Эта история имела место быть году этак в 2000 в городе М.
    Городок сей ничем не примечательный, таких сотни на Руси – неширокие тенистые улицы, утопающие в зелени лип, акаций, кустов сирени. Весной так ваапще раздолье, есть, где разгуляцца бедовой русской душе.

  Город, спящий в белом мареве цветущих деревьев, чувство такое будто тонешь в их дурманящем аромате. Девочки в коротких, чуть прикрывающих попки юбочках и топах. Котеки и цобачъке мирно спящии в тени сирени, старички и старушке сидящие на заваленках, прогревающие сваи тела, первые с козьей ножкой в жолтых, пранекатиненых пальтцах, втарые лузгающие сэмки. Этакая среднерусскаполосная идиллия.

      Напротив бабушки проживало одно существо, этакий люмпинелизированно-алкогализированный персонаж мужискага полу па кличке Филимон. Чувырло это отжигало па полной. Раз летом ночью, а светает летом рано, этот Даун настойчиво постучал ка мне в окошко. Я ессна спал и нимного прихуел ат такого беспредела. Нехотя встав с пастели, я сабирая матюки бросил взгляд на будильник, времени было около четырёх утра! «Ебануцца!!!» подумал я и чуть приоткрыв штору, выглянул на белый свет. А светло было уже как ясным белым днём, даже как мне показалось с прасонья ещё светлее.

    Увиденное не доставило мне никакого эстетического наслажденея, на улице у окна стоял ахуевший Филимон. Гардероб его был не замысловат - пинжак на голое тело, драные тренеке с аттянутыми каленками и глубокие калоше на босу ногу, к нижней губе прилип багатырский акурак примы. Слезящиеся глаза алика выражали непаддельное уваженее ка мне, бабужке и маиму дяде, каторый любил в састаянее алкагольнага апяненея походя въибать Филимоше харошего леща или атвесить доброго пинка.
      Я, молча сматрел на него, в галаве стали зреть нехорошие мысли, типа задушить его, чтобы так не страдал. Некоторое время, поиграв с визитёром в гляделки, кивком головы я разрешил ему гаварить.

- Артём дай спички. – Голос саседа скрипел как несмазанная арба.
- Ты чо бля савсем ахуел сука? – От такого вапроса ва мне всё начало закипать.
- А чо? – Филимон мялся на месте будто хотел срать (хотя с чего? ведь он ничего не жрал, тока пил! странна).
- Ты чо дебил? – я не знал смияцо или плакатъ. – Время знаеш скока?
      А надо заметить о времени, как и о пространстве Филимон имел весьма смутное представленее – в школе наверно хуёво училсо или забыл х/з.
  - Время? – На минуту он впал в некое падобие комы, паралича или чего там.
Думал, думал, но так и не придумал.

- День! – В глазах его обесцвеченных синей вадой я вроде заметил вспышку разума, маленькую вспышку.
- Ясна с табой всё! Пашол на хуй! Время четыре утра! – Я задёрнул штору и вернулся в кровать к двум Алинам Кабаевым надеясь, что они ещё вернутса. Бля! Кагда жистокая рука саседа-алкаголика стукнув в акно, вырвала миня ис цепких лап иле рук (чо там у него) морфея одна из них делала мне минет с праглотом «аля рюс», са втарой же гимнасткой я цыловался в засос уже минимум минут десять! И тут такой удар!

  Больше ани не вернулись – цуке бля! Спугнул Филимон пидораз! 

А может их забили камнями в радном ауле за блядство? Так и вижу суд шариатскей, приговарил систёр Кобаивых к запизживанею камнями. Дикасть наг!
10.09.2007. В.Д.