Проснувшись однажды утром после беспокойной ночи, я по обыкновению направил стопы свои в уборную, дабы совершить ритуальное возложение кала.
Здесь и перевернулся мой мир с ног на голову, и закончилась прежняя моя разгульная жизнь. Дерьмо – не шло из меня. Некоторое время попотев, покряхтев, я понял, что результата не будет. Оставалось одно – искать причину столь странному поведению моей задницы. Потихоньку ощупывая сокровенное, я с любопытством наблюдал, как жизнь моя проносится перед глазами.
Из того отверстия, откуда из человека обычно выходит негатив, у меня свисал два небольших мохнатых шарика, довольно мягких.
После секундного размышления я стремглав рванул к зеркалу, задрал жопу и, вывернув голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов, побледнел: у меня из задницы торчали яйца. Причем, мой сыщицкий мозг смог понять, что яйца – чужие.
Последующие минуты я провел Тильтилем в стране воспоминаний. «Что, как, когда, кто, зачем» - вот какие слова я повторял, как раньше добрая маменька повторяла для меня слова молитвы.
Ностальгируя по событиям вчерашнего вечера, я восстановил следующее: пил в количестве немеренном, с друзьями в количестве нескольких штук. Кто же, кто же мог оставить свой хуй в моей жопе! – мысленно восклицал я. – Кто же этот похититель спокойствия?!
Надо сказать, что это было не только физически мучительно, но и морально не очень комфортно.
Понимая, что никто из преступников не сознается лично, я решил провести тихое расследование инцидента.
Поначалу я решил сделать вид, что ничего не случилось. В конце-концов кому-то сейчас не менее гадко: я не могу справить одно нужду, кто-то другую. И этот человек станет мне известен уже в ближайшее время. Некоторые варианты, как наименее вероятные, я отмел изначально, сузив круг подозреваемых до четырех человек. Опроса свидетелей решил не проводить, а вот со слежкой пришлось помучиться.
Мне предстояло внедрение. И действовал я решительно. В течение недели я то и дело собирал у себя в квартире компании. Чтобы никто ничего не заподозрил, состав компаний постоянно менялся, но один-два подозреваемых были званы постоянно. Я невзначай старался напиться и навалиться вроде бы на одного из вероятных мошенников, непременно задев при этом причинное место. Или же привычной в среде мужеского полу фразой призывал: «пойдем поссым», надеясь уловить смущение, нервозность, замешательство. Однако же подозреваемые вели себя спокойно, мочиться выходили редко и преимущественно поодиночке.
Меня все меньше интересовало уже, как и зачем это было сделано, главным стало выяснение – кто? Я становился злее, агрессивнее. На людей смотрел с нескрываемой злобой. Узрев тщету своих стараний открыть истину, я прекратил всяческие пьянки и стал отшельником: в дом никого не пускал, на звонки не отвечал. Даже профиль в ЖЖ и контакте решил удалить. Время проводил преимущественно сидя на диване, поскуливая и почесывая яйца, иной раз от скуки и чужие.
Вообще же мысль о том, что в моей заднице засел чужой хуй, была мне не мила. Хорошее бы ещё во рту – можно в конце концов и сожрать, но жопа, по моему мнению, страдать не должна.
Переживать я начал позже. Живот мой рос, кишки выворачивало, а долгожданное говно все никак не могло вытеснить нежданный хуй. Чаяния, будто вот-вот и под напором я сумею выбить из себя все лишнее и ненужное потихоньку утихали. Мне становилось страшно.
Однажды начищая зубы, я усомнился в свежести своего дыхания. А когда подставил под струю щетку – и вовсе обомлел. Вместо зеленовато-пенного месива, она была вся коричнево-бурая. Поначалу я не поверил зрению, но чуть позже понял, что мне никак не могло соврать обоняние. На щётке было говно.
Дрожа от волнения и страха – или только от страха – я поднял голову и посмотрел в зеркало. Неотразимая некогда улыбка и ровные зубы были все в моем собственном жидковатом дерьме. Оно частично стекало по подбородку, частично облепило губы, несколько капель было на халате.
Сплевывая и выполаскивая ротовую полость, я скоротал минут сорок. После чего присел на бортик ванной. Закурил. Выкидывая фильтр, я ужаснулся: он был коричневый, и я даю голову на отсечение, что это не никотин.
«Чаю! – подумал я. – лишь бы чего, только заглушить этот вкус и запах». Ничего подобного, чай коричневой жижей полез обратно, подталкиваемый все тем же дерьмом. Это была катастрофа. Целые сутки из меня через рот лезло накопленное говно. На несколько часов, пока кал был жидкий наступало облегчение. Однако твердый стул давался труднее – драл небо и язык, лез долго, длинно, не давая вздохнуть. Меня душили слезы и говно. Некоторое было тихо. Я уж поверил, что все кончено, можно вздохнуть спокойно, умыться и прилечь, но только вздохнув, я был поражен силой волны, накрывшей меня сызнова. Говно вновь полилось из меня.
Захлебываясь и задыхаясь, даваясь, половину проглатывая вновь, тужась на две дырки, я провел неделю, на исходе которой я понял, что этот фонтан мне не остановить. Мне было больно, потому что я понимал, что никогда не узнаю, кто виноват в том, что я так бесславно заканчиваю свою жизнь, но то, что я её заканчиваю, я понимал однозначно.
Дописывая это предложение, я наматываю на шею цепочку унитаза.