Некий перец Вернер Брехтфельд был жосско спущен с трапа самалета перет самым взлетом. Этот пасажыр, страдаюсчий видимо острой формой паследней стадии  мойдодырофобии, истачал такой пахер, что ф саседнем, как гаварит Гаго, 'лесе', месная папуляция скунсоф начала принюхиваццо: не паявилась ли в лесу канкурирующая арганизация? Какда этот сасуд злавония паднялся в самалет,  фсе разгаворы ф салоне реско прекратились. Пасажыры, застыли в неестественных позах заткнуф пальцоме насы и падавляя предблевотные пазывы. Фсе начали фтыкать на потнава фритца, с валасатым пузом, тарчащим ис пад мокрой араматной майки и пракладывающего себе путь к пасадачнаму месту.


Кагда Вернер стал запихевать свой чемаданчег на верхнюю полку и взору аудетории аткрылись валасатые падмышки, зрители в радеусе 20 метроф синхронно дастали гегиенические пакеты и дружно наполнели их рубленой маркофкой и прочей нехитрой хафкой, прадаваемой ф забегалофках аерапота Ганалулу. Фошыст весело фсем падмегнул и распастраняя ис пасти волны свежефскопанава кладбищенкава бриза начал маналок чацкава -"Жарисча тут у них, таварисчи, пиздец... Употелся что твой слонег на скачках..." - при этом он вынул ис кармана грязный насавой платок, вытер им потный ебальник и акуратно выжал садержимое платка на пол.


При этом самые стойкие граждане, фключая даже адну малдаванку, работающчую пасудамойкой в месном рестаранчике и видафшую на сваем веку фсякое, предались групавой рыганине. Вернер, пачесаф садержимое сваих неабьятных шорт спереди и сзади, и глядя на блюющих пасажираф и членоф экипажа заявил - "Да и хафка, тут, как вы изволели заметить - премерзкая... Я тоже схавал тут в адном рестаранчеке фирменое блюдо - мясо харька убитава петоном и переваренава в желутке береминава бегимота. Тоже сцуко три дня блевал и дрестал так, што ф сартир бес сапок и зонтега не зайти было - с паталка сцуко капало." - при этом гастарбайтафская пасудамойщеца как-то загадачно улыбнулась, фспмнеф кошку, сажрафшую с галадухи в адин прекрасный день  крысиный йат, и пашедшей в виде фирменава блюда для пендосоголовых ахотнекоф за гавайской экзотекой.


Немиц уселся ф кресло, снял сандали, павесил наски сушицца на спинку кресла сзади и стал фтыкать в илюменатор, как па полю начали бегать неизвесно аткуда взяфшиеся гиены и грифы-падальщеки. Внезапно кто-то тронул ево за плечо. Вернер раздражонно абернулся, он не любил кагда ево кто-нибуть тревожил ва время любимава занятия - кавыряния шнобельных саплей. Перед ним стаял камандир экепажа. Он хател что-то сказать, но увидеф пездатую казу, тарчащюю ис Вернерскава храпавека, зажал руками рот и куда-та убежал. Вернер пажал плечами, апетитно стачил казу и удевленно атразил каких-то людей ф камбенезонах химзащиты, приблежающехся к нему с двух старон.


-"Песдец, кажись теракт... " - прамелькнула у фритца первая мысль. Мысль тут же абрела ваплащение в виде жолтой и каричневой тревоги. Вернер пакорно атдался в руки химических ангелоф, каторые павели ево на выхот. Он пытался их спрасить ф чем дело, но ани только делали ему руками знаки - 'Закрой злавонное паддувало и не песди!'. Кагда Вернер ачутился внофь на летном поле, гиены заскулили и паджали хвасты, чтоп не мешать сьебаторам работать. Вернера атвели на блежайшую памойку, пасадили на мусарный бак и велели ждать машину.  После самалет самым подлым образом улетел, аставиф сосискоеда адин на адин с самим сабой и садержимым бака. Пакавыряф в баке и недаждафшись машины, Вернер понял что ево жестока наебали. Сичас он подал ф сут сразу на две кампании - авиационную, за жестокий развод и на праизвадителя мыла 'хвойное' - ка недастаточно эфективное срецтво барьбы с запохом.

Толька ты не умывалсо и грезнулею асталсо