Прозрение наступило, когда утопленного Сашу бабы решили повесить. Вытащив бездыханное тело из фонтана, они немного его попинали и окончательно убедились, что тело никак не реагирует. Потом кто-то из самых отчаянных сорвал бельевую веревку и под общей визг накрутил её на Сашину шею. Отсутствие опыта, компенсировали энтузиазмом и удивительным по нынешним временам единодушием. Сладив с шей, догадались перекинуть веревку через толстую ветку акации. К дальнейшему привлекли мужей. Те под ехидные замечания жен, дружно взялись за свободный конец и потянули. Как ни странно веревка выдержала, а вот Саша нет. Он открыл глаза и заорал. Бабы, как кошки прыснули в стороны, а мужики туповато замерли и отпустили веревку. Саша рухнул вниз и тут же затих. Только умирать не захотел. Вместо этого он поднялся, стащил мокрую майку, выжал её и начал ругаться. Понять его можно.

Буквально десять минут назад он стоял со своим другом Гошиком и смотрел как из статуи древнегреческого мужика, в шкуре и огромной дубинной, с комсомольским напором льется водка. И это было как мечта. Как счастье. Как торжество разума над телом. Или окончательная победа в классовой борьбе не важно кого. Разливалось по Сашиному телу приятная нежность счастья. Не нужно только хаять слабость моральных устоем, полное их отсутствие или извращение эстетических принципов народа. Это же волшебство! Из пустоты, из ниоткуда, как будто цветок лотоса распустился, если понимаете о чем я. И наслаждаться надо этим чудом, Пусть даже водка из всех возможных в статуи человека дырок льется, даже из самых срамных. Это только веселит. Присасываются дрожащие губы к мраморной заднице, брызгает во все стороны пьянящая жидкость, и сверкает в этих брызгах фонтан, словно мираж хрустального города. Хотя, по мнению Саши, на все человечество чуда не растянуть. Лопнет. Он работал грузчиком, школу не закончил, книг не читал, телевизор не смотрел, с газетами встречался исключительно в клозете, но в текущем моменте разбирался замечательно. В свои мистические тридцать три он уже успел убедится, что окружающий мир это огромная дыра, в котором пропадает все: друзья, враги, наличность, водка. Особенно водка.
– Вотшо я тебе сказу, Гошик, – произнес он тихо и посмотрел по сторонам. – Надо все под замок.

В правой руке Саша держал метлу, а левую упирал в бок. В этой позе напоминал он римского гладиатора, варвара привезенного из диких германских лесов, бородатого, с огромным торсом. Только вместо шкур – майка в сеточку, кеды и спортивные штаны. Портил картину, а заодно и оттенял – Гошик. Маленький, испитый до серой морды, алкоголик с университетским образованием и несчастной судьбой.
– Санёк, дорогой ты мой, вот! Не шуми, не надо, – выдавил из себя Гошик и достал из ведра трехлитровый бутыль с прозрачной жидкостью. – Вот, Санёк, набрал…
– Здорово, – цедит тот сквозь зубы. – И шо?
– Как шо? Как шо? Нам хватит! – с неподдельной радостью заявляет дворник, аж бутыль трясет. – Нам с тобой хватит. Чистейший продукт. Не суррогат поселковый.
Саня так же сквозь зубы уронил в мир несколько эпитетов и зло стукнул метлой по асфальту. Посмотрел со злобой на копошащиеся у фонтана человечество и сплюнул.
– На сегодня может и хватит… – выдавил он
Гошик затрусился.
– Какой на сегодня, нам и на завтра вполне.
Саша положил свою огромную лапищу на плечо товарища. Труситься тот сразу перестал.
– Вотшо ты так? День сегодня пройдет и все. А завтра? А потом? А совсем потом? А тут прям стратегические запасы…
Сказал и ткнул пальцем в фонтан.
– Ну, так завтра наберем. И совсем потом наберем, – с мечтательной улыбкой заявил дворник.
– Прям так и наберешь, – ухмыльнулся Саша и снова постучал метлой. – Человяки шо в сторонки постоят? Здравствуй дорогой наш Гошик, набирай сколько в нутро влезет! Шо думаешь так скажут? А я думаю, пошлют тебя. Да еще и под жопу коленном поддадут. Комитет какой-то организуют, забор поставят. Часовых, шоб им пусто было…

Задумался Гошик на мгновение. Вспомнил свои мытарства, свои путешествия по этому миру, когда ползком, мучаясь от головной боли и накатывающей волнами тошноты, искал он в нем место, в котором можно спрятать свое обоссанное тело. И встречал только ругань, пинки, унижение. Ни сочувствия, ни жалости не досталось. Хорошо еще, что брезговало им общество, не било, вот и выжил. Вспомнил и вздохнул.
– Пошлют. Эти пошлют, – согласился Гошик и даже бутыль обратно в ведро спрятал. На всяк провсяк.
– Вот, сечешь, мудрило, когда захочешь. Надо под замок все это. И сидеть тихонько. И самим забор поставить. А шо? Мы в своем праве.
Опять задумался Гошик. Вспомнил мокрые скамейки, на которых раскладывали газеты, чтобы в уюте выпить свои законные триста грамм, закусив, чем бог пошлет. И злых, как цепные псы, розовощеких милиционеров, гордящихся полным отсутствием такта, черными дубинками и тяжелыми сапогами. И никакие слова о праве на отдых и намеков на простое человеческой порядочности не остановили государственную машину. Вечер был безнадежно испорчен, водка разлита, а та, что осталась целой – конфискована, закусь же брезгливо сброшена в грязь.
– Сомнения меня берут, Санек, изнутри прямо дерут, – произнес тихонько Гошик. – Ты посмотри на это быдло. Побьют они нас. Много их. Прав у них больше.
Саша не задумывался. Грузчикам думать не надо. Грузить и в право свое верить.
– Шо ты ссыкаешься? Ты тут дворник или кто? А значит лицо официальное, а значит власть. Пока участковый не явится. Но Васек мужик нормальный. Шо он враг своему здоровью? Ему одному твой бутыль до вечера, если в настроение будет…
Участкового Гошик не любил. Но уважал, за то, что мог по-простому выпить с рабочим человеком. А вот в право свое верить боялся. Что-то смутное бурчало на периферии сознания о жилищно-коммунальной реформе, законах рынка и хозяйственны расчет. О праве это смутное молчало.
– Что-то я действительно ссыкаюсь, Санек, – заявил он.
– Шо? Шо тут дергаться? Я щаз пойду и объясню им, что ты ту право! – и взял метлу в обе руки, да потряс для уверенности.
Гошик с сомнением посмотрел на соседей обступивших фонтан. Те уже подключили женские половины и те вооруженные опытом выживания в условиях запущенного социализма и пьяного капитализма подкатили к фонтану более емкую тару. Бидоны, кастрюли, банки быстро заполнялись жидкостью и трехлитровый бутыль Гошика действительно смотрелся жалко и не профессионально на фоне женского промышленного подхода к добыче водки.
– Как бы плохое не получилось… – пробормотал дворник.
– Конечно! Сейчас и будет плохо! Ох уж получится! А шо? Сволочи! – прошипел Санёк. – И ваще, Гошик, за свои гражданские права бороться надо.
– А может не надо? – тихо спросил дворник.
– Ха! – заявил напоследок Саша и бросился к фонтану.

В дальнейшем события развивались для Саньки глупо, досадно и унизительно. Общество поддаваться его грубой животной силе не пожелало. Даже наоборот! Само навалилось на бедного грузчика и, основательно потоптав, бросило в фонтан. Для верности головой по асфальту постучали. В фонтане Санька пытался сначала барахтаться, но быстро затих. Что он думал, когда захлебывался водкой, никто не знает, а вот Гошик костерил про себя гражданские права, не выбирая слов. Успокоился только после того как его друг сам принялся ругаться после неудачного повешенья. Подбежал, схватил за руку и потянул за собой.
– Пойдет, Санька! Пойдем! что тут разоряться…
– Прав у них таких нет, чтобы меня вешать! – не согласился грузчик.
– Пойдем, Санька! Пойдем. О каких тут правах может быть речь. Ты же видишь – это быдло, у них кто сильней тот и прав.
Санька зарыдал. Соседи с недоумением смотрели за истерикой трупа и не вмешивались. Даже водку из фонтана перестал набирать. Гошик как мог успокаивал, но отчего-то сам не выдержал и заплакал. Так все бы и помирились, но во двор вбежал бухой и веселый участковый.
– Чудо! Чудо! – заорал он. – Там в пятом номере фонтан с коньком заработал!
И только сейчас заметил Сашку с веревкой на шеи, обнимающего его Гошика, толпу обывателей с тарой и приятствено журчащий фонтан.
– А че это у вас тут еще за карнавал? – спросил.
Никто ему не ответил, потому что у всех мысли были заняты совершенно другим. Оно и правильно – коньяк-то получше будет.