Было это во время Великой Отечественной войны в одной из славных прииртышских станиц. Мужики почти все ушли на фронт, а их место в колхозе «Красный Октябрь», знамо дело, заняли бабы, пацаны да старики. Они и пахали, и сеяли, и скот разводили. Было в колхозе несколько колесных тракторов, и на них тоже работали девки. Бригадиром над ним значился  старый казак, назовем его дядя Тимоша, а помощником бригадира – шестнадцатилетний озорник Кешка.
И вот на полевом стане, перед началом  весенней пахоты, двадцатипятилетний тракторист женского рода Пелагея решила поменять масло у движка своего стального коня. А для этого надо было залезть под него, отвинтить снизу у картера пробку и слить старое отработанное масло в ведро, затем снова завинтить пробку, и тогда уже сверху заливать свежее. Операцию эту надо было проделывать, лежа на спине. Ну, Пелагея так и расположилась, для удобства и упора широко расставив согнутые в коленях ноги. Комбинезона у нее не было, ей Пелагее заменяла длинная грубая юбка из домотканого полотна.

Во время возни под трактором юбка эта сбилась, поднялась до колен, и сидевший рядом на корочках и  подававший всякие полезные советы трактористу Пелагее помощник бригадира Кешка вдруг разглядел, что на лежащей молодой бабе нет одного из главных женских атрибутов – трусов. То ли потому, что была жаркая западносибирская весна, и ей не хотелось в них потеть, то ли по причине тогдашней тотальной бедности – но не было их, и все тут! А темнело в глубине светящихся девственной белизной полных, округлых женских ляжек нечто, отчего у Кешки перехватило дыхание и быстро-быстро застучало сердце. Без умолку тарахтевший до этого, он замолчал и покрылся пунцовой краской, не в силах оторвать глаз от открывшегося ему видения.
- Ну,  чего ты там, язви тебя-то, заснул ли,  чё ли? – расслышал он, наконец, сквозь звон в ушах сердитый голос Пелагеи из-под трактора. – Пробку-то подай, малахольный!
Кешка очнулся, устыдился своей растерянности – подумаешь, «этого самого» не видел! Хотя да, не видел, поэтому и пришел в такое замешательство, - разозлился на себя, на эту бесстыдницу Пелагею, и плохо соображая, что делает, схватил ведро с отработанным маслом и с размаху выплеснул его содержимое. Туда, под юбку с широко расставленными и бесстыже заголившимися ногами
И тут подошел – нет, не Киндзюлис, как говорится в литовских (или латышских?) анекдотах, а бригадир дядя Тимоша, и оторопело уставился на отшвырнутое к его ногам ведро с остатками отработки, на расплывающееся по торчащим из-под трактора женским оголенным ногам масло. Эти чудовищно выпачканные ноги судорожно заскребли каблуками грубых башмаков по земле, и восставшая из-под железного коня Пелагея предстала перед двумя безмолвно и испуганно глазеющими на нее мужчинами – пацаном и стариком, - в образе разъяренной фурии.

- Кто-о-о? – провыла она, судорожно нашаривая в кармане замасленного фартука гаечный ключ. Дядя Тимоша растерянно зашлепал губами, но реакция у перепугавшегося, однако не утратившего своего шкодства Кешки была куда быстрей, и он молча ткнул пальцем в бригадира, у ног которого валялась железная неопровержимая улика – пустое ведро из-под отработки.
-Ах ты, старый беспутный козел! – прошипела Пелагея, схватила дядю Тимошу за шиворот, кинула его на землю и, плотно усевшись на его голову страшно оскорбленным местом, стала выполнять им возвратно-поступательные, а также круговые  движения. Бригадир же только сдавленно мычал, не в состоянии даже отплевываться от обильно стекающего на его лицо, в рот, в нос и глаза масла и, кажется, не только масла. Это был первый в истории славного колхоза «Красный Октябрь», а возможно, и всей нашей социалистической родины куннилингус, хотя сама Пелагея об этом тогда и не догадывалась. Как, впрочем, и много позже.
Что было дальше? По разным отрывочным сведениям, униженный и оскорбленный дядя Тимоша долго и бесплодно обивал порог райвоенкомата, чтобы сорвать свою злость на фашистах. Но на фронт его так и не взяли по причине непоправимой уже старости, и он перевелся на скотный двор и там крутил безвинным быкам хвосты, недобрым словом поминая Пелагею и сволочного пацана Кешку.  А сама Пелагея, конечно же, скоро дозналась, кто на самом деле сотворил с ней такое непотребство и  долго отлавливала Кешку. А когда, наконец, ей удалось прижать его, уже семнадцатилетнего,  в укромном месте, с ними тогда вдруг приключилось такое, такое…Но это уже тема для другого рассказа. Эротического!