейка, расшитая бисером. 
Дима представляет его:
-Марс. 
Виноградов и Леонов называют себя.
На столе лежит открытый пакет с марихуаной. Мальчик с именем бога войны снимает с полочки большую глиняную трубку, расписанную желтым и зеленым цветами. Он жирно набивает трубку травой и раскуривает ее. После передает Диме.
Тот делает тяжку.
-С моей родины трава. Чуйская, - со слезами на глазах говорит он и передает трубку Виноградову. 
Виноградов затягивается.
Кровь приливает к голове. Он щурится и вздрагивает.   
-Ну как? – интересуется Марс.
-Круто. Как будто боженька босиком по жилкам пробежал. 
Виноградов передает косяк  Леонову. Тот, памятуя свой недавний опыт, отказывается.
Трубка, минуя Леонова, совершает круг.
-Так что там у вас? – спрашивает Дима.
-А точно! Совсем забыл, - глупо хихикает Виноградов и достает сверток.
Дима принимает из его рук пакет и кладет его на батарею.
-Жакшы, - говорит Дима. – В смысле, заебись.
Виноградова прет. По шпалам его вен снова несется эшелон с лихими бойцами. Развратные медсестры топлес пляшут. Антонов-Овсиенко наяривает на гармошке. Латышские стрелки палят в воздух из ружей. И все они хором поют:

-Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.

Из трубы паровоза валит густой, лохматый дым. Черная полоса, оставленная проезжающим эшелоном пропагандистским плакатом, зовет за собой новых рекрутов.
Ширится, растет психоделическая армия.
-Недавно поймали одного беляка, - рассказывает щербатый боец с торчащим из-под папахи кудрявым чубом. – Одет был, гад, по-простому – шинелька солдатская, фуражка с красным околышем, такой же заросший, голодный, но я его сразу раскусил. И знаешь, как? Все люди как люди сморкаются, а он - в платок. Я сразу смекнул: «Вот он, голубчик!». Хвать его за руку: «Попрошу утирочку вашу». А платок, как у барышни, у гимназистки – весь золотом расшит и с вышитой буковкой «М». Деваться некуда, он ручки вверх. «Ваша взяла, попался». Так мы его по закону военного времени и шлепнули, без лишних разговоров. А платок тот я себе забрал. От соплей отскреб - и в карман. А одежда у него простая была. Шинелька солдатская, фуражка с красным околышем.
Ветхая нить, скрепляющая внутренний мир Виноградова и его внешние проявления лопается. Причина тому голос белобрысого паренька.
-По поездам прикалываешься? – спрашивает Марс.
Виноградов удивлен.
-Ты это…
Марс подмигивает Виноградову.
-Не бзди. Вижу и поезд, и твоего гармониста.
-Как?!
-Вот здесь вижу, - он прикладывает свою ладонь к сердцу.
-А что еще видишь?
-Много чего.
-Я его на бахче нашел, - говорит Дима, погладив Марса по голове. – Как сейчас помню: сидит между дынями. Волосы длинные, сам чумазый. Пальцами по земле водит и улыбается. Я ему: «Эй, ты, чей будешь?». А он и говорит: «В Москву тебе надо, Джаныбек. В Москве вся сила». А я ему: «Да, как же я в Москву поеду, у меня там никого. Что я там делать буду? А здесь у меня бахча, корова. Здесь меня все знают. Уважают. А там?». «Не ссы, Дима, все у тебя будет», - отвечает он. Вот так и приехал. Продал дом, корову. И приехал. Сперва трудно было, но Марс помог.
-Как помог? – оживляется Леонов.
-О-очень помог, - кивнув, отвечает Дима.
-О-очень, – подтверждает Марс.
-Это хорошо, когда есть на кого положиться, - говорит Леонов.
Трубка совершает очередной круг.
После следующей затяжки лицо Виноградова превращается в подобие предсмертной гипсовой маски. Мускулы немеют.
Полный паралич.
-Вот так в блокаду, наверное, люди замерзали, - думает Виноградов. – Замерзали, коченели, а потом - на саночки и в последний путь. Жуть.
