«И дёрнул же меня чёрт, переться в этакую даль …»
Михалыч вздохнул, последний раз затянулся прогорклой сигаретой. Поморщился и, придерживая рукой железную банку из-под кофе, попытался затушить в ней окурок. Вагон тряхнуло на стыке, и тлеющий кончик сигареты взорвался снопом искр, разбросав их на заплёванный пол тамбура.
«Как жизнь, рассыпалась. Каждый день – словно звёздочка, а вместе не соберёшь. Не сложишь. Всё на полу будет… затоптано своими и чужими ногами».
Михалыч носком ботинка погасил тлеющие искры. Облокотился о поручень и уставился в окно, пытаясь сосчитать столбы, мелькавшие перед глазами.
… Двадцать девять, тридцать два… тридцать семь…
Тридцать семь. Да, тридцать семь Настьке было, когда она забеременела. Поздний ребёнок, долгожданный.
Все ей говорили тогда – не рожай, одумайся. Здоровье не то уже… не сдюжишь.
Не послушалась Настька. Мучилась при этом страшно… но, родила. Родила,  а сама сгинула. Вздохнула в последний раз, обняла Ленку и ушла, оставив Михалыча с орущим красным комом на руках.
Любил он Настьку, хоть и не ровня она ему была. Как не от мира сего. Отец был сильно против, когда Михалыч женился.  – Смотри, Федька… натерпишься с ней – повторял всё время.  То ли уговаривая, то ли пророча чего. Ну и напророчил, в конце концов. Мать – добрая душа, только щурилась у мужа за спиной, дескать – не слушай его… поступай, как решил.
Двадцать лет – душа в душу, как один день прожили.
Работать, правда не любила – не могла сидеть от звонка до звонка. Да и Фёдор не настаивал. Хватало на жизнь – ну и ладно…
Всё мечтала о чём-то. Звёздное небо любила разглядывать. Ночью не угомонишь, утром не поднимешь. По дому не убирала почти, кушать когда - никогда приготовит… и всех делов. Правда, готовила хорошо.
Михалыч достал из кармана пачку, вытряхнул сигарету и чиркнул спичкой.
Дверь в тамбур приоткрылась.
-- Слыш, дед. Не туши, дай подкурить.
Вошедший парень потянул носом и поморщился.
-- Дрянь какая-то. Что у нас за свинство… как будто насрано кругом. Не страна, а…
Пока паренёк прикуривал, Фёдор успел оглядеть его с ног до головы.
Черноволосый, поджарый, широкоплечий… за страну переживает. Ленке бы такого в мужья.
Как она там? Почти три года, как уехала. Сколько ей? Двадцать пять уже… может замуж вышла.
Михалыч вспомнил дочку. Вспомнил, что похожа была на Настьку – такая же ленивая. Тоже, мечтала всё. Только мечты у неё были другие, приземлённые больше. Про хорошую жизнь, про богатство и про столицу.
-- Замуж тебе нужно, дочка – частенько говаривал ей Федор.
Она только фыркала в ответ.
-- Вот влюбишься, посмотрю тогда, как запоёшь.
Из местных она так никого и не приметила. Пол района за ней бегали, а она только носом крутила.  Красивая уродилась, как ягодка спелая. Налилась соком, да и укатила в столицу… поступать.
За три года несколько писем, да приехала раз – в отпуск. Поступила, нет ли… так и не сказала толком.

-- Ты в Москву, отец?
Михалыч посмотрел на парня.
-- В неё. К дочке. Дочка у меня в столице учиться… красавица.
Фёдор пошарил в кармане, достал потёртый кошелёк и, вытащив небольшую фотографию, протянул парню.
-- Смотри какая.
Парень вскользь глянул на фото, медленно и глубоко затянулся и выпустил дым.
-- Угу, хорошенькая. Где учиться?
-- Дык, где… в институте.
-- Институтов много, батя – усмехнулся парень.
Михалыч замялся, не зная что ответить, но на его счастье, собеседник бросил окурок на пол и исчез за дверью.
-- Ну и хрен с тобой. Институтов много…  - передразнил Фёдор. – Подумаешь…
Михалыч поднял с пола брошенный окурок и затушил о металлическую банку.

Столица встретила приезжих мокрым снегом и пронизывающим ветром.
Михалыч укрылся в первом, попавшемся на пути таксофоне и, развернув бумажку с записанным телефоном, набрал номер. Ничего – ни ответа, ни гудков. 
-- Поломался, наверное.
