Кастанеде

Вы, искатели недостижимого, видящие свет в любой тьме, бесприютные скитальцы по прекрасной пустыне Дона Хуана, рыцари Заката, который суть трещина между мирами – здравствуйте!

Я рад видеть вас, рад, что вы все здесь, и вы тоже рады мне. Вы пришли ко мне в сумерках – прекрасно, садитесь же вот в эти мягкие, покойные кресла возле окна. Пусть окутает нас бархатный полумрак, берите сигареты, а у кого есть желание – налью крепкого черного чая.

Отдохните, расслабьтесь. Не волнуйтесь: никто не придет, не позвонит, не закричит сорванным голосом: пора, надо заняться неотложными делами, ты просто обязан, в конце концов… Ничего подобного не случится – я принял меры. Спокойно стройте свои воздушные замки, расселяйтесь в них, как вам уютно. Не бойтесь ничего: в бледных лучах луны ваши постройки окрепнут стенами, обретут реальность, укроют от холодных ветров повседневности, от всех требовательных и неугомонных. Здесь вы никому не должны, можете все, чего хочет сердце, и мир, мурлыча, теплой серой кошкой свернулся у ваших ног.
А я поведаю вам сказку-быль. Расскажу, как все случилось.

Сотню месяцев назад – той безумной, горячечной весной, когда силы природы точно с цепи сорвались, я был увезен в самое сердце этой природы – против моей воли, конечно – и прикован там. Когда же добрые мои мучители сняли с меня цепи и сказали: возьми свою постель, встань и иди! – стояли уже последние дни августа. И я встал, обливаясь холодным потом, и пошел – бледный, истощенный, шатаясь от слабости – вышел на дощатое крыльцо и опустился в изнеможении на теплые доски, бессмысленно озираясь.
Было тепло и тихо. В неподвижном воздухе лениво изгибались блики солнца, неслышно переползали тени,  распаренный аромат сена терпкой сладостью оседал на губах. Покой на грани обморока… Сиеста.

Огромный, под три метра ростом, куст дикой северной конопли успел вымахать за это лето в затишке у забора. Соцветия его были густо облеплены кузнечиками. Кузнечики-скрипочки пели о счастье, и это был, кажется, первый – за сотню геологических эпох! – звук, пробившийся сквозь ледяную броню моего умирания.
Что-то происходило. Нечто непостижимое трескалось внутри, разламывались некие пласты, вскрывались поры – но мозг не понимал и не принимал происходящего; отмечал – но не участвовал. Ибо, что бы не происходило в мире, все могло быть – не к добру, а только лишь к новым страданиям, привычное, а значит – внимания не заслуживающее…

Не тут-то было! Словно по уговору с кузнечиками, несколько мгновений спустя, возникла где-то вдалеке, перемахнула забор и окутала – летящая мелодия. Певица – из современных, попса, но молоденькая еще, «и голос был светел, и луч был тонок» - пела нечто легонькое про ветер, который «с моря дул, нагонял беду», о любви и разлуке – и нежная печаль пронзила меня.
Нехитрыми этими словами я проникся, я восчуствовал! И, как полая вода по весне взламывает студеный панцирь реки, распластанный наотмашь приступом сентиментальности, я залился слезами. Сладкие эти слезы текли ручьями, словно нарыв прорвался, они приносили облегчение, и ничего постыдного не усматривалось в них. А ведь я – никогда не был (не мог быть) сентиментален. И отстраненно удивлялся себе – да с чего бы это вдруг?!
Не верь голове, логике – верь своей интуиции! Мозг, продукт технологической цивилизации, еще ничего не знал. Негибкий, он не почувствовал этих микроскопических подвижек, не уловил сути происходящего.

А протоплазма, а мельчайшие клеточки тела – уже знали! Уже ощутили, что неизбежная смерть – отступила вдруг, муки – кончены, перелом – состоялся, и мы – мы будем жить дальше! И не спрашивая мнения хозяина, в унисон кузнечикам и юной девочке, тело слезами кричало и пело о счастье жизни вечной…

Уж там рыцари мы, жертвы, или кролики (кому как повезло), а время наших скитаний по этой прекрасной пустыне не нами отмеряно.
Не нам же его продлить, не нам и форсировать.
В нашей власти лишь – знать это.
Не теряйте дней.
Не бойтесь.