Отъебал в ненастную погоду
Любку из соседнего падъезда.
А теперь лечуся, блять, полгода,
Говорили ж мне, что я распездал.

Вспоминаю грустными словами,
Иногда и злобными кричу.
Умываясь горькими слезами,
Осторожно пальчиком драчу.

Девять апераций перенёс я,
Шрамов на хую не сосчитать.
Ни хуя себе мудак поёбся,
Ни пассать нормально, ни пасрать.

В опчем, Любка знойная девчонка,
Жопа как троллейбусная дверь.
И ебётся, блядь, задорно, звонко!
Тока что же делать мне теперь?

Я ей обвинения пуляю,
Любка не приемлет оговор.
Говорит, пизда у ей святая,
Прерывает нагло разговор.

Што ж за святость, блядь, в тебе такая?
Коли дохтор хуй мой искромсал.
Посмотри в глаза мне, дарагая,
Я ж такие муки испытал.

На своём стоит саседка Любка,
Нахуй посылает и твердит:
Я не перелётная те утка,
Не ношу с собою птичий грипп.

Да не в гриппе ж дело, сцуко!
Здесь же венерическая хрень.
Тут не наебёшь, песда науку,
Загляни, манда, в мой бюлютень.

Разозлила погань до предела,
Говорю: каментам твоим СТОП!
Штоб бесстыжим шаром не глядела,
Про меж рог с размаху сцуке въёб.

Распласталась Любка на газоне,
Из-под юбки вынула наган.
Заорала: «Я тебе гандону,
Прострелю твой подлый шарабан!»

Пуля пролетела мимо уха,
Нихуя себе, разборки учинил.
Упорхнул я с поля боя мухой,
Блять, признаюсь честно: наложил.

Хорошо хоть сцука не погналась,
Хотя хуй от пули убежать.
Так врагами с Любкой мы расстались,
Такова судьба, ебёнамать!