Теперь он уже ничего не видит и не слышит. Виноградову кажется, что его тело становится все прозрачнее и прозрачнее, пока не исчезает совсем.
-Вот так был человек, и нет человека, - думает Виноградов.
Постепенно слух возвращается. Виноградов слышит, как стальным ревом ревет эшелон. Зараженный безумием своих пассажиров, он несется по бледной равнине.
Вагоны рвет, бросает, кидает.
Треск, грохот, лязг.
Эшелон сошел с ума.
-АНТОН, ЧТО С ТОБОЙ? – шепчет голос.
Это Леонов.
-После скажу, - отвечает Виноградов.
Железные мускулы вагонов напряжены. Вот-вот они порвутся. Луженые глотки матросов ржавеют без лозунгов.
Снова тишина.
А потом вихрь.
Железный вихрь.
Алчущая угля топка паровоза.
Искры от колес бросаются в снег и долго в нем не тухнут. Сельские ребятишки, собравшиеся у железнодорожного полотна, смотрят на светящихся червячков глазами, полными восторга.
Они тоже сходят с ума.
-Антон…
-Отстань! 
Эшелон Виноградова притормаживает на станции.
Бабушки в платках и истасканных шубах предлагают солдатам вареные яйца, булки и самогон. К одному из вагонов подбегает костлявая старуха с черным чугунком, обмотанным полотенцем. Один глаз у старухи косит, на шее, словно отпечаток от удавки, воспаленный красный шрам.
-Бери, сынок. Вареники с картошкой. Вкусные, внучка делала.
-Почем? – спрашивает усатый солдат.
-А сколько дашь?
-Пуд говна и зайца рябого.
-Какого такого зайца? – дивится старуха.
-А лезь сюда, покажу.
Солдаты помогают старухе забраться в вагон. Там они отбирают у нее чугунок и бросают бабку на пол устеленный сеном.
-Ну, что, бабка, вспомним молодость?! – хохочет Усатый, в одной руке он держит вареник, второй рукой спускает штаны.
-Что же ты делаешь, ирод! – визжит старуха.
-Революцию старая. Революцию, - Усатый задирает ее юбку и наваливается на старуху. – В новом коммунистическом обществе, старая, все равны будут!
Старуха сопит.
-Мы наш, мы новый мир построим! – мычит Усатый.
-Антон, блядь!
Виноградов снова на кухне дома двенадцать по улице Лавочкина.
-Что такое?
-Ты где был? – спрашивает его Леонов.
Виноградов не может произнести ни слова.
-Выпей – отпустит, - Дима протягивает ему открытую бутылку темного пива.
Виноградов делает глоток.
Действительно отпускает.
Леонов и Дима смотрят на него вопрошающим взглядом.
-Нам Саня говорил, что ты должен сверток какой-то передать, – наконец выдавливает он из себя.
Дима ухмыляется и выходит. 
Леонов недобрым взглядом смотрит на Виноградова. 
-Что пристал? – недоумевает тот. – Приход у меня! Мерещится всякое, а тут еще этот Марс и старуха.
-Какая старуха? – отряхиваясь, спрашивает Леонов.
-Та, которую солдаты в эшелон затащили, - поясняет Марс.
-Во-во, - поддакивает Виноградов.
-А я смотрю, ты побледнел. Ну, думаю, все - преставился, - скороговоркой лопочет Леонов. - Я по телеку видел, как одного тибетского монаха в землю закопали. А потом через тридцать лет выкопали, так он такой же был. Недвижимый. Вроде мертвый, а на самом деле не мертвый. Живой. В анабиозе.
-А после того как выкопали, что с ним стало? – спрашивает Марс.
-Не знаю, я программу не досмотрел.
Леонов недоволен, что его перебили, но все же продолжает:
-А Дима говорит, что это ничего, что тебя отпустит скоро. А я спрашиваю: «Когда?». А он: «Скоро». А я: «А это когда?». А потом ты очухался. 
-Вот и славно, - говорит Виноградов.
Входит Дима. У него подмышкой такой же сверток, но вдвое меньше прежнего.
Он передает сверток Виноградову.