Фёдор отыскал глазами ещё один телефон-автомат, пересёк улицу, отгородился от стужи хлипкой стеклянной дверцей и снова набрал номер. Как и в предыдущем случае – ничего.
Михалыч, чертыхаясь вышел на улицу. Подошёл поближе к освещённой витрине и внимательно посмотрел на бумажку с номером.
«Может, цифры попутал?» – подумал он. – «Да нет, всё вроде верно».
Озираясь по сторонам, выцепил взглядом из спешащей толпы немолодую женщину.
-- Гражданочка, вы мне не поможете? Ослеп совсем, номер не различу.
Женщина остановилась, глянула на бумажку и пожала плечами.
-- Я спешу, извините.
Михалыч решил вернуться к вокзалу и поискать исправный телефон. Или спросить у кого. В зале ожидания никто никуда не спешит. Все ждут – на то он и зал ожидания.
Безрезультатно опробовав несколько таксофонов, Михалыч решил попросить о помощи. Правда, в зале не нашлось подходящих кандидатур. Куда ни глянь – кругом одна «деревня», как и он.
Уже спускаясь по ступенькам, Фёдор заметил молодую парочку у выхода. Они обнимались и явно никуда не спешили.
-- Молодые люди, не поможете? Не могу дозвониться… номер чудной какой-то. Цифр уж больно много.
-- Отвали, а. Дай людям попрощаться по-человечески, – томно произнёс молодой человек.
-- Да ладно тебе, Жень. Помоги мужику.
-- Что там у тебя? – парень раздражённо повернулся к Фёдору.
-- Да вот… - Михалыч протянул бумажку.
Женька деловито посмотрел на цифры.
-- Что тут непонятного? Это номер оператора, а это номер пейджера. Иди, звони.
-- Да я пробовал, не получается.
-- Короче, набираешь сначала этот номер, а когда оператор ответит, скажешь, что для абонента такого-то… вот, – парень ткнул пальцем в бумажку, – нужно передать то-то и то-то… ясно?
Михалыч ничего не понял, махнул рукой и поплёлся обратно в зал.
-- Эй, мужик! Подожди.
Женя нагнал его уже у таксофона.
-- Давай свою бумажку. И это… что передать нужно?
-- Скажи, что отец приехал. Ждёт на вокзале. Скажи, что увидеться хочет, поговорить... В общем, у меня всё нормально, работаю… Клава, соседка наша, привет передавала. Она Ленку с рождения помнит, как Насти не стало…
-- Стой, стой, отец. Ты по существу говори, не терзай душу оператору. Короче так… тебя не встретили, как я понял? Скажу, что ты на вокзале будешь, в зале ожидания, хорошо?
Фёдор кивнул и благодарно улыбнулся.
Парень набрал номер, подождал с минуту и что-то сказал в микрофон. Повесил трубку и, вернув Фёдору бумажку, сказал, чтобы тот ждал. Скоро приедет дочка.

Часа через полтора в зал вошла она. Михалыч узнал бы её из сотни, из тысячи бы узнал – вылитая Настька. Только красивее и моложе.  И она его узнала, подошла и улыбнулась.
Обнялись.
-- Привет, пап. Ты бы позвонил хоть…
-- Да я звонил, Леночка. Сказали – съехала месяц назад. А номер не дали. У меня твой вот остался с приезда ещё… по нему не дозвонишься. Хорошо, тут помогли, а то бы уехал не солоно хлебавши.
-- Ты надолго?
-- Я в тягость не буду, дочка. Скажешь – завтра и назад. Тебя вот повидать хотел… красивая стала.
-- Ой, пап…
Михалыч подхватил сумку, и они вышли на улицу.
Прямо перед выходом их дожидался большой серебристый автомобиль. Ленка открыла переднюю дверь и мотнула головой отцу – садись, мол. Сама села сзади.
Водитель, здоровенный небритый верзила, скользнул по Фёдору равнодушным взглядом и повернулся в пол оборота к Лене.
-- Куда едем?
-- Алик, давай домой. Я отца завезу, а потом на Тульскую.
-- Не успеем – отрезал Алик. – Сначала дело сделаем, а потом я вас домой заброшу.
-- Что он, в машине ждать будет?  Он только с дороги.
-- Подождёт, не развалиться. Правильно я говорю, дед? – Алик посмотрел на Михалыча и вопросительно вскинул брови.
Фёдор согласно кивнул.
Всю дорогу ехали молча. Через лобовое стекло Михалыч разглядывал вечерний город. «Мать родная, сколько же огней, – думал он, – сколько народу… Хорошо – люди помогли, иначе – не нашёл бы Ленку. В жизни бы не нашёл».
