Николай Петрович Леденцов был человеком впечатлительным, скромным и немного пугливым. Всю свою жизнь проработал в каком-то НИИ, протирая штаны и перекладывая бесполезные бумажки. Увлечений  в своей жизни он никаких не имел, и порой, завидовал тем, кто помимо работы успевал разнообразить свою жизнь каким либо занятием. Особенно приступы зависти обострялись по понедельникам, когда сотрудники его отдела собирались после выходных и радостно делились впечатлениями. Разговоры обычно ограничивались дачами, рыбалками и грибами. « Вот бы и мне чем-нибудь увлечься!»- думал про себя впечатлительный Николай Петрович, слушая про пойманных окуней. « Дотяну вот только до пенсии, тогда уж обязательно найду себе что-нибудь по душе, »- успокаивал он себя. Так бы и проходило время, с неторопливой размеренностью укорачивая остаток скучной жизни, если б не случилось с Николаем Петровичем одно неприятное событие. Разыгрался в его, немолодой уже жопе, геморрой. Да так сильно, что старший научный сотрудник слег и впал в жесточайшую хандру. Впечатлительная натура, не сопротивляясь удару судьбы, была доставлена в одну из городских больниц для дальнейшего лечения. Больница эта, нужно сказать, пользовалась среди горожан дурной славой. Свинство врачей вместе с общим упадком самого заведения трансформировалось в народных умах в ужасные истории, которые передаваясь из уст в уста, обрастали новыми персонажами - каннибалами, трупоедами, вакханками-трупотрахательницами и эскулапами, предлагающими сомнительное мясцо для окрестных пирожковых. Бабушки пробегали мимо больницы рысью и потом долго еще крестились. С этими мистическими фантазиями Николай Петрович  плелся за полупьяной фельдшерицей, которая вела его в палату больных геморроем. Он смотрел на ее толстую задницу, засаленный халат и представлял, как она после смены пойдет в морг и, задрав полы своего грязного халата, будет скакать на замороженном члене ничего не подозревающего мертвеца.
- Вот твоя койка!- сказала трупотрахательница и уставилась на Николая Петровича желтыми маленькими глазками. Ничего не дождавшись, спросила – Закурить есть?
- Я не курю,- чуть слышно промямлил Николай Петрович.
- Ладно. Скоро доктор придет, лечить тебя будет!- гоготнув, трупотрахательница отправилась восвояси.
  Николай Петрович вытер пот со лба, кряхтя, присел на койку и осмотрелся. В палате воняло хлоркой и еще какой-то больничной дрянью, две соседние койки были пусты, а на третьей, натянув одеяло до самого носа, лежал человек. Он был совершенно неподвижен. Отрешенный  немигающий взгляд  был устремлен в бесконечность.
-Кхе-Кхе,- кашлянул Николай Петрович, как бы заявляя о своем существовании. Никто даже не пошевелился, только больная жопа отозвалась тупой болью.
- Эх, угораздило ж меня попасть сюда. Прямо таки невезение какое-то. Да стыдно то как. Болезнь эта еще такая неприятная,- продолжал причитать Николай Петрович,- Вы давно здесь? Про эту больницу по городу ходят ужасные слухи,- обратился он к лежащему больному, ожидая, что тот, наконец, подаст голос, но напрасно, неподвижный больной лежал, отрешенно уставившись в потолок.
- Говорят, что здесь…- почти шепотом, произнес Николай Петрович, но осекся, в коридоре послышались быстрые шаги, сопровождавшиеся странной песней.

                        Гинеколог и проктолог отмечали праздники -
                        Раком всех поставили эти безобразники!
     
По излишне веселой развязности в голосе, Николай Петрович понял, что его обладатель нетрезв. Белая тень промелькнула мимо палаты и проорала на весь коридор - Самуил Эрастович! Готовьте процедурную, я буду через пять минут!- веселый голос начал удаляться и, напевая, вскоре исчез в больничных казематах.
    Наступили несколько секунд тишины, ошалевший Николай Петрович сидел с вытаращенными глазами. Внезапно, неподвижно лежащий больной подскочил на кровати и, выйдя из ступора, страстно и агрессивно выпалил:
                           
.                      - Частушечник жалкий!
                        Возомнил себя Вега де Лопе.
                        Писать не умеешь ярко -
                        Сиди и ковыряйся в жопе!- было видно, что его задели за живое.