-Тебе курить надо чаще, а не синьку жрать, - говорит Дима. – Ты вообще понимаешь, чем ты обладаешь?
-Нет, - признается Виноградов.
-Как же тебе объяснить… Вот представь, есть озеро. Такая грязная илистая лужа с дном из битого стекла и ракушек, а ты нашел в нем место, где ключ бьет подводный и вода, поэтому чистая, проточная. И дно – сплошь песочек просеянный. Конечно, в этом зассаном озере все купаются, но только ты, Антон, в курсе, где находится ТОТ САМЫЙ ПЛЯЖ.
-А можно я на этот пляж друзей позову? – интересуется Виноградов. 
-Нет. Хотя бывали случаи. Попробуй, конечно.
-Ладно, проехали, - Виноградов прячет сверток в карман. - Слушай, а что за праздник-то? Ты, как мы пришли, говорил, что праздник у тебя большой. 
Дима подмигивает Виноградову.
-Гость пришел – праздник. Два гостя – большой праздник!
Они смеются.
Все, кроме Марса.
Он не сводит глаз с Виноградова, и когда смех замолкает, говорит:
-Большая любовь тебя ждет, Антон. Большая любовь и большое испытание.
-Какое такое испытание? – интересуется Виноградов.
-Большое, - повторяет Марс.
-Да, - кивает Дима. – Бо-ольшое.
 
13.

ВСЮ ДОРОГУ ДО ЛЮБЛИНО ВИНОГРАДОВ И ЛЕОНОВ МОЛЧАТ.
И только у самого подъезда Леонова снова обуревает любопытство:   
-Слушай, а что в этом свертке?
-Тебе того раза мало? – спрашивает Виноградов.
-Ну, пожалуйста, - умоляет Леонов.
-Странный ты человек, Серега.
-Хоть одним глазком…
-Где-то я это уже слышал. 
-Все не без греха.
-А кто-то в особенности.
-А если бы не я, ты, может быть, до сих пор кумарил там, на своем ПЛЯЖЕ, - язвит Леонов.
-Не факт.
-Честно, Антон, я как в приватном танце. Трогать руками не буду! 
-Не шали, - предупреждает Виноградов и вскрывает пакет.
Внутри синий кристаллический порошок.
-Синька, что ли? – спрашивает Леонов.- Они что там стирку затеяли?
-Ага. Большую. С Андреем Малаховым.
Леонов берет из ладони Виноградову щепотку порошка и кладет ее в рот.
-Ты опять за старое?! – орет Виноградов и прячет сверток за спину.
-Уй, блядь! – вырывается из Леонова. – Вижу!
-Что еще?
-Вот вштырило-то!
-Так, Серега, успокойся. Вдох-выдох. И еще раз.
Зрачки Леонова расширяются, с нижней губы начинает капать слюна.
-Эй, ты где? – щелкает пальцами перед носом Леонова Виноградов.
-Вот вштырило-то! – снова произносит Леонов.
-Очнись! – Виноградов звучно хлопает в ладоши.
Услышав хлопок, Леонов принимает стойку «смирно». Руки по швам, ноги вместе.
-Ари-ури! – громко скандирует он.
-«Ари», что?
-Ари-ури, жопа в шкуре! – в припадке ржет Виноградов.
-Ты что Серега?
Леонов заходится истерическим смехом.
-Эй, - шепчет Виноградов. – Ты где? 
Леонов застывает, потом садится на корточки.
Быстро встает.
Прыгает на месте, потом обхватывает голову руками и начинает стонать.
-Серега?
-Ари-дери! – визжит Леонов. - Ари-дери, Том и Джерри!
После этих слов, он снова начинает трясти над головой руками и, сорвавшись с места, бежит вдоль гаражей, едва не сбив прогуливающуюся во дворе влюбленную парочку.
-Вот, мудак! - ругается Виноградов и бежит вслед за Леоновым.
Они пробегают мимо кучи мусора.
Дальше травмопункт.
Сквер.
Еще двор.
Беглецы сеют тревогу и панику среди населения. До ушей Виноградова добираются редкие комментарии:
-Уроды!
-Эй, стоять!
-Держи его!