Приехав на место, Алик и Лена вышли из машины и исчезли в подъезде дома. Через пару минут, водитель спустился и сел за руль.
Михалыч поёрзал на сидении, откашлялся и глянул исподлобья на Алика.
-- Кхе, кхе… большой это… город – несвязно произнёс  Фёдор.
-- Чо?
-- Я говорю, город большой.
-- Ну да, ну да…
Михалыч, не зная куда деть руки, то поглаживал свои колени, то поправлял шапку.
-- Вы это… знакомый Ленкин, или как?
-- Или как.
-- Понятно…
В этот момент, в машине что-то запищало, тонко и противно. Водитель достал из кармана какую-то светящуюся вещицу и стал рассматривать небольшой экран.
-- Пейджер? – деловито спросил Фёдор.
Алик угрюмо молчал, читая сообщение. Михалыч придвинулся к Алику, стараясь заглянуть в экран. Затем, гордо произнёс:
-- У Ленки тоже такой есть.
-- Да что ты? – ответил водитель и оскалился. Спрятал пейджер в карман пальто и повернулся к Фёдору.
-- Слыш, дед. А правда, что вы в деревнях собачатину жрать стали?
-- С чего это? – обиженно спросил Фёдор.
-- С того это… с голодухи. Развалили страну, пидарасы… такие вот как ты, коммуняки – сучье племя. Ты коммунист, дед?
Фёдор испуганно отстранился от Алика и вжался в сидение.
-- Нет. В этих был… в кандидаты записался. Нас всех тогда записывали…
-- Всех записывали, – передразнил Алик. – Стадо, блядь.
Несколько минут сидели молча. Фёдор пожалел, что признался в своём коммунистическом прошлом, и решил реабилитироваться. Не зная с чего начать, он решил начать с сути.
-- Ложный путь… – начал было он, и сразу осёкся под тяжёлым взглядом водителя.
-- Чего?
-- Ложный путь, я говорю. Осознал, понимаешь ли…
-- Осознал? Накинули аркан на глотку, сразу и осознание пришло? Затянем вам петлю на шее и не так ещё запоёте.
Фёдору не хотелось вести политические дебаты, и он решил сменить тему разговора.
-- Вы это… не знаете, в какой институт Ленка моя поступила?
Глаза Алика весело заблестели.
-- А вот ты сам у неё и спроси, дед.
-- Хороший хоть? – не унимался Фёдор.
-- Лучше и не бывает. Самое то. Настоящий… такие институты поискать ещё.
Фёдор гордо оглянулся по сторонам. Захотел подбочениться, да узкий салон автомобиля не позволил.
-- Всегда знал, что из Ленки толк выйдет. Вся в мать… такая же, э-эх.
-- Мать тоже? Ну, это… со способностями была? – еле сдерживая усмешку, спросил Алик.
-- А как же. У нас в роду все бабы по этому делу… если бы не ленились, то…  Слыш, а чего она так долго-то? Чего она там делает?
-- Сейчас?
-- Ну да…
-- Минет, наверное. Я точно не знаю – усмехнулся водитель.
-- Какой минет? – радостно, под стать Алику, спросил Фёдор. – Что за минет ещё?
-- Типа зачёта… в институте, знаешь?
-- А-а – со знанием дела ответил Михалыч, – слышал, да. А чего поздно так?
-- Она на вечернем, дед. Бывает и по ночам тоже. Дело такое…
-- Молодец, не лениться.

Через полчаса Лена вышла из подъезда и села на заднее сидение машины.
-- Заждался, пап? Поехали домой, Алик.
-- У тебя вызов на три часа, Ленусик. Только что сообщили. Прям нарасхват сегодня.
Водитель включил поворотник, и машина, пробуксовав у бордюра, медленно и тяжело выползла на проезжую часть.
Фёдор всю дорогу весело вертел головой, глядя то на Лену, то на Алика, то разглядывая вечерние огни города. Ему не терпелось побыстрее добраться до Ленкиного дома, расспросить обо всём, рассказать о себе, о соседях. О том, как Клавдия, знавшая Ленку ещё с пелёнок, чуть не силком хотела его на себе женить. А он ни в какую. Всё о Настьке думал, хоть и нет её уже давно. Двадцать пять лет, как ушла… а он, так и живёт один. Думает о ней всё время, вспоминает – тем и счастлив. Тем и жив.
Не смог уберечь, да не напрасно она умерла – получается так. Сама не смогла, так хоть у Ленки всё сложится. Ну, дай то бог.