Случилось это на одном из месторождений Восточной Сибири, лет этак пять назад. Завёз как-то «камазист» в бригаду, девку, - «плечевую». Самому-то вот уезжать пора, потому что вахта заканчивается, а из водил, ни кто её брать не хочет. Возни много, водиле вахтовику, бабу при себе держать. Месторождение – объект режимный, а за шлюху могут и выпнуть, с ней вместе, тут с этим строго – не положено, да и стыда не оберёшься, чего доброго дома, «на земле» про это прознают.
«А бичёвка, так себе, совсем опустилась было, правда я откормил её «за почти месяц», да и отмыл, спецовку кой-какую подогнал. Малахольная, только малость. Возраст правда не определить точно, да и сама она не вспомнит», - говорил камазист, умоляюще заглядывая в глаза Фёдору, мастеру бригады. Ему очень хотелось, во что бы-то ни стало развязаться с ней именно сегодня, тянуть дальше было нельзя. Надо было ехать. Ни кто её не брал. И земляк « Дядя Фёдор» был его последней надеждой. «Ей не больше тридцатника, самый сок! Вроде не больна», - и камазист сально повёл глазками, и скривив губы, добавил полушепотом : «На всё соглашается…».
Фёдору обожгло всё нутро, при мысли о бабе. На всё соглашается! Аж дух захватывает от этаких перспектив. «Взять что ли? Да и куда ей теперича деваться, если он откажет, а то вон поди, мужики из третьей бригады себе возьмут? Прознают потом, что он отказался, так и своя же бригада на смех подымет». Лоб Фёдора покрылся испариной. «Бог с ней, пускай в сушилке живёт», - подумал Фёдор и мысленно записал её в любовницы всей бригаде сразу.
- Как звать-то её, говоришь?
«Дуськой!», - расплылся в улыбке камазист и сделал Дуське знак рукой, приглашая подойти к ним. Всё, мол, договорился. Затем пожал Фёдору на прощанье руку и не сказав ни слова Дуське, развернулся и пошагал к машине.

Фёдор впился глазами в Дуську, ища в ней то, что можно бы было отметить особо, в разговоре с мужиками. Но, увы, ничем таким Бог Дуську не наградил, а что при ней и было от рождения, то заметно поизносилось, за тридцать, может быть даже с лишним, беспутно прожитых лет.
Бабёнка она была так себе: сиськи не выпирали, жопа тощая, сама худа, и сгорблена как велосипед. В каком это месте камазист её откормил? Ну, да Бог с ним, чёртом! Главное, что лицом она «куда ни шло», заметно было даже, что некогда была мила. Просто однажды, в её молодой на ту пору, жизни, встреча Нового года, незаметно для неё самой, перешла в празднование 9-го мая. Где-то в этот промежуток, было и восьмое марта, и что-то ещё. И ещё умерла мать, а брата арестовали. Что с ним теперь, где сидит, и кто хоронил маму, она так и не узнала. На квартиру вернуться она уже не могла, если бы и захотела, - брат перед арестом, сумел продать её, в надежде выручить денег на хорошего адвоката. А дальше, годы полетели: менялись ухажеры, ночлеги, времена года, потом была больница, отчаяние , и снова водка, водка, водка, ухажеры.
«Сойдёт!» Махнул про себя рукой мастер и повёл Дуську в сушилку, где он задумал прятать её от начальства и прочих посторонних глаз, до поры.
Сушилка, -новое Дуськино жилище, - это вагон-дом, типа «Кедр», оборудованный двумя рядами металлических шкафов с подачей тёплого воздуха в них, для просушки вымокших за день спецовок и сапог, днём же, там сушились робы ночной смены. Круглосуточная прожарка. Лампы «дневного» света на потолке и, изодранный линолеум на полу, да две длинные, деревянные лавки для удобства переобувания. Вот и вся обстановка, окон нет, дефицит кислорода в этаком месте – процентов семьдесят, если не больше, не смотря на то, что входная дверь приоткрыта всегда, даже в лютый мороз.
Безучастно оглядев интерьер помещения, и даже не поморщившись от запаха, Дуська опустилась на лавку и уставилась куда-то в сторону. Она не знала, что сказать. Фёдор положил ей руки на плечи, в попытке заставить её прямо посмотреть на него, ему хотелось разглядеть лицо, но Дуська разразилась затяжным, надсадным кашлем. Фёдор постоял с минуту, и вышел, - надо было работать. Теперь он уже крепко жалел о том, что не послал землячка на три весёлых буквы с его чёртовой Дуськой. На хер он во всё это ввязался, на старость-то лет? Фёдор почувствовал себя дураком. Предстоял ещё разговор с мужиками…
Дважды ещё он забегал в сушилку на минутку, поглядеть на «наложницу», не сбежала ли, а вечером, подсмеиваясь за ужином, в вагне-столовой он рассказал мужикам, ночной смене, что к чему. Новость была воспринята не однозначно. За такое дело всей бригаде могло не поздоровиться, могли и «тринадцатую» похерить. Но, дух крепко сбитой бригады в маленьком коллективе мужиков-нефтяников, не приветствовал мнения, идущие в разрез воли большинства. Один за всех, как говорится. К тому же приволок её, ни кто иной, как мастер, с него весь и спрос. Тут вроде кто-то даже и травил, совсем недавно, байку о прибившейся к бригаде бабёнке, что-то презабавное очень. Но не у нас, а где-то хрен знает, где.

Взглянуть на неё захотелось всем сразу, да и на работу было пора. И ни кому из них, не пришло в голову, что, не смотря на теперешнее положение Дуськи, оказавшейся в их руках, ею нельзя воспользоваться, как женщиной. Стало очевидным для всех, что в сушилке, в их сушилке сидит баба, доведённая до крайности, и только того и ждёт, кто первым облагодетельствует её своим животным вниманием, унизит бедную Дуську в тысячный может быть раз, указав ей тем самым, что она проиграла. Она в этой жизни - последняя, и только такою вот милостыней ей жить на свете и осталось.
Все отправились в сушилку, переодеться, готовясь на смену. Дуська сидела в прежнем своём положении, но не спала, а тупо уставилась в одну точку, и упрямо не сводила с неё глаз, даже не обратив внимания на то, что вокруг неё оказались какие-то люди. Мастеру она показалась ещё ненормальнее, чем несколько часов назад.
«В общем, разбирайтесь», - неопределённо пробормотал он и вышел из сушилки, по каким-то, как ему показалось, срочным делам.
Мужики крехтя и морщась, стали натягивать сапоги и вытаскивать просохшие за день «пониженки», все взоры были устремлены на Дуську. Загремели оранжевые каски. Никто не сказал ей ни слова. Затем, все восемь человек бригады, один за другим вышли из сушилки и побрели к буровой. Для них начался рабочий «день». Дуська осталась сидеть на скамейке.
Снова послышался топот ног на крыльце, и в сушилку, вошли такие же точно с виду люди, что были тут полчаса назад. Дуська чуть приподняла голову и смотрела в сторону вошедших мужиков. За их спинами можно было разглядеть и мастера, пытавшегося протиснуться к ней ближе, чтобы объяснить им всем сразу, кто она, и зачем сидит.
Это была дневная бригада, и кое-что им было уже известно, потому они спешили рассмотреть её получше, чтоб оценить свои дальнейшие перспективы. А то, что Дуська, будет вынуждена проявить благосклонность к любому из них, им так же было ясно, как день. Послышались смешки, и высказывания, кто-то предложил накормить Дуську, кто-то советовал врачу показать, или хотя бы в бане попарить. Так, как Дуська не отвечала на вопросы, вскоре, общее недоумение повилось на вытянутых лицах, разочарованных мужиков.
-Да её-ж кроет! Не наркоманка ли она, часом?, - предположил Серёга, бурильщик.
-Да, не-ет, - протянул Саня, помощник бурильщика, - «Ей выпить надо, дать».
При слове «выпить», Дуська заметно оживилась, и этим здорово рассмешила мужичков, глядевших на неё теперь, как на диковинное животное.
Легко сказать, «дать выпить», но сделать это на объекте, со строжайшим запретом на алкоголь, значительно сложнее. Но, водка, вскоре обнаружилась. Мужики втихоря попивали, и мастер об этом знал. Потому, «нычка», ради такого дела, была обнаружена владельцем, и Дуське налили полстакана водки, и на закуску принесли тарелку со снедью из столовой. Дуська от водки не отказалась, выпила, и всем своим видом, и протянутой со стаканом рукой, показывала, что не откажется выпить ещё. Мужики откровенно ржали. Налили ещё полстакана, Дуська выпила, и откинулась спиной на железный шкафчик. Подобие улыбки появилось на её раскрасневшемся лице. В тот вечер, никто из мужиков к ней не притронулся. Также как не притронулась и Дуська к еде, оставленной ей мужиками вместе с недопитой бутылкой. Могло показаться, что у неё не достало сил даже налить себе самой, ещё водки. Она так и просидела, до утра. А может и спала сидя, шут её разберёшь.