Последний раз Виноградов совершал добровольный марафон, когда  спасался от ментов бегством с граммом твердого на кармане. Еще пять минут, и дыхалка сдаст. Две пачки крепких сигарет  в день не проходят даром…
-Москва-Лондон, Майкл Джордан! – вопит Леонов.
-Стой, твою мать! – кричит Виноградов.
-Валера-холера, Кристина Агильера! – отзывается Леонов.
Виноградов делает над собой усилие и начинает наращивать темп. Через две минуты, очутившись на расстоянии удара от Леонова, он сбивает беглеца подножкой.
Они падают на грязный асфальт.
Леонов по-прежнему машет руками и пускает слюни.
-Что с тобой, мудак?! – кричит Виноградов.
Леонов бормочет невнятицу.
-Что?!
-Голова! – наконец выдает Леонов.
-Что – голова?!
-Нет.
-Чего нет?!
-Головы нет! – хрипит он в тисках рук Виноградов. – Нет головы! Нет! Головы! Нет!
-А это что?! – с этими словами Виноградов бьет Леонова кулаком по кумполу.
Спазм, посетивший тело Леонова, уходит. Он смотрит на Виноградова осмысленным взглядом годовалого ребенка. Скоро он эволюционирует до пятилетнего. Потом до десятилетнего.
-Голова… - стонет уже взрослый, оформившийся тридцатилетний оболтус-Леонов.
-Что с головой? – громко дыша, спрашивает Виноградов.
-Улетела. Я стоял, а она – оп, и в небо, а я за ней погнался.
-Мудак, блядь.
Виноградов слезает с Леонова.
В трех метрах от них, возящихся в осенней грязи, стоит старушка и  креститься.
-Пошли, - Виноградов поднимает Леонова за шкирку и тащит в сторону.
-Антон, извини, я не хотел. 
Вместо ответа Леонов получает кулаком в зубы.
-За что?
-За всю хуйню!
Виноградов успокаивается только после того, как отвешивает Леонову еще пару подзатыльников.
-А теперь слушай сюда, сейчас мы приходим – отдаем сверток и быстро линяем. Понял? – говорит Виноградов.
-Отдаем. Линяем. Как не понять? – поглаживая челюсть, соглашается Леонов. – Только ты меня больше не бей.
-Не буду. Извини.

14.

НА САНЕ НЕТ МАЙКИ.
ЕГО ГОЛЫЙ ТОРС С ТАРАКАНЬЕЙ МУСКУЛАТУРОЙ ПОКРЫТ РЕДКИМИ ЧЕРНЫМИ ВОЛОСАМИ.
ОН ДЕРЖИТ В РУКАХ ГИТАРУ.
САНИНО ПЛЕМЯ ЖДЕТ, КОГДА ЧЕРНЫЙ ВЕЛИКАН, НАКОНЕЦ, ВОЗЬМЕТ АККОРД. 
-Вот, - Виноградов отдает сверток.
-А что грязные такие? – спрашивает Саня.
-Погодные условия.
-Осень, - вздыхает Саня. – Осень – это русская весна.
-Верно подмечено, - соглашается Виноградов.
Саня бет по струнам. Его голос становится комично хриплым, как у заправского барда.
-Добрый вечер, тетя Хая, вам привет от Мордехая… - поет он.
Он прекращает играть. Откладывает гитару в сторону.
-Слушай, Антон, а не хочешь еще заработать? Я вижу на тебя можно положиться.
-А какого рода работа?
-Это даже не работа, так…
-Сколько? – встревает в разговор Леонов, которого до сих пор прет.
-Пятьсот. За ночь.
-Это как? – уточняет Виноградов, формулировка «пятьсот за ночь» не внушает ему доверия.
Саня задорно хохочет, он понимает, о чем думает Виноградов.
-Нет, ты меня не так понял. Ты что подумал, что я… Ха-ха-ха-ха-ха!
Черное племя регочет вместе со своим вождем.
Вволю нахохотавшись, Саня смахивает набежавшие слезы и наливает себе водки.
