1 часть здесь: http://www.udaff.com/creo/96002.html

2 часть здесь: http://www.udaff.com/creo/96072.html


В течение следующей недели, не смотря на душевную рану, Андрей наваял сразу несколько произведений. Делегация сто сорок шестой школы была осчастливлена песней «Долой чипотли». В ней чилийский диктатор Аугусто Пиночет ел на завтрак мясо под соусом чипотли, отдавая приказ о расстреле мирных демонстрантов. Гандон, короче. Не смотря на простенькую фабулу, текст получился очень трогательным. А кончалось всё риторическим вопросом:
            «С бифштекса на тарелку
                                как кровь всё тёк чипотли.
            Ах, отомстят когда-нибудь
                                ему за кровь и пот ли?»
            Самый главный цензор, «Организатор», текст одобрила. Посланцы из сто сорок шестой школы были в восторге.
            Его следующим шлягером стала песня «Новый год». На неё Андрея вдохновила фраза специального корреспондента программы «Время» в США Михаила Таратуты: «Новый год на улицах Нью-Йорка, но невесело простым американцам…» В песне рассказывалось, как потерявший работу простой американец Джон скитается по трущобам в поисках заработка, но его везде посылают нахуй. Параллельно развивалась тема президента Рейгана:
            «Детишки безработного уже два дня не ели,
            А сытый Рейган спит в своей большой постели…»
            В конце концов, безработный решается на ограбление банка, его ловят и отправляют на электрический стул. Джона лишают жизни под бой курантов. То, что в Америке, нихуя нет никаких новогодних курантов, ни Андрею, ни всем остальным исполнителям в голову так и не пришло. Финальные строчки убивали наповал слушателей и Джона:
            «В глазах раскрытых Джона слеза навек застыла
            Под бой курантов Рейган открыл бутылку пива».
            Андрей вполне резонно предположил, что коль уж в Советском Союзе пьют на новый год Советское Шампанское, то в Америке, наверное, пиво. В любом случае, шедевр, любезно предоставленный двести сорок третьей школе, был встречен лаконичным «заябись». 
            Таким образом, на городском гала-концерте политической песни имени Виктора Хара, только две упомянутые выше песни Городницкого и Гребенщикова, не принадлежали перу Андрея Максимова. Со сцены были озвучены все самые злободневные политические темы: от голодовки профессора Хайдера, до молодёжных группировок в Казани. Естественно, каждый выходящий объявлял, прежде всего, автора. Андрей появился на сцене в финале концерта, под овации, а последний припев песни «Никарагуа» зал пел стоя. Это был триумф.
              После фестиваля Андрей понял, что написание песен – это его судьба. И в подтверждение этого, он выслушивал очередное «очень ответственное комсомольское задание» от «Нонны Мордюковой».
            - На областной фестиваль авторской песни съедутся лучшие авторы-исполнители со всей области. Тебе, Максимов, выпала честь представлять наш город. Вопросы?
            - Елен Ивана, но у меня же все песни политические.
            - Какая разница, Максимов? Ты автор-исполнитель, при чём, уже, практически, признанный. Песен у тебя много. Выбери что-нибудь подходящее. А ещё лучше – напиши. Свободен.
            «Ну и заебца – три дня освобождения от школы. Ахуенно быть автором-исполнителем, однако» - подумал Андрей, покидая кабинет.
          В гостиницу, где расположились участники конкурса, Андрей входил с гитарой и приличным творческим багажом. Его поселили в одном номере с Потапом Смирновым, здоровым бугаём из районного центра Барышики. Играл тот на гитаре абсолютно чудовищно. Потап признался, что его послали на конкурс, как человека, который знает больше всего песен. Их у него было четыре. «Кони привередливые» Высоцкого, «Всё идёт по плану» Летова, «Сиреневый туман над нами проплывает» слова Андрей не знал чьи, наверное, народные и «Изгиб гитары жёлтой» Митяева. Своих песен у Потапа не было, но, оказывается, по правилам, можно было просто выступать как исполнитель. Концерт был назначен на завтра, то есть, в компании Потапа Андрею предстояло провести вечер, ночь и утро следующего дня.
