Дело было дохуища лет назад. Мы с двоюродным братаном тогда ещё были представителями нежного подростково-переходного возраста со всеми вытекающими из этого последствиями (максимализм, гормоны, онанизм (часто - ментальная мастурбация), мозги в черепе левого полужопия, антисоциальные выходки и забастовки в виде чудодейственного накладывания хуя в переносном и прямом смысле на всё и вся...).
В общем, были мы очень молоды, глупы, наивны, эксцентричны и любопытны, а для опьянения хватало нам литра теплого пива на двоих...

Впрочем, наличием припизди и легкого оттенка ебанутости мы как отличались, так и отличаемся по сей день.

Уф... Нахуй возвышенный тон и перейдём к более сухой летописи событий.

Братан где-то спиздил газетёнку со статьями о сверхестественном, очевидном и невероятном. В одной из них было написано о фотографиях, сделанных на старых кладбищах и в заброшенных храмах. Естественно, по закону жанра подобной литературы, на снимках получались не только пейзажики и архитектурные изыски, но и такая прохуяберда, как непонятные туманные непотребства, символизирующие то самое невъебенное сверхестественное, очевидное и невероятное.

Ну, до чего мы могли додуматься, прочитав подобное?
Правильно! Решили мы провести с той же целью фотосессиию на заброшенном кладбище. Фотоаппаратом "Зенит" (которым пользоваться мы почти не умеем). Днём (так как ни вспышки, ни на худой конец штатива у бедных подростков-опёздолов тогда не было).

Про пиво вы ещё не забыли?
Так вот. Купили мы тогда себе для храбрости ударную дозу сего напитка - аж полтора литра "Хмельного"! На двоих, естественно. Нахуевертились и попёрлись, крепясь и бодрясь, на погост.

На кладбище солнышко светит, птички поют, пар от земли идёт... Девушки коней пасут, причём сами сидят у заборчика возле входа, хули, а лошадушки среди могилок бродят. Идиллия эдакая получается, бля! И мы тут же с "Зенитом" и остатками пива, полны энтузиазма и пьяного страха перед неизвестным. Известно - долбоёбы местного разлива.

Что-то опять меня в лирические ебеня понесло!

В общем, кое-как настроив фотоаппарат, пройдя метров 10-15 вглубь и параноидально оглядываясь по сторонам, засняли мы несколько холмиков, надгробий и крестов. Я как начинающий невъебенный фотохудожник долго прицеливался возле на первый взгляд непримечательной могилки некой Марии Николаевны.

Процесс был прерван гулом и топотом. Внезапно на нас со всех уголков кладбища ни с того ни с сего помчались кони. Все. Сразу. Животные неслись к выходу, охваченные каким-то стадным ужасом.
Ссыканули и мы, и девушки-пастушки. Боясь быть затоптанными, мы с подскоком уёбывали от разъярённых коней, чувствуя их подобное пиздячьему фырканье у себя за спиной.
Резво вскарабкавшись на спасительный забор, мы замерли. Кони, сделав лишь шаг за пределы кладбища, резко остановились и успокоились.

Если подумать и поискать, этому происшествию можно найти несколько разумных и не очень объяснений, но нам тогда было явно посрать на здравый смысл.
Творческий пыл поутих, обмяк, как хуй, првратившийся в писюн. Отдышавшись, мы приговорили остатки пива и, покачиваясь от количества выпитого и пережитого страха, попиздячили по домам.

Фотоаппарат достался мне. У меня, как у ребёнка впечатлительного, чувствительного, нервного и легко ранимого (т.е. наиболее припизженного), долго не получалось заснуть. С полки на меня таращился, мистически поблёскивая в лунном свете, объектив злоебучего "Зенита".

Чуть позже сон мой был нарушен каким-то топотом под окном. Звук отчётливо напоминал стук конских копыт. Невидимые кони минут 15 скакали у меня под окном, напрочь отвергая все мои рациональные объснения происходящему. Одеяло, в которое я зарылся с головой, не спасало от мистического ужаса.

Подойти к окну - очко играло, но во мне и так царила уверенность: там, во дворике, возле дерева стоит женщина в белом одеянии. До сих пор я могу описать её внешность: худощавая, низкая, коротко стриженная шатенка лет 45-50ти - настолько очевидно всплывал такой образ у меня в мозгах. Надо понимать, та самая Мария Николаевна, чью могилку я так долго и тщательно фотографировал (на надгробии портрета самой покойницы, кстати, не было).

