Да, походил я по свету. И где тока не шастал, и в Индии бывал, и в Чайной стране, и по Монголии хаживал, и у чукчев живал, и у болгар мыкался, и во Францеи, в самом Париже живал, и в Лондоне квартировался, а всё ж на Руси милей всяго. Одне берёзки чаво стоют, подойдёшь бывалоча к ней, прижмёшся и думаешь: «И чаво это мы русские так берёзки любим?».

Да, о чём бишь я? А о странствиях. Случилось мне как-то в сватах у самого князя Миролюбова побывати, и вона как оно вышло. Займал охотку тый княже на енпханте Гишпанской обжаница, а я тым роком был у няво в пословных людях, да-ааа. И заслале меня до самого стольного граду Мадрида, сватацца значет. Ну, поехал. Прибыл на место, осмотрелси, кака мода там, ну постригся там, приоделся по-местному, речь местну подучил, собрал оркестр и пошол ко двору.

Ан началу-то меня и на порог пущать не хотели, но у мя язык-то без костей, уболтал поди. Во, а енпханта ентая, прынцесса то бишь, дюже капризуля, да и батька ейный тожа не подарок. Обчем вели оне себя як быцем прынцесса сия последня молодка на Земле, и к замужеству нет у них никакой охоты. Так, мол, и передай сваму князю: «Недосуг нам, часом, жаницца, недосуг». Ну, я-то што, а князь мыслю взгневлицца, да-а-ааа!

И вздумал я таку хитру штуку. Я решил заколдунствовать дурёху енту, и к князу сваму сволочь, а там детишек понарожают, гля: а оно стерпелось и слюбилося, да-а-ааа.

Ну, принялся за дело. Пошол не могилки, нашол хатку свежу, взрыл ея, вырезал куклу, и чрез эту цатку мервяка заживил и воле своей колдунской потворствовать заставил. Ну, дал яму наказ иттить до царской дочки и колдунствие полюбовное на ю наслати. А сам спати слёг, уморился, чай. Да.

Труп-то сей оказамшись слегка неместным, и дорог во граде не ведал, он в Мадриде проездом был, да на дуэли с одним дворником задрался, чрез што и преставилси, да. И вот, мертвяк сей дороги найти не смог, и почал по городу шарахацца и людёв пужати.

А о ту пору в Гишпании свирепствовала Енквезицэя. Слыхал, поди, кто такия, а? Во!
И дюже хитрюганы были енквезиторы сии, оне мервяка заубивать сызнова не стали, а сказали яму привесть их к тому, кто яго на тако паскудство направил. Ну, он и привёл их ко мне на кватэру, дааааа. Ены мя, дурня, безо всякого дипломатическаго пиетету хвать - и в пытошную, а как же, колдунов поди нихто не слюбствует. От тамока я прознал, што есть «гишпанский сапожок» и прочаи прелести. Ну, посля пыток как водица на костёр.

Сожгли мя ужо в который раз. Помер я. А в Ад не лечу, и в Рай не лечу, и никуда не лечу, а в призрачном виде у столба привязаный стою. До ночи стоял, думы горьки мыслил. А ноччи обрёл плоть и наутёки. Добежал на почтовых до Парижу, только там поуспокоился. Но домой ворочаца не стал. Князь, поди, тожа изжарил бы меня, подлец. Ну, и пожил сколько то в Париже. Но это ужо другим часом поведаю.




А исчо помню, как я в бытность парубком, Ведмедом перекидоца учен был. Да. О ту пору я ходил в холопьях у князя Изборскога Зореслава. А малец-то я бывал дюже смышлёный, погодки мое в забавах да игрищах дни проводили, а я грамотку берестяную где скраду, да и тычу в неё пальчик, да. Ох и сообразителен был, не то счас. Ну чрез таку тягу к помыслию определили мя, грешнаго, к волхву Медояру в учение, да.

И вот, на третий год науки Медояр каже мне: «Сбирайся, Астапка-щучий сын, в шум путь нам, стану наущать тя Ведмедом перекидацца». Ну пошли, а как жа. Долго шли, часа два, защли в самый гущар, а оттель на полянку. Ну, показал мне Медояр, как оно – перекидацца, и ушол. А я один-одинёшенек застанулся.

Ну, конешна не сразу перекидаца пробовать стал – боязно, чай, наперво малины нажрался, поспал чуток, а там и колдунствовать зачал. Я ж казал ужо, што я малец-то смышлёный был, да. И получилось у мя со второго разу. Стал я Ведмед, вельме смешный такий Ведмед; младость, она и в зверином обличье младость!

Ну, и вот значицца пошол я в зверином виде шастать па лесу и наткнулся на пасеку. А бортника тем часом на пасеке не было, да. Я-то ишь, Ведмежим чуствам так подвергся, што давай ту пасеку зорить, почём зря, да-а-ааа. А осень ужо близка была, пчёлы-то квёлые были и отпору не давали, так я всю пасеку под корень и извёл. А потым полез меды шукать, и нашол жа, нашол. Залез в камору с медами и пожрал усё под чистую. Да. И спать завалился. Там жа. В каморе ентой.

Ну, портник-то пришол до хаты, побачил, што творица на пасеке яво, и в камору шасть а там я, сплю... ну, он узлувалси на мяне и топором по темечку омерачил, да. Я-то иш и спогребостился. А как спогре, так обратно в людину обратился. А бортник как узрел, што я не Ведмед, тут жа меня на задний двор сволок, хворостом обложил и спалил, к свиньям. Помер я. Да.

А как помер, гля: лечу кудытыть. В низ лечу, а не вверх, в Вирий. Удивлялся дюже пока летел, да. Прилетел, да. А там антересно, аж жуть. Речки с агнём, в них людишки плавают и стонут, древы  с покойничками висящими, а под ними агонь горит, пятки полизает; ну, всяко изуверство, одним словом, да. А меня вишь ужо встречают и волокут на аудиенцию.

Приводят, значет, а там чудище: зело обло, спогебахое и нерусское какое-то. И вот, чудо-юдо сие мне рекло: «Ответствуй, мне подлец, хто ты таков, и пошто ты сюды пригребостился, задери тебя Медвед!». Я яму: так, мол, и так, юдо ты неумытае, ты чаво задаёсси и чаму такой грубый, али мамка с тятькой тя вежеству не учили. Ну, ён мне быстро разъяснил, што он езмь Сатана, володарь подземнага миру и вабсче самый главный тут, да. Ну, коле главный, я яму кажу: я, мол, калдун, как есть препогреший, и к яму, юде, в вотчину спутешествовавый. Да. А ён как прознал, каким макаром мя сюда занесло, посмеялся мне и на Землю-матушку прогнал, да.

От так я во первый раз с Сатаной заспорил, и во Аде побывал.

© Астаб