          Едва вселившись, барышикинская звезда расчехлила гитару, и, даже не настраивая её, принялась исполнять песню «Изгиб гитары жёлтой», как раз и предназначенную для конкурса. Когда она заканчивалась, Потап начинал снова. Иногда он изменял традиции и для разнообразия пел что-то ещё из своего репертуара. Через час Андрея это заебало, и он настроил певцу гитару. Ещё через час песенный марафон решительно  настопиздел ему. Выйдя из номера в поисках спокойствия, Андрей окончательно охуел: везде – на лестницах, в проходах, на диванах, в курилке сидели люди и пели. Большинство «Изгиб гитары жёлтой». Зрелище было впечатляющим, но не для нашего героя. Он быстро спустился вниз и в фойе, напротив входа в гостиницу увидел кооперативное кафе «Вечерние огни». Как ни странно, здесь бардов не было.
            - Пива, пожалуйста, – Андрей протянул мятую трёшку.
            - Сколько? – спросила буфетчица, забирая деньги.
            - Давайте три.
            - Не много будет?
            - Нормально.
            Спустя ещё час, Андрей, с трудом преодолевая расстояния, задевая попадающихся на пути певцов, поднялся в свой номер. Распахнув дверь, он увидел Потапа, в очередной раз выводящего «И всё же, с болью в горле, мы тех сегодня вспомним…». Со словами «это пиздец какой-то» Андрей зашёл в туалет, поблевал, затем вышел и, как был, в одежде, рухнул на кровать.
            Снилась ему голая Марина Влади, едущая на коне, по изгибу жёлтой гитары, в окружении сиреневого тумана. Проснувшись, но ещё не открыв глаза, Андрей услышал знакомое «Качнётся купол неба, большой и…». Он вскочил с кровати, и хотя мозг пробила резкая боль, вырвал из рук Потапа гитару, после чего со всего размаху разбил её о стену.
            - Ты чего, Андрюха? – спросил растерянный Потап.
            - Я чего, блять? Ты спросил «я чего», сука? Я то вот как раз нихуя ничего – прошипел сквозь зубы Андрей.
            - Ты гитару мою разбил – обиженно, даже чуть не плача, сказал Потап.
Андрей посмотрел на гитарный гриф в своей руке, на котором болтались струны, затем на Потапа и сказал.
            - Хуй с ней. Дарю свою. Но при мне не играй. Ну его на хуй.
            - Замётано. Я в коридор пошёл.
            - Пиздуй.
            Уже исполняя бессмертную «Никарагуа», Андрей окончательно понял, что приехал зря. Все три первых места на фестивале завоевали люди, похожие друг на друга как близнецы: бородами, очками, растянутыми в локтях турецкими свитерами и даже голосами. Песни их тоже были похожи. В них пелось про пыльные дороги, плечё друга, рюкзаки, палатки, и прочие атрибуты бардов. Исполнение было весьма бодрым. Народ в зале подпевал, смеялся в каких-то местах и понимающе хлопал в ладоши. Андрея мутило. Голова раскалывалась. Когда на сцену вызвали всех участников, для исполнения финальной песни «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», он незаметно свалил в гардероб.
            Электричка из областного центра привезла певца на родину. На вокзале он зашёл в туалет, поссал, и когда уже направился к двери, по громкой связи услышал знакомые слова «Изгиб гитары жёлтой…». Андрей, сдерживая рвотные спазмы, метнулся к ближайшей кабинке. Он склонился над унитазом и выплеснул в него всё, что было съедено и выпито в обед, перед посадкой в электричку. Затем он поднялся, прошёл к умывальнику и вымыл лицо. После этой процедуры, Андрей почувствовал какое-то небывалое облегчение. Не в плане желудка. То есть, и в том смысле, конечно, тоже. Но ему вдруг стало глубоко похуй на песни. Свои и чужие. На Никарагуа с Чили, «организатора», комсомол, Альбину и Митяева. Автор-исполнитель достал тетрадь, в которую записывал свои произведения, усмехнулся, выкинул её в мусорную корзину. Он вышел с вокзала, прикурил и отправился в сторону автобусной остановки.
            Через год Андрей Максимов поступил в медицинский институт и впоследствии стал замечательным хирургом.