- У каждого, будь он хоть распоследнее говно, случаются триумфы. В школе там пятёрку дурак получил, директором стал в конторе... Я вон кандидатскую защитил когда-то. Учёный типа. Только где я, а где та учёность? Что помню? Вакуум.
Старик затянулся дотлевающим окурком и бросил его под ноги. В ответ в густой траве что-то шевельнулось, и вновь застыло.
- Бабу хорошую встретил, несколько лет ухаживал, пока своего не добился. А добился - и нет ничего... Зачем всё было? Все фотографии, письма - всё в печку бросил потом. Такая вот задача у памяти человечьей - только боль копить и что завтра на работу опять. А письма - они горят быстро.

Постучав по пачке дешёвых сигарет, старик не спеша достал новую и прикурил от спичек. У ног опять что-то зашевелилось. Этому чему-то явно не нравился чад табака. Старик ухмыльнулся и продолжил "разговор":
- Фотографии говоришь? Вон Фауст гётевский как об них мечтал. Остановись, дескать, мгновение. А смотришь на них спустя жизнь - и нет там ни тебя, ни мгновенья того. Бумага голая. Только на растопку и годится. Как сохранить тебя, чудо? В какую консервную банку засунуть, чтоб не портилось, чтобы доставать по праздникам и любоваться? Молчишь?
Старик уставился на тёмный ком верёвок у своих ног. На секунду из вороха спутанных петель и травы показался почти человеческий глаз, полный отчаяния и предчувствия неминуемого.
- Сколько лет я тебя ловил, сколько сил и времени загубил. Ослеп почти. А ты редкий, сука, зверь. Вот это мгновение - оно же всей моей жизни стоит, да?
Откуда-то из-за леса зазвонили деревенские колокола. Охотник, сидя на корточках, не отрываясь смотрел на куль живого мяса, привязанный к земле.
- Если бы с тобой всю жизнь жить, зверь. Но вот только раз тебя поймаешь - и всё. Оторвать бы башку тебе, чтобы не елозила.
Охотник достал из кармана нож и неторопливо начал разрезать верёвки. Зверь в силках забился, чувствуя своей нетроганной дикостью чуждое тепло человеческих рук.
- Да не трепыхайся ты. Больно не будет. Это человеку больно от тебя, когда тебя нет.
Верёвка, спутавшая лапы оказалась особенно тугой. Распилив её, старик встал и, держа тушу в крепких руках, хрипло закончил:
- Суета... Вот и кончилось всё.
Неловко подбросив ношу вверх, он не оглядываясь пошёл прочь, за лес, к звенящему колоколами селу. А за спиной улетала прочь, набирая высоту, его синяя птица. Птица счастья.

Ничего не повторится. Слышишь?