- Как вы, однако, резко о нем отзываетесь,- после небольшой паузы, вежливо заметил Николай Петрович.   
                      - Тьма ануса - его забвенье.
                        Что видит око в этой мгле?
                        Как написать стихотворенье,
                        Когда по локти ты в говне!-  продолжал тот, бешено вращая зрачками.

- Я заметил, вы как-то странно разговариваете?- продолжал удивляться Николай Петрович.

                        - Ведь я поэт! Пишу и говорю стихами.
                          Душа изранена, кровоточит порой.
                          Но ими щедро поделюсь я с вами,
                          И научу любить незваный геморрой!- назидательно закончил поэт.

Переварив услышанное и поддавшись в очередной раз чужому увлечению, Николай Петрович воодушевленно произнес - Вы действительно поэт и, по-моему, прекрасный! Но как вы, в такой обстановке, находите силы, чтобы творить …
                                     
                        - Поэт в больнице, больше чем поэт…- произнес поэт, медленно растягивая слова.

- Как такой тонкий и ранимый человек, неся на плечах это ужасное бремя, не сдался, а продолжает жить, творить, радовать мир своими прекрасными стихами?- продолжал Николай Петрович, все больше воодушевляясь,- Кто вам помогает? Наверное, у вас есть муза?
  Поэт самодовольно кивнул.
- Кто же она?
  Поэт молча порылся под одеялом и извлек оттуда здоровенную клизму с пластмассовым наконечником.
- Это ваша муза?!- изумленно воскликнул Николай Петрович.
  Поэт еще раз самодовольно кивнул.
- Честно говоря, не ожидал увидеть этот предмет в качестве вашей музы,- в замешательстве произнес Николай Петрович,- Вы меня все больше удивляете…

                            - Не удивляйтесь, удивленье,
                              Оно ведь глупости сродни.
                              Вкусите радость развлеченья -
                              Влюбитесь в клизму в эти дни!- снисходительно продекламировал поэт.

- Вы ее просто обожествляете. Так помогите же мне полюбить ее так же страстно, как любите ее вы!- новая волна воодушевления  Николая Петровича набирала обороты.
  Поэт благосклонно кивнул и, выдержав театральную паузу начал читать.


                          О, Клизма! Тебе я как младой богине,
                          Песнь восхищения пою.
                          Любовь и страсть к твоей резине
                          Переполняют жизнь мою.
                          Сейчас мне грустно и уныло,
                          Лежу в больничной тишине.
                          В руках держу кусочек мыла -         
                          Так больше нравишься ты мне!
                          Мы как Ромео и Джульетта,
                          Нас разлучит лишь только смерть.
                          Готов всегда, зимой и летом,
                          Принять твоей пластмассы твердь!
                          Войди ж в меня свежо и рьяно!
                          Насыть росою пухлый зад!
                          Экстаз, блаженство… я в нирване…
                          И отдаю пахучий клад!
                             
Закончив читать, поэт сделал широкий жест рукой, даруя тем самым свой зарифмованный пахучий клад всему человечеству.
- Подъем, засранцы! Все на процедуры!- появившаяся в дверном проеме фигура доктора внезапно прервала поэтические чтения.
- Чур, я первый!- сорвавшийся с места поэт, чуть не опрокинув тумбочку, вылетел из палаты.
  Воодушевленный Николай Петрович посеменил за ним. Глядя на удаляющуюся фигуру в коротких подштанниках и быстро мелькающие тапочки на босу ногу, он думал: «Как хорошо быть увлеченным человеком!»
                         
P.S.
Эта случайная встреча полностью переменила жизнь Николая Петровича, сделав его одним из самых увлеченных людей на земле. Он владелец самой большой в мире коллекции клизм.