В пятницу после обеда я нетерпеливо провожал жену в гости к теще. Две недели свободы.
- Только Гошу не забывай вовремя кормить. И каждый день протирай ему глаза, - сказала напоследок моя благоверная и чмокнула меня в щеку.
  Гоша это наш домашний кролик. Жена в нем души не чает. Нянчится с ним, сюсюкается как с маленьким ребенком. Можно сказать член семьи.

      Через час, истерично заливаясь пивом, я названивал друзьям. Через два мы уже дружно жрали водку. Леня принес литр. Толян по обыкновению подогрел деревенскими ништяками: самогоном, салом, и, потупив взор, выложил на стол завертон с подозрительным веществом растительного происхождения.
- Для аппетита, - подмигнул он.
Обстановка была веселой и воодушевленной. Пьянящий запах свободы создавал давно забытую атмосферу непринужденности. Водка весело булькала, хороший закусь радовал глаза и желудок. Литр быстро испарился, и мы перешли к самогону, которого был небольшой бидончик. Ну как небольшой, из под майонеза на три с лишним литра. Само собой, по старой доброй традиции, шлифовали это дело хорошим не пастеризованным пивком.

- Он даже лапку дает, - показывал я Толяну на кролика и стучал ладонью по креслу, - ко мне, Гоша, ко мне!
      Гоша шевелил мохнатыми ушами и полз в нашу сторону, забавно переваливаясь с боку на бок.
- Толстый у тебя кроль, - задумчиво сказал Толян и как-то странно улыбнулся. Дальше помню плохо.

Утро встретило нас неприветливо.
- А чо за гондон вчера заказал элитных шлюх?!
- Так ты ж орал, что хочешь негритянку?
- Блядь, я не говорил элитную негритянку!! Цена, блядь, как за четыре простых!
- Ты, бля, олигарх! Кто пиздел вчера, что деньги не вопрос! А щас даже пельменей втарить не на что. Там еще конины пять бутылок осталось... Чем будем закусывать?
Но тут я вспомнил, что у меня в закромах завалялся лимон. Так что ситуация не оставляла нам большого выбора. Стали снимать абсистенцию коньяком.
Через час мы уже смотрели на мир мутными глазами. В пьяном калейдоскопе событий помню только Толяна раскуривающего густо дымящую папиросу и истерический хохот Лени, вскоре напрочь отрубившегося.
Хотелось петь. Но еще больше хотелось кушать. Да и Гоша уже разочарованно нюхал пустую миску, вопросительно смотрел на меня, и как-то странно, даже с опаской косил на Толяна. Но мне уже было все по хую. Кроме еды.
- А давай кроля съедим? – как бы в шутку предложил Толян.
- Давай хуле. Он мне позавчера на ковер насрал, - сказал я и засмеялся, типа шутка. Но Толян остался серьезен и, пошатываясь, подошел к холодильнику.
- Тем более, - сказал он, - растительное масло есть у тебя?
- Ты охуел?! Это же Гоша! Лена в нем души не чает, его нельзя есть, - сказал я как-то неуверенно. И сам задал себе вопрос: а почему? Вспомнил, как едал в командировке кролика в сливочно-масляном соусе. Сочное нежное мяско с чудесной подливкой и подгарнировкой затмило мой разум, и я посмотрел на Гошу. «Ты на ковер мне позавчера насрал, сука!» - пронеслась злая мысль.
- Надо сильно ударить молотком точно в переносицу кролика. Чтобы бедняга не мучился…, - заправски сказал Толян, более опытный в таких делах, - только надо его подвесить за ноги над ванной, чтоб кровищей все не испачкать…
    Хуле, сказано – сделано. Жирный кроль ушами вниз висел над ванной, привязанный ленкиными чулками за задние лапы к веревке на которой я сушу трусы. Толян стоял рядом, покачиваясь и примериваясь молотком к удивленной кроличьей морде.
      Тварь ли я дрожащая или право имею?!
- Точно в нос, - повторил он и с размаху ударил молотком кролику в ухо. Брызнула кровь, раздался визг, подобный плачу детей в фильмах ужасов. Кролик быстро задергал лапами, и бешено раскачивался на веревке. Брызжущая кровь заливала ванную комнату и нас с Толяном. Второй удар Толян нанес в грудь. Кроль еще сильней завизжал и задергался.
- Ебошь в нос! – орал я, - хули ты его мучаешь!
Еще град косых ударов сквозь дикий визг и брызжущую кровищу. Кроль затихал. Напоследок он преданно взглянул на меня и умер. Скорее всего, от боли и ужаса, но ни как не от точного удара молотком в переносицу. Тушка была изуродована, шкурка никуда не годилась. Даже опытный судмед, осматривая погибшего, охуел бы от жестокости его убийц. Но в тот момент мы не грузились подобными пустяками и деловито принялись готовить обед.
- Да тут почти готовая отбивная, - сказал Толян, - осталось только шкуру снять и выпотрошить.

    В воскресенье днем я проснулся сам - Гоша больше не щекотал мне пятки своим шершавым носом. Я молился, чтобы всплывающие в воспаленном мозгу подробности оказались бредом и жуткой галлюцинацией. Но реальность подтверждала самые худшие опасения. Поздно вечером я тайком вынес кости Гоши и закопал их во дворе.
С утра Лена звонила и спрашивала протирал ли я Гоше глаза.