На следующий день. Фёдор, мысленно ругая себя на чем свет стоит, растолкал Дуську, поставил на ноги и повёл за собой, в баню, дав ей мыло и полотенце. Не забыл он прихватить и водку со стаканом из сушилки, зная теперь, как благотворно она влияет на Дуськин организм. Приведя её в вагон-баню, он велел ей помыться, объяснив, как открыть воду, как её закрыть, показал, где включается свет. Ещё раз посмотрел на неё, налил полстакана и подал. Дуська выпила залпом, и села на табуретку.
- Ты, давай тут не больно-то! Нечего рассиживаться. Мойся давай! Я скоро зайду, - сказал мастер и вышел из бани.

Через минут пять, в баню заскочил помбур Степан, в надежде увидеть разопревшую от пара, разрумянившуюся и довольную его внезапным появлением лукавую женщину, замотанную в длинное полотенце, он видел, что мастер отвёл Дуську в баню, и сам ушёл. Он сильно разочаровался, увидев на месте своей фантазии, Дуську, которая и не думала раздеваться и мыться, как не думала она и о возможном внезапном появлении Степана, а продолжала сидеть на тубуретке, даже не подняв глаз на возникшего перед ней «Ромео». Пылкое сердце помбура, глухо подавило боль от этого незаслуженного укола судьбы, и он, не долго думая, поднял Дуську за плечи, торопливо снял с неё фуфайку, развернул на сто восемьдесят градусов, заставив упереться руками в стол. Ему не пришло бы в голову назвать то, что произошло дальше, - изнасилованием, саднил лишь в голове тот факт, что он теперь «первый», и не известно было, как это будет воспринято мужиками, если, конечно узнают, да удивило то, что Дуська, под напором его страсти, не выдержала и повалилась на стол, даже не успев прикрыть руками лицо, и больно, должно быть, ударилась животом об край стола.
На шум прибежал мастер. Живо дорисовав в уме картину произошедшего, при виде натягивающего штаны Стёпки, и Дуськи лежащей на столе, с задраным на затылок подолм, мастер весело рассмеялся, отметив про себя, что лёд тронулся. Дуська взята в оборот. Вахта обещала быть весёлой.
- Ну, как она, Стёп-па? - посмеиваясь спросил мастер.
- Да ни как, - злобно огрызнулся помбур, предчувствуя волну шуток и веселья со стороны мужиков, по поводу его раскрывшегося адюльтера. «Это теперь надолго», - подумал он и отправился к себе в вагон-дом, спать.
За обедом весело гогоча мужики смаковали Стёпкину «победу», и строили планы, в расчёте на Дуськину безотказность, подначивая друг друга.
Заглянув в баню, после обеда, мастер нашёл Дуську снова сидящей на табуретке, она кое как заправилась и молча глядела на бак с водой. Сердобольный мастер помог ей выпить ещё полстакана, и решив, что помыться Дуська сама не в состоянии, снова перетащил её в сушилку, посадив на прежнее место. Она не отвечала на вопросы, и предложения попотчевать её супчиком, или чем-нибудь ещё. «Да и Бес с ней, пускай, теперича Стёпка с ней канителится», - подумал наконец мастер и вышел вон.

