Старый автобус шатко подполз к Котляковскому и скрипуче открыл двери. Старушка, судорожно хватаясь за поручни, спустилась на заснеженный тротуар и глубоко вздохнув, закашлялась свежим морозным, только с кладбища, воздухом. Подождала на скользкой площадке, пока, попыхтев, отойдет автобус. Малость отдышавшись, Старушка, опираясь на клюку, двинулась через дорогу к воротам так давно знакомых решеток кладбища… Как всегда серое небо навевало тоску и мысли о вечности и краткости бытия. Почему оно здесь всегда такое серое? Да хрен с ним, с небом, бля не наибнуццо-бы. Вот и ворота и опять какой-то новый охранник. И как всегда потупив взор, пропускает тебя, типо мол сочувствует горю, хотя все понимают, что ему абсолютно пох, потеряла ты сына или мужа. Или внука. Или ваще хуйзнает кого. Работа бля такая. Хотя было бы гламурно, если бы он во всю ширину морды белозубо улыбался. И предлагал купить по дешевке пару-четверку цветочков…
Дорожки на кладбище как всегда еле почищены мерзлыми таджиками, ноги и клюка зарываются то там то сям в снег, а там где почищены – почищены «на славу» - просто отполированы. Не наибнуццо бы…

Тут направо, еще пару рядов и налево… Новые памятники опять, и опять какие-то хачелы, шоб вам всем… ну што за кладбище такое – што ни могило – талибы все попадаюццо. Как будто в москве ужэ и нет нормальных русских… а может они на ваганьковском тусуются? Как там он шутил?... «перевожу с армянского на ваганьковское»… смешно… опять слезы… Странно, вроде уже старушка, а слезы наворачиваются как у школьницы… Нет, у школьниц так не бывает, они так много не теряли…
Вот здесь как всегда малость отдышаться, посмотреть на небо… Он бы здесь, наверное, покурил, если бы с ней шел… Да и тот второй, пожалуй, тоже. Да… к нему тож надо бы сходить, проведать. И откуда опять слезы? Вроде бы все уже выплакала…

Четвертая могила. Вот и ты… Серый невзрачный памятник, даты жизни… И так много воспоминаний… Вот ты подходишь ко мне на Пушкинской, славоблудишь, шутишь, я смеюсь, мне с тобой весело… Дискотека в клубе… Ты такой внимательный и несколько отрешенный… Такси, секс, минет… секс в ванной, на стиральной машине, на кухне… Снова секс и опять минет… Неубранная комната. Неприкрученный карниз. Непочиненный диван. Несделанный завтрак. Несваренный кофе…
Фата не подходит, платье жмет… пробежка с тобой по набережной, завтраки в коробочке. Пьянки на даче босса, Омон построиццо! Вежливые менты…
Бесшабасность и пьянство. Гулянки и бабы. Порезанные вены и такая теплая кровь. Белые халаты и цветы. Новая квартира и ремонт. И в четыре руки выброшенная газовая плита и стиральная машинка… И поклеенные вместе обои, и положенный линолеум…

Авария и опять кровь… «режь здесь!», «да разбей стекло бля!», «она-то хоть дышит?», «голову-то смари куда закинуло!!!»…
Старушка прикурила специально принесенную сигарету и положила на край могилы: ты ведь никогда и не бросил бы. Печально посмотрев на серый памятник, Старушка двинулась вдоль могил дальше. Рыхлый снег впечатывал в себя ее следы и следы ее клюки…

Привет и тебе, странник, ищущий непонятно что, алкоголик, изъясняющийся Есениным и Хайямом, бесследно сгоревший в потоке жизни. Страстно любивший и вечно быстро кончавший. Никакого удовольствия от секса с тобой… Зато как умел говорить, читать стихи, прям поэт… Беззащитный самородок, не умеющий дать сдачи…
Снова фата какая-то странная и опять платье в пояснице жмет… Блять! Еще и на руках попытался носить – уронил сцуко!.. всю свадьбу испортил, еще и гостей поносил, да в конце облевал всех…
Индонезия, Сингапур, Шри-Ланка, горячий песок, шлюхи, теплое море, брошенный коктейль, порезанные пятки, удивленные партнеры. «да неипи моск!», «да ты кто ваще такая?»… Да пошел ты!
Извинения, стояние на коленях… Да пошел ты!...

9-й этаж… Следователь… размозженные мозги… морг… «Это Ваш муж?». «Да, тока лицо какое-то перекошенное…»
Старушка, грустно вздохнув, прикурила еще одну сигарету. «Эт для меня, - ты ж ведь никогда не курил… А прикольно в Сингапуре ты по-пьяни мою киску с ананасом перепутал…»
Старушка докурила сигарету, несколько раз снова закашлявшись. Далеко счас идти – почти на другой конец кладбища. Надо было с него начать. С тебя. Вот так… уже обращаюсь к третьему лицу… Холодно…

Сайт знакомств. Куча уродов. Стеб. О! Нашелся адекватный парняга!
Прикольно! С парашютом? Давай!
Сноуборд… Почему бы и нет!
Секс на вершине горы? Клево! (не свалиться бы с 800-метровой высоты)
Что? Да нет… я ваще-то женат…
Вены… Теплая кровь… белые халаты… Мама…

Старушка продолжала свой путь к воротам кладбища, попутно вспоминая свою поездку недельной давности на Ореховское. Да… там и похоронена настоящая любовь… Вернее два человека: тот, которого я любила и тот, что любил меня…
Странно было любить того, кто ко мне был жесток и чувствовать любовь того, к кому я была жестока… Странная штука любовь… Странная штука жизнь…
Старушка подошла к остановке автобуса, попутно снова проглумившись по поводу охранника, даже сказала ему корявым скрипящим как сломанная мойка голосом: «Молодой человек, повеселее! А то тут ваще захиреете! Походите по кладбищу – там стока классных надписей бываит на памятниках! Можно аж роман писать!»
Старый автобус шатко подполз к Котляковскому и скрипуче открыл двери. Старушка, судорожно хватаясь за поручни, заползла внутрь страшной машины. Благо, мест свободных было полно и не пришлось какому-нить наркоману орать: «Слыш ты, ушлепок! Уступи бля место старой калошэ!».
«Через неделю – на Раевское», - устало подумала она.
Старушка глядела выцветшими глазами на серый пейзаж за замерзшим окном автобуса: «Вот так, - гордо подумала она вдруг, - я вас всех пережила…»