Порою нестерпимо хочется
пробить прохожему в ебло...


Посвящается мужу моему Сергею Трехглазому.
Данное произведение в сыром виде я нашла у него на винте.

Среда. Встаю в четыре часа утра, умываюсь, пью чай и иду пешком до "Шестой Дачной", потому как живу в таких ебенях, что с транспортом худо. Днем один трамвай в полчаса, весь облеванный, весь в семечковых кожурках и в использованных билетах, полный зловонных стариков и деревенских баб с прыщавыми рожами, толстыми сраками и томными взглядами. Поздно вечером и рано утром трамваев не бывает вовсе и приходится идти до "Шестой Дачной" пешком, а там уже садиться либо на троллейбус, либо на трамвай, либо на автобус, куда твоей душе угодно.

Идти трудно, под ногами лед, покрытый свежим пушистым снегом. Блять, если опоздаю ...

По дороге встречаю синюю девку. В стоптанной обуви (не могу определить в чем именно, смесь мокасин и кирзового сапога) она ковыляет в мою сторону и, поравнявшись со мной, хриплым голосом (вместо голосовых связок листы картона) спрашивает: "Молодой человек, нет ли у Вас закурить?" Смотрю ей в лицо. Как пробка. Коричневое с порами. В глазах пустота.

"Молодой человек, что Вы на меня так сморите?" Глаза в сторону, кокетливая улыбка, указательный палец правый руки теребит подол грязной джинсовой юбки. Подхожу ближе. Одну руку засовываю ей в трусы и мацаю её жопу, другой обнимаю деклассированный элемент за шею, притягивая её бледно розовые губы к своим. Чувствую вонь её рта, которую впитывает мой язык, смакуя ею, чувствую тесто её задницы, капашусь в нем пальцами, отыскивая шрамы и сдирая присохшее к телу говно. Наши слюни смешались и я ощущаю чувство невыносимого похмелья, вспоминаю запах вчерашнего самогона, и откуда-то из глубины моей души настойчиво рвется наружу стыд за неделями немытую пизду. Языком облизываю её желтые зубы. Из некоторых выпадают пломбы, и я их нечаянно проглатываю.

С огромным нетерпением сдираю с нее одежду и кидаю её на снег. Она ложится и раздвигает ноги. Я припадаю носом к её вагине и начинаю нюхать как собака, ищущая мясо, которое ей только что кинул её друг человек. Член мой напрягся и, не выдержав псыкает жидкой молофейкой. Капли её падают на снег и от них идет пар, обволакивающий два голых тела в темноте раннего утра.

Моя партнерша извивается подобно змее, из её рта извергаются неистовые крики и самый скверный подбор ненормативных слов из всех подборов, которые мне приходилось слышать. Я кинул в неё несколько палок и, утолив свой двадцатидвухлетний сексуальный голод, сейчас пихаю в её вычищенную моим языком жопу свежий пушистый снег.

Голова её в крови. Последние судороги её тела. Голый я начинаю замерзать.

Открываю глаза. Смотрю на часы. Пришел во время. Левый рукав куртки и вся её правая сторона в крови, постепенно замерзающей на морозе и понемногу отваливающейся. В карманах отрезанные соски. Один из них зажимаю указательным и большим пальцем. Давлю как насекомое. На ткани кармана и пальцах его внутренности.

На "Шестой" сел в трамвай. Пассажиры ничего не замечают.

Через двадцать минут я уже вхожу во двор Военкомата - цели моего "путешествия". Сегодня я должен сдать документы на оформление военного билета. Сделать это можно только по средам и то, если окажешься одним из первых в очереди достигавшей иногда до сотни человек. Каждую неделю оформляют не больше десяти билетов (зачастую меньше). Какая-то там статистика, слишком много откосивших и т.д. И чтобы быть в числе этих десяти необходимо как можно раньше приебывать к Военкомату, занимать очередь, ждать несколько часов и в самый последний момент защищаться кулаками от напирающих на тебя со всех сторон подростковых тел.

Перед тем как войти в зеленые с красной звездой ворота смотрю на электронные часы расположенного рядом магазина. Половина седьмого. До девяти ждать два с половиной часа. Прохожу мимо дворников убирающих с дорожек наваливший за ночь снег. Совершенно нечаянно наступаю одному из них на руку, когда тот, поскользнувшись, падает. От этого он плюет в меня гнилым запахом, пропитым голосом и слесарским матом. Слюна попадает мне в ухо и оседает где-то, внутри, теребя слуховой нерв. "Какого хуя ..."

Второй молча набирает снег в лопату и кидает его в сторону. Из его носа текут плотным в диаметре около сантиметра потоком сопли. Падая на орудие труда, они примерзают, образуя некое подобие картины.

Заставив своих ассистентов ебаться, он достал одноразовый шприц, набрал в него зеленой краски и впрыснул её в свой стоячий хуй. Потом набрал желтой краски. Потом красной, синей. Смешал в своем члене около двадцати цветов. Подрочил. Спустил все на бумагу. Картина. Онангордизм.

Я четвертый. Смотрю на троих, которые впереди. Прячут глаза. Лохи.

Время половина восьмого. Восемнадцать человек. Среди которых несколько наглых и что самое обидное сильных подростков. Доебались до какого-то дурака. Побежал за сигаретами.

Мария сжимает кулак и, стараясь как можно сильнее, бьет в размалеванное тенями и губной помадой лицо Катерины. Трещат хрящи. Из носа и изо рта хлыщет бурным потоком кровь. Катерина явно не ожидавшая от своей подруги такого предательства сильно меняется в лице. Из надменно гордого оно превращается в лицо страдальческое и печальное. Ей становится нестерпимо больно и обидно. Но все же, не проронив ни одной слезинки, она поднимает со снега упавшую сумочку, разворачивается и медленно уходит, картинно подражая Цою в заключительном эпизоде фильма "Игла". Метров через десять она падает на снег и бьется в смертельной агонии. На нее со сверкающими лютой ненавистью глазами смотрят проходящие мимо люди, к ней подбежали дети и кидают ногами ей в лицо свежий снег, при этом прыгая и резвясь. Какая то бабка в грязном изрядно поношенным пальто резонно произносит слово "шлюха". Молодожены перестают целоваться и плюют ей в лицо. Из Чечни приставными шагами прискакивает героиновый пехотинец и срет на ее лицо, при этом постоянно повторяя "Да, офицеры. Мы были, есть и всегда останемся русскими офицерами". Приятного вида мужчина с туго набитой бумагами папкой в руках расстегивает ширинку и достает свой казенный член. За ним уже очередь.


Восемь генералов. Рабочий день с восьми. Час отпадает. Заебись.

Из двери выскакивает восемь мальчиков с цветами в руках. На них белые балетные юбочки и капроновые колготки. Торс оголен. Они прыгают и кидают вверх цветы.
Мне как будто что-то ударяет в голову, и вот уже через несколько секунд я вместе со всеми "непригодными" пою гимн нашего государства, причем надрываюсь до такой степени, что слышу, как трещат мои голосовые связки.

Генералы смотрят на мальчиков, отводят в сторону глаза и хихикают, тихо друг с другом шепчутся. Их хуи твердеют и рвут штаны. С ширинок как пули отлетают пуговицы. Мальчики задирают юбки, указательными пальцами протыкая пути к своим анусам. Между моими пальцами лопается второй сосок синюшной девки. А, может быть, она была поэтесса?

Восемь часов. Генералы ебутся. Избитые валяющиеся на мраморном полу лохи надувают из слюней пузыри. Я четвертый. За мной четвертый. За ним четвертый. Все кроме троих претендуют на мое место, но никто не пытается занять его силой.

-Ты хочешь быть четвертым?
-Нет, сударь, что вы.
-Ты хочешь остаться пятым?
-Нет, сударь, что вы. Не возражаете, если я уйду в конец очереди. Нет? Так я пошел?

Сегодня шесть. Шестеро человек отдали свои паспорта, приписные свидетельства и матовые фотографии.


Лиза С.