-Понимаешь, у меня сестра есть. Младшая. Сводная. Она завтра в Москве приезжает из Омска. На пару дней. Понимаешь, провинциальная девочка, со всеми вытекающими. Я ей культурную программу обещал, но не складывается у меня. Встреча важная, с серьезными людьми. А она соплячка еще. Обидится. А я не люблю, когда на меня обижаются. С детства не люблю, мне людям счастье дарить нравится и любовь.
При слове «любовь» Виноградов понимающе кивает.
-Так вот, - продолжает Саня, - ты у нас, человек интеллигентный, знаешь, наверное, места разные. Сводил бы ты ее, что ли, в театр какой-нибудь или в цирк. А я тебе денег дам, и на развлечения тоже. 
-Мы согласны, - уже закатив глаза, бросает Леонов.
-Только один иди, без этого чижика, - Саня показывает на Леонова, – от него ущербностью за версту тянет.
Леонов никак не реагирует на слова Сани-негра. Он маятником раскачивается из стороны в сторону и даже насвистывает какую-то мелодию.
-Значит, пятьсот? – уточняет Виноградов.
-Да, и пятьсот на досуг, - говорит Саня. – И денег не жалей. Мне для сестренки ничего не жалко.
-Идет.
Саня что-то бормочет одному из своих вассалов. Тот пулей вылетает из комнаты и скоро возвращается с деньгами. Передает их Сане. Он в свою очередь отдает их Виноградову.
-Только смотри у меня там, - предупреждает Саня, - без глупостей! А то я кишки тебе выпущу и за них же и повешу.
-Думаю, без этого обойдется.
-Надеюсь.
Саня окунает вилку в сковороду с размякшей картошкой.
-Паспорт оставь кстати.
-Зачем?
-Для порядка.
Виноградов покорно достает документ и передает его Сане.
-Вот, - черный великан пишет на сигаретной пачке телефонный номер. - Зовут Дарья. Запомни, не Даша, а Дарья. Это принципиально, она обижается, когда ее Дашей зовут.
-Запомнил – Дарья. Не Даша – Дарья.
-Завтра на «Пушкинской» в семь в центре зала. Она девочка приметная, ты ее сразу узнаешь.
Виноградов уже видит в мыслях симпатичную мулатку с еще несформировавшейся грудью, но уже с полными африканской страстью глазами.
-Я ей тебя опишу. Найдетесь, она девочка смышленая. И запомни – головой за нее отвечаешь!
-Понимаю.
-Все. Свободен. Выспись. Похмелись. Пивка пару бутылок, но не больше.
Виноградов дергает Леонова за рукав.
-Серега, пошли.
-А?
-Хуй на! Пошли!
Леонов выплывает из транса и покорно плетется вслед за Виноградовым.
-Слушай, Антон, а как ты думаешь, может женщина полюбить вот такого, как я? – уже в лифте спрашивает Леонов.
-Не может.
-Почему же?
-Потому что имя твое Хаос!
-Почему?
-Потому что безумный друг страшнее пидараса. 

15.

ЛЕОНОВ МИРНО СПИТ НА ДИВАНЕ.
ВИНОГРАДОВ КУРИТ.
НОЧЬ СЕГОДНЯ КАКАЯ-ТО ОСОБЕННАЯ.
НЕОБЫКНОВЕННО ЗВЕЗДНАЯ.
В ТАКУЮ НОЧЬ ХОРОШО ПИСАТЬ СТИХИ.
ПЛОХИХ СТИХОВ В ТАКУЮ НОЧЬ НАПИСАТЬ ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО.
И ЧТОБЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОНИ БЫЛИ ПРО ЛЮБОВЬ.
ПРО САМУЮ БОЛЬШУЮ В МИРЕ ЛЮБОВЬ.
ТАКУЮ, КАКОЙ ЕЩЕ В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО!
ВИНОГРАДОВ ТУШИТ БЫЧОК В ПЕПЕЛЬНИЦЕ И ИДЕТ СПАТЬ.
В ЕГО СЕРДЦЕ РОЖДАЮТСЯ СТИХИ.
ТЕ САМЫЕ, ЛУЧШИЕ НА СВЕТЕ, КАКИХ ЕЩЕ В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО.