…когда часы 12 бьют.
(Из песни).


*
Глаз расплылся невероятной радужной глазуньей в отражении большого блестящего шара, который я подвесил к люстре, украшая комнату к новогоднему празднику.
Сия елочная игрушка была необычной, размером не с привычное яблоко, а, скорее, с волейбольный мяч, предназначенный, видно, для огромных елок, выставляемых в просторных холлах богатых корпораций накануне католического Рождества.
Я стоял на стуле и то приближал, то удалял лицо от отражения, забавляясь оптическим эффектом: растекающиеся нос, рот, губы, глаза, то левый, то правый. Вот бы заснять эти пермутации внешности на видео, получился бы отличный сюрреалистический арт-сюжет.
- Сашка, опять дурью маешься? - В комнату вошла Алиса с мандаринкой. – Хочешь дольку?
Я спрыгнул на пол:
- Готова наша иллюминация. Дай электроток!
Алиса воткнула штепсель тройника, щелкнула выключателем, и шар засиял, как будто светился не снаружи, а изнутри, бросая блики на интерьер. В компании с тремя игриво мигающими гирляндами, развешанными по стенам и шторам, игрушка преобразилась, словно с нее стерли толстый матовый слой пыли. 
- Вот и Новый год! – Воскликнул я пафосно и тут же вообразил, что этот ликующий яркий шар – моя голова, и я хожу, как новоявленный Есенин, освещая и радуя потемки людских душ.
- Ваших душ убийственную осень мне нравится в потемках освещать. – Процитировал я поэта, слегка перевирая.
- Малыш, ты чудо! – Девушка сунула мандариновый остаток в мой рот и присосалась вослед фрукту. – Ммм… чмок! Где ты достал такой чудный ёлочный шар? Что-то в магазинах я подобных не встречала.
- Это особая игрушка. Сделана по спецзаказу. Для кремлевской елки. – Начал сочинять я. – И поэтому история ее происхождения – государственная тайна.
- Опять выдумываешь?
- Ага. На самом деле я выпросил этот шар у одного приятеля. Он работает в театре. И у них этого добра навалом. Для детских новогодних спектаклей закупали. Ёлочка, зажгись!
- У! – Алиса надула губки. - А мы без ёлки.
- Далась тебе эта ёлка-метёлка! Грязь одна. И так ведь красиво, пуська. – Я пристроился к девушке сзади, имитируя половой акт и чувствуя, что возбуждаюсь. – Представь, бой курантов, бокалы, шампусь, иллюминация, и мы с тобой, пусь, ты прешься, я прусь, на двенадцатом ударе… кончаем вместе и в угаре!
- Мечта. – Алиска, сладкая пиписка, сдернула штанишки. – Давай щас прорепетируем!