Это было для меня второе нервное потрясение за прошедшие сутки (после случая с конями на кладбище). Заебца, думаю, не многовато ли?
На следующий день случилось и третье...

Наутро при встрече выяснилось, что братан - ёбаный поплавок - беззаботно продрых всю ночь, как кладбищенский сторож. Получается, только мне впечатлений досталось по полной программе.

Поход в фотосалон с целью сдачи пресловутой плёнки в проявку ознаменовался ещё одним литром пива на двоих. Восхитительная жидкость за час, пока шла проявка, успела проникнуть в наши желудки, а оттуда уже в кровь и мозги.

В предвкушении сенсации мы, покачиваясь, ввалились в набитый клиентами фотосалон, обмахиваясь помятым талончиком на получение заказа.

Получив заветный конвертик с плёнкой, я сразу же, что называется - не отходя от кассы, выудил из него плёнку и стал проглядывать её на свету, не дожидаясь, пока освободится мониторчик для просмотра.

- Уваль, сучья лапа! А ты кота фотографировал? - недоуменно спрашиваю братана и тщательно рассматриваю кадр с отвратительным красным лупоглазым котом. В негативе кот смотрелся неразборчиво, но устрашающе.
- Неее, схуяли?. Какого кота? - недоуменно таращится на меня братан.

Мне уже становится немного не по себе. Кот из заботливо спизженной у кого-то LSD-галлюцинации вальяжно раскинулся на какой-то кладбищенской цветущей разномастной лужайке.

Ладно, думаю, хуй с тобой, кот-Баян, спишем тебя на издержки производства и побочные эффекты от пива.
Просматриваю плёнку дальше. Следующий кадр, похоже, засвечен. На нём лишь едва различимым силуэтом виднеется некое подобие могилки с крестом на фоне какого-то пейзажика, но всё очень размыто.
Ещё кадр вниз. Руки трясутся. Подслеповатый хуй Уваль близоруко щурится за моей спиной, пытаясь разглядеть, но у него это не получается. Зато у меня получилось...
- Уваль, убери нахуй от меня ЭТО! - кричу на весь салон. Публика заинтересованно смотрит на истеричного подростка, яростно сжимающего в руках плёнку и орущего: "Выкинь, сожги, порви!!!"

Братан хлопает глазами и пытается выхватить у меня из рук плёнку, на которой запечатлён холмик с надгробием и крестом с распятым на нём человеком.

-Там мужик на кресте! - оповещаю я Уваля и параллельно с этим и весь фотосалон. Народ, сука, оживился, почуяв зрелище.
- Там этот, как его, бля, распятый! - продолжаю верещать. - Иисус на кресте! - выдаю я, очевидно только сейчас вспомнив имя пророка, преданного этому виду казни.

Уваль наконец-то вырывает у меня плёнку и дрожащими руками вставляет ее в устройство для просмотра. На экране последовательно появляется неведомый кот, затем засвеченный пейзажик с силуэтом надгробья, третий кадр - холмик с распятым на кресте человеком, далее - совсем уж непотребная кладбищенско-галактическая мегапоебень, рассматривать которую мы уже не смогли.

Третий кадр добил и Уваля. Братан начал бурмулить что-то невразумительное и тихо оседать на диванчик, где я уже валялся в полной прострации, попиздыкивая на астрально-вагинальную тематику, думая, куда мне идти - в редакцию газеты "Тайная Доктрина" (или что-либо подобное), в монастырь или в психушку. Судя по нашим вышеуказанным выебонам последний вариант казался наиболее приемлемым...

А пиздопротивная публика в фотосалоне (хули - хлеба и зрелищ народу через край!), затаив дыхание, ждала продолжения представления...

Развязка истории наступила для нас в некотором тумане. Мы плохо соображали, особенно я, когда продавцы, извинившись, вручили нам другой пакетик, ужё с НАШЕЙ проявленной плёнкой. Её номер всего лишь на одну цифру отличался от номера той самой злоебучей, на которой, как оказалось, были фотографии картин какой-то местной художницы (кадило ей в пизду! нехуй детей так пугать!)...

Из фотосалона мы как-то нечувствительно съебались, покачиваясь и забыв заплатить за проявку своей наполовину засвеченной пленки...