Ольга сидела и смотрела телевизор в большой комнате. Она только что добралась до потаенного места и приняла найденные грамм двести водки - и ей было очень забавно. В телевизоре молодая девка била по морде своего хахаля, за то, что он якобы трахнул ее подругу. Избиение продолжалось недолго - девку энергично оттащили. "Вот бы и я так…", - подумала Ольга, - "девку бы убила б вообще". Потом она зевнула и тут услышала два голоса из кухни.
- Иду! - крикнула она и поднялась с дивана.
Позвавшие ее голоса мужа и сына прозвучали уж как-то непривычно синхронно и таинственно.
В квартире было грязно - взгляд везде задерживали лохматые уши обоев и отколупанная побелка. Лениво шлепнулся и исчез в щели продавленного поблекшего дивана рыжий таракан.

"Ага, это ж восьмое марта у нас сегодня", - подумала она, и опять зевнула, - "сюрприз мне, стало быть, сделали. Деньги только вот откуда - и так все в долгах - пару пузырей белой, небось, принесли, твари, как всегда".
Шаркая по ободранному деревянному полу старыми тапочками, она, однако, задержалась у зеркала и придала своему лицу полуумильное выражение, потом направилась на кухню. Муж и сын стояли вместе, спрятав руки за спины.

- Ну что там у вас, не томите уж, бездельники, - спросила Ольга, картинно улыбаясь.

"Твари", - еще раз подумала она, - и нервно потерла руки о толстый засаленный халат, - "Вот, стоят себе, уроды. Восьмое марта, блин. Жрать небось хотят, только не из чего готовить-то.".

Тут Ольга вдруг всхлипнула и поперхнулась, посмотрев на Олега - своего огрубевшего, непричесанного и сгорбленного мужа, от которого всегда пахло причудливой смесью перегара и столярного клея. Олег был столяром и давно, очень давно не работал по специальности. Остывшие и почти разложившиеся где-то в глубине души воспоминания двадцати - пятнадцатилетней давности вдруг яркой вспышкой извержения тихого до поры-до времени вулкана проснулись и ударили ее. Ударили изнутри, ударили под ложечку и поджали огрубевшее от бесконечной водки горло, выдернули из глаз так долго не показывавшиеся слезы и открыли душе стыд, стыд, горечь, подавленность, и одновременно - гордость и так свойственную всем преувеличенную значимость прошлых событий.
Перед застеленными слезами глазами пронеслись яркие картинки - общага с тонкими переборками, сквозь которые слышно каждое слово, скрипучая кровать и подавленные стоны любви, сессии и подготовка к семинарам, недосыпание и недоедание, почти вечное отсутствие денег, случайная работа и маленькие, но все равно большие праздники с взятой напрокат у соседей посудой. Интрижки с обеих сторон, разрешавшиеся тем, что Олег все равно оставался с ней.

И, наконец, долгожданная кроватка с решетчатыми стенками, за которыми "агукал" родной маленький человечек - Петенька. Петенька, который все время больше улыбался, чем плакал. Который все время болел, с которым было проведено столько бессонных ночей - как ей, так и Олегом.
Который продолжал почти все время улыбаться и сейчас.
"Родные мои, любимые" - подумала Оля - "как же я вас сильно люблю! Ведь у нас все получится, ведь ты, Олег, снова найдешь себя, ведь мы выберемся от этого пропитанного водкой дерьма!".

Она обвела их взглядом и улыбнулась уже неподдельной и немного кокетливой улыбкой. Все будет хорошо, все будет хорошо…

- А ну-ка, мать, давай-ка поближе подойди! - сказал радостно Олег, а Петя, как всегда, улыбаясь, кивнул

Олег выбросил из-за спины руку, в которой был небольшой молоток. От сильного удара по голове у Ольги перед глазами все поплыло, она откинулась на дверной косяк и, захрипев, съехала на пол. Через красную пелену она увидела, как ее Петенька, улыбаясь, взял рукоятку от швабры, подошел к ней и стал упорно, словно выбивая ковер, бить ее по голове. Во рту появился соленый привкус. Ольга сплюнула на пол осколок зуба и подняла руки перед собой, пытаясь защититься от ударов, сыплющихся с двух сторон. После короткой вспышки света все померкло.

Петенька опустил руки и рукавом свитера вытер сначала окровавленную палку, затем - вспотевший лоб. Лицо его, с которого не сходила жизнерадостная улыбка, раскраснелось, как от долгой тяжелой физической работы. В коридоре папа полез за инструментом, и там что-то с грохотом упало. На полу возле мамы растеклась небольшая вишневая лужица. Петя окунул в нее палец и нарисовал на своем лице горизонтальные полоски, от носа к ушам.

Папа, держа в руках ножовку по металлу, опустился на корточки и проверил Ольгин пульс.

- Жива, - произнес отец и подмигнул улыбающемуся Пете, - ну что - приступим? - и потрепал сына за большую мягкую щеку. Аккуратно задрал халатик, до определенных границ (ребенок ведь все-таки рядом) и примерил ножовку к ноге, выше колена. Легким привычным движением сделал запил. Разошлась кожа, и красная аккуратная струйка потекла по голым ляжкам, заливая пол, подбираясь к коленкам мальчика. Петя отодвинулся, и его улыбка скривилась в брезгливую гримасу. Олег взял жгут и туго перетянул ногу выше разреза.

- Папа, и мне дай! Я тоже хочу, - заныл Петя, когда Олег уже пропилил кость на треть. Он усмехнулся и оторвался от работы.

- А ну-ка, Петька, не подведи только, пили аккуратно, как я тебя учил! - не то стыдно будет перед мамой-то!

Пока Петя пилил, Олег наблюдал за ним, изредка направляя его руку. Работа продвигалась медленно, но уверенно, берцовая кость была довольно широкой. Петя стал нервничать, и от этого движения его становились резкими и нечеткими. Мамина нога постоянно дергалась, и небрежно наложенный жгут ослабился - кровь тут же растеклась по половине грубого пола кухни. Олег дал сыну подзатыльник, затянул жгут и пошел в ванную за тряпкой.

Когда оставалось совсем немного, Петя вскочил, наступил одной ногой на мамину ногу близко к паху и руками стал пытаться отломать совсем почти отпиленную кость. Олег в ярости из всей силы шмякнул его по лицу истекающей кровью тряпкой и, взяв ножовку, аккуратно закончил пиление.
Потом он достал из своих инструментов плотницкий острый нож, суровые нитки и большую иглу.

- А теперь смотри, сынок, - сказал он, - это делается вроде бы так, - ножом он соскоблил красное красивое мясо с большей части окружности оставшегося обрубка, а оставшуюся кожу они вместе натянули на белый, аккуратно отпиленный обрубок кости. Потом Петя держал, а Олег сосредоточенно шил.

Вместе они отнесли маму в комнату и уложили на кровать.

Ольга очнулась от запаха жареного мяса. Аромат пищи наполнил комнату и приятно щекотал нос. Она попыталась подняться, но у нее не получилось. Она отогнула одеяло, которым ее бережно накрыли муж и сын, и закричала. Вместо правой ноги у нее была обрезанная культяпка, обмотанная окровавленной тряпкой. На крик прибежали муж и сын и стали наперебой поздравлять ее с праздником.

- Мы приготовили тебе такой вкусный ужин!!!" - кричал Петя и улыбался.
- Очень вкусные отбивные получились, мы все сами сделали!!!" - восторгался Олег.
Оба кинулись к ней на шею и стали целовать - сын по-детски, в щеку, муж - в губы. Ольга обняла их обоих, прижала к себе.
- Родные мои, любимые, - без конца повторяла она, - как же я вас сильно люблю!

Ольга чувствовала себя очень слабой, потому что потеряла очень много крови. Вдвоем они бережно перенесли ее на кухню и усадили за тщательно и умело сервированный стол с отмытыми в кои веки от желтых жирных пятен тарелками и чашками. В центре стола возвышался графинчик с запотевшей прозрачной водкой, а рядом - блюдо с праздничными румяными толстыми отбивными, покрытыми золотистой корочкой рассыпчатых сухарей.
Ольге совсем не было больно; вместе они привычно подняли рюмки и чокнулись.
- Ну, за женщин! - сказал Олег и опрокинул водку в рот, - с праздником!
Ольга поддела вилкой одну отбивную и откусила кусочек. Было очень вкусно. Водка медленно согревала пищевод и желудок.

- Мамочка, у нас еще немного холодца есть, мы сделали тоже, только он в холодильнике, еще не застыл, потом попробуешь! - улыбаясь, сказал Петя.

"Хорошо-то как", - подумала Ольга, - "неужто и впрямь все образуется?"

Обитель&Мубышъ, февраль 2003.