**
После редакционной летучки, на которой, по обыкновению, сотрудники изображали из себя «вуду пипл», то есть вскакивали и несли пердулу, понятную исключительно посвященным, Боб, бородатый мачо, на которого нельзя было смотреть без плача, поманил меня в свой кабинет.
- Разговор есть сурьезный.
Мы двинулись в его закуток.
Журналюга сунул беломорину в хемингуэйевскую бороду.
- Саш, ты где Новый год встречать намереваешься?
- Как где? С Алиской. Все-таки медовый месяц.
Боб пшыкнул жестянкой, вскрывая пиво.
- Еще не потянуло котенка на левую сторонку?..
- А что, есть варианты? - Я спросил просто из любопытства, не собираясь тратить  новогоднюю ночь на каких-то изношенных шлюх, которых предпочитал Боб. Более привлекательные формы бытия были ему уже недоступны из-за усугубляющегося алкоголизма и прочей деградации личности.
- И еще какие! 100%. Никогда не натягивал главного бухгалтера… – Боб шумно втянул в себя содержимое жестянки. – Банка?
- Банка? Ну-ну. – Я глянул на полупустую жестянку, не доверяя Бобу.
Его «варианты» почти всегда укладывались в схему: «сиськи в жопу».
Нажравшись, он устраивал дебош, сшибал телом столы и очухивался потом  «медвытрезвонутым».
- Донецкий, ты утратил вкус к приключениям. Твой медовый месяц никуда не денется. А тут… - После пива старого графомана посетило вдохновение. – Главный бухгалтер, женщина зрелая, не замужем. Ты познаешь такое безумие плоти! Опупеешь, как пупс. Будешь лежать и попердывать от удовольствия. В жизни надо все попробовать. Что б было, о чем мемуары фигачить.
- Думаешь? – В душу закрались мыши сомнения и грызли скупую крупу верности. – Сколько твоей бухгалтерше лет?
- 35, кажись.
- И симпатичная?
- А я видел? – Боб уставился в потолок глубокими и пустыми, как бутылки после пьянки, глазами, и продолжил уговоры, но уже без энтузиазма. - Да не сумневайся ты. Баба в самом соку! Одна… Истосковалась… - Он делал какие-то вывихи руками, изображая внутреннюю страсть. - Выручай, Саш! К тому ж все «оплОчено». Что дОма? Скука. А тут стол в клубе «Альдебаран». Танцы-шманцы. Зажиманцы. Тока мужика в компании не хватает. Типа тебя. А завтра уже 31-ое.
- Я женщин в возрасте после 25-ти за сексуальные объекты не держу. – Сказал я Бобу, и сам озадачился этому факту, а ведь действительно: интересно было б попробовать с бабенкой, которая старше тебя лет на 10-15.
Правда ли, что они все сексуальные маньячки, словно кошки в дни течки, либо это только треп подвыпивших вагинострадальцев?
- По Фрейду, Боб, любого самца тянет на свежатинку, от этого организм самца омоложается, таков биологический закон. А ты мне какую-то тухлятину ангажируешь? Нет, не пойдет.
- Ну и зря. – Резюмировал Боб. – Мой личный опыт показывает, что никакая сопливая писюшка со зрелой бабой в постели не сравнится. Иди, пей своей девчонки мёд, напой ей песни. Вечерком я тебе звякну.

*** 
Ну, я и напел, потому как все-таки поддался искушению.
Вернувшись вечером домой, втюхал Алисе «телегу» про редакционное задание особой важности: репортаж из травмпункта в Новогоднюю ночь. Кому пробкой из-под шампанского глазное яблоко выбило, кому шнопак в пьяной драке скомкали, у кого пальцы или яйца на морозе отморозило, и другие ужасы нашего городка. Убийцы в окровавленных халатах, самоотверженно выпивая, спасают граждан от петард и всеобщего разврата, к которому народ готовился целый год.
Алиска, всплакнув, ожила, как кукла Барби на фантастическом станке доктора Франкенштейна.
- О! Я с тобой, малыш! С докторами скорой помощи. В экстриме! – Она запрыгала по комнате, изображая позы, как заводная фотомодель. - Я уколы умею делать. Буду сестрой милосердия.
- Ага, щаааззз. – Я сразу и напрочь отмел все ее детские фантазии. – Это ж режимный объект. Редактор с трудом уговорил главврача на присутствие журналиста и фотокора. А тут еще ты со своим экстремизмом.
Поужинали праздничным оливье и селедкой под шубой, приготовленными на завтра. Немного повздорив на предмет мытья посуды, - чья очередь? - решили отдаться «науке страсти снежной», гуляя в городском парке.
Была у нас такая интимная забава: чуть дыша, перепихнуться в темноте, спрятавшись от прохожих за какой-нибудь елкой.
Тот еще экстрим. Особливо, когда мороз крепчает. Прохожие уткнули носы в воротники. Фонари, как факелы…
А сладкая дырочка хранит молоко и мед.

****
Поразительно, но до звонка Боба по поводу моего решения, я был тупо убежден, что встречу праздник в травмпункте или в карете скорой помощи. Вот какова сила собственного вранья! Самовнушение на уровне гипноза. Автозомби.
- Ну, как? – Спросил Боб с надеждой в хриплом, на манер Высоцкого, голосе.
- Нормуль. – Включился я разговор, тревожно оглядываясь. – Идем в бордуль!
(Дашка сидела в туалете и читала номер «Космополетена».)
- Зашибись. С меня – банка-приманка. – Обрадовался Боб. – Понимаешь, старик. Есть одна такая телка… прям стереоскопическая. Аж готов свечу стеариновую и коробок спичек в очко засунуть, а она – ни в какую. Приведешь, говорит, чувака для Лизки, - это ее сестра, тогда дам… Тадам-тадам! – Он уже что-то напевал в трубку.
- Кому засунуть, себе или ей?
- Тадам-тадам…
Я нажал на красную кнопку мобильника и подмигнул нашему новогоднему шару, сияющему под люстрой.

*****
В клубе «Альдебаран» висел профессиональный аналог нашего елочного шарика: дискотечный образец, крутившийся по часовой стрелке, оживляя очередями световых зайчиков помещение, оформленное как внутренность космического корабля, а реально напоминавшее банальный спортивный зал.
«Звезды дискотек», - вспомнил я конверт пластинки фирмы всесоюзной фирмы грамзаписи «Мелодия». – «Stars on 45».
Здешнему клубному солнцу привет, мысленно изрек я свой обычный внутренний бред, и, оглядываясь на обитателей «Альдебарана», многие из которых уже заметно обаранились, направил стопы говнодавов к дальнему столику, за которым сидели пятеро, а один, - это был Боб, - махал руками, подобно испуганной ветряной мельнице, на которую скачет незадачливый рыцарь Дон Кихот.
Тэк-с, а где же моя Дульсинея?
- Знакомьтесь, это мой лучший коллега, с которым немало водки выпито и съедено дерьма,- Алекзандер, - Исковеркал на английский манер мое греческое имя Боб, при костюме, по обыкновению, надетом как будто с чужого плеча.
- Саша. – Представился я.
- Ну, Олега с Ольгой ты знаешь. – Показал Боб на своих друзей, супружескую пару, дружно кивнувшую головами; он, худой, как глист, она, как котлета, люди умные и чуткие, оба – преподаватели универа.
- А это Зина и Лиза.
Бэмс!
Зина, привлекательная стервочка лет тридцати, в узких джинсах и блестящем блузоне, тряхнула прической и приветливо улыбнулась хитрым подкрашенным глазом.
Ха! - ей бы я и сам присунул, не раздумывая, но она считалась пассией Боба. Стало быть, Лиза предназначалась мне, клиническому идиоту, доверившемуся циничному и вероломному своднику.
Сказать, что баба она была страшная, значит, ничего не сказать.
Впечатление такое, что сбежала из картины Сальвадора Дали «Пылающая жирафа». Безличный манекен на подставках. Случается же такое! Возраст ее, из-за безликости, было не определить: не то за сорок, не то к сорока. Короче, ни жопы, ни сисек. Зато платье шикарное напялила, чтобы скрыть выдвигающиеся из тела ящики. Прическу в стиле мадам Помпадур соорудила, дура старая. Сидела бы дома, пялилась бы в телевизор, попивая ликер и закусывая креветками. Вот подстава так подстава! Ну, Боб, ну пройдоха…
Весь этот спич я, разумеется, не произнес вслух, а заглотил бокалом шампани, услужливо сунутым в руку Бобом, «за знакомство», гори оно синим пламенем концерна «Газпром».
Не издав ни звука следующие минут двадцать, я только пил да закусывал, вяло размышляя не об извращениях в духе маркиза де Сада, всех этих секс-машинах, а как бы смыться повежливей.
Моя «дама сердца» тоже помалкивала, понимая, что шансы на новогодний секс-пекс с молодым перцем у нее не очень-то важнецкие.
Думается, выражениями лиц мы осунулись, как мать и сын на свадьбе в концлагере, коих нацисты насильно заставляют совершить инцест.
Боб, поглядывал на меня тревожно и, как умел, развлекал компанию своими всегдашними байками.
Зина кокетливо похохатывала, блестя зубами, вставляя ни к чему не обязывающие реплики. Хельга со своим Хером вели себя так, будто они симбиоз, то есть единый организм на разных стульях. Такое часто происходит с мужами и их бабами, срастающимися друг с другом полипами привычки.
Получаются «баобабы».
Я воображал, как пылаю на фоне рассыпающейся в прах Лизиной фигуры, выпивая очередную дозу лекарства от всяческих уродