Пономарь Парамошка вероятно служил какую-то службу в часовне, то ли нелегально отпевал кокого-то бандюгу, или просто сторожил, как вдруг животное пересилило в нём духовное: из-за журчания за окном дождя он захотел оправиться по-маленькому. Сортир - все, что находится на свежем воздухе. Ворча на ливень, владыку и простату, он вооружился фонариком, закинул полу нанковой рясы на голову и пошел до ветру на дальняк. Тем временем этот самый ветер ослабил свои порывы, и ливень превратился в крупный дождь. Выйдя из часовни, Парамошка запрыгал по лужицам к часовенному углу.
- Эй, фью, мужик, подсоби мне,- услышал он чей-то свист и шепот с загробной хрипотцой.
- Кто здесь?- испугался пономарь.- Кто здесь безобразит?
- Я... Я это... Живой. Я здесь,- повторился шепоток.
Парамон - продукт странной любви разведенной подьячихи и гастрольного иллюзиониста - дядя лет тридцати, задрожал всем естеством, но потихоньку, приставным шагом направился на голос. На всякий случай, взяв в левую руку фонарь, а на правой руке соорудил щепоть, чтобы в случае чего немедлено перекреститься. Луч фонаря упал от Парамошки в полутора метрах, когда осветил мокрое, грязнущее лицо Гриши с выпученными глазками - ни дать, ни взять - чёрт. Половина туловища, простертые к пономарю чумазые руки и строгий черный костюм довершили впечатляющую картинку. Парамон не успел осенить себя крестом, так как упал с потерей сознания. Фонарик брякнулся возле Асмодейкина и подсвечивал его снизу, отчего его морда смотрелась ещё зловещей.
- Тфу-ты, ну-ты! Слаб в коленках, оказался, треклятый дьяк! Надо было успеть упредить его, что я православный... Что же делать?.. Что же делать!?!- шептал человек в западне.
А делать что-то надо было непременно. Для начала Григорий Константинович покряхтел, посопел и шепнул:
- Как говаривал красавчик Альфред Крюгер: "Зря вы, бляди, меня похоронили, я ведь не мертв!"
Потом он выгнулся до предела назад и вбок, будто он из гуттаперчи и вырвал из "своей" могилы покосившийся деревянный крест. Положив распятье плашмя на слякоть, и опираясь на него, психиатр понемногу, как гусеничка начал выкарабкиваться из земляной ловушки; наконец, он оказался животом на тверди и встал. Сперва он с бормотанием "прости, господи, мою душу грешную" перекрестил эту могилку и уж направился в сторону городских огней, но потом вспомнил про мужичка в рясе. Приблизился к нему и подставил к его лицу своё чумазое, узнать: дышит он иль нет. Парамошка приоткрыл один глаз и вскрикнул, а Григорий Константинович Асмодейкин нашел, что сейчас самое время пошутить. Он скрестил у подбородка кулаки, состряпал страшную рожу, осклабясь, и завыл страшным воем: "Неправедные и напрасные да погибну-у-у-ут!!!" Пономарь в ужасе уполз, а потом и ускакал накарачках прочь. Встретив вооруженных людей у входа на погост, Парамон сбивчиво, в основном ужимками и междометьями начал объяснять и
м, как полуистлевшие городские мертвецы встают из своих могил и губят грешников.
Григорий Константинович трусцой забежал на холм, а потом скатился с него и оказался аккурат в районе под названием Самаварово. Здесь он сразу же поймал грузовичок типа "пикап" запрыгнул в кузов и домой...
* * *
Витя сидел на кухне и ухаживал за своей игрушкой-тамагочи. Попутно рыжий варил клюквенный морс. В дверь позвонили, и Витя нехотя поплелся отворять.
Григорий Константинович стоял в дверях, опершись о косяки, весь мокрый, с разорванным платьем и весь в грязи.
- Вот те на! Вот так сходил ты на светский раут! или то маскарад был?.. Ххха, бля! паршиво выглядишь, товарисч командир!.. С такими темпами,- сказал Витя, всосав из поварешки морса и указывая на запачканные брюки.- Мне надо брызговики на штаны тебе пришивать.
- Не остри; от этого не поумнеешь... и вообще ничего хорошего из этого не выходит...
- О! А что это за туфельки на тебе симпатичные такие, Григорий свет Константинович? Похоже для игры в боулинг...
Промозглый выходец из могилы поправил узел черного галстука, пригладил волосы на виске, утер растопыренной ладошкой мокрое лицо, стряхнул руку и ступил в квартиру.
- Завтра же купи мне два револьвера.