Но Стёпке не суждено было повторить соитие, выспавшись и наскоро поужинав со всеми, он злобно огрызался на колкости, сыпавшиеся на него ото всюду, проклиная в душе cвоей и, мастера, и Дуську, и свою слабость. Пора было идти на работу. В сушилке, Дуська, ни как не отметила Стёпку из общего числа роботяг, и так же равнодушно продолжала сидеть на лавке, уставившись в одну точку. Стёпка со своими коллегами вышел «в ночь». И дневная вахта, завалилась в сушилку, разглядывая Дуську, и вслух обсуждая Стёпкин «подвиг», ни сколько не стесняясь присутствия, Стёпкиной «дамы сердца». В эту ночь больше половины мужиков с вахты, заглянули в сушилку, «попроведать» Дуську. Она уже лежала, абсолютно голая на сброшенных на пол фуфайках, такая же безучастная ко всему с ней происходящему. Заглянул в сушилку этой ночью и мастер, но, непривлекательный вид, безобразно раскинувшей ноги, Дуськи, раскорячившейся на полу между скамеек, не дал выхода его похоти. Он закрыл за собой дверь и побрёл к себе в вагон спать. Двое помбуров из ночной, как бы предчувствуя, скорый конец этой истории, друг за другом отпросились у бурильщика, и тоже сбегали в сушилку ближе к утру, чем подняли моральный дух Стёпки. Теперь он был не один, и даже позволил себе, перекинуться с ними шуточками, по поводу Дуськи.

Утром, дневная вахта, нашла Дуську мёртвой. Она лежала без признаков жизни в том же положении, в котором её находили и оставляли сладострастники, посетившие её минувшей ночью: холодная, худая, голая, с раздвинутыми ногами, она всё так же безучастно смотрела куда-то в сторону, остекленевшими, полу прикрытыми глазами. На улице валил снег, и засыпал многочисленные следы, оставленные у сушилки, полюбовничками, ожидавшими своей очереди, чтобы надругаться над бедной женщиной.
Отчаяние повисло в воздухе. Это была катастрофа. Через два часа, об этом узнали все на буровой, а к обеду стало известно и в объединении. За это время, напрочь просохшую Дуську успели перетащить из сушилки в инструменталку, где было темно и холодно.
Белый, как бумага милицейского протокола, мастер сидел в своём вагоне-офисе, и объяснял произошедшее по телефону, Старшему мастеру, затем Главному Инженеру, затем кому-то ещё и ещё. Он говорил в трубку, не вслушиваясь в вопросы и угрозы начальства, он всё говорил, и говорил, и слушал, но не слышал, у него не было даже времени подумать о случившемся, но то, что это конец, он отчётливо понимал. Снег валил густыми хлопьями, мужикам пришлось взять в руки лопаты, чтобы расчистить тропы. Тем временем, работа на буровой продолжалась, станок ревел и грохотал, насилуя мёрзлую землю, вгоняя в неё железную трубу в надежде добуриться до ожидаемой нефти.

Следователь прокуратуры приехал на следующее утро. Он осмотрел место «преступления», настоятельно попросил мастера предоставить ему на время его пребывания в бригаде вагон-офис, где он затем подробно опросил «подозреваемых», всё тщательно запротоколировав. За Дуськой прислали машину, погрузили несчастную на борт, так как окоченев в инструменталке, она уже не гнулась, чтоб можно было везти её в салоне. Уехал затем и следователь, оставив в душе каждого недавнего «знакомого» Дуськи щемящее чувство нежеланных и неминуемых перемен в судьбе. Но, дело замяли. Вскрытие показало, что Дуська померла в результате полного истощения организма. Не кому было настаивать на поруганной чести несчастной, и предъявлять обвинение в групповом изнасиловании всей бригаде. Следователь слепил из протоколов и отчёта судмедэксперта дело, и закрыл его. Бригаду расформировали, «тринадцатой» зарплаты лишили всех, но не гласно, мастер ушёл на затянувшийся «больничный», а затем и вовсе, вышел на пенсию.

Где была похоронена Дуська, ни кто из бригады не узнал. Да, и вспоминать об ней им было как-то не приятно. «Ну надо же, прибилась шалава к бригаде, и дух испустила. Срам-то какой!», - думал каждый из них, если эта история всплывала в разговорах.

Веталег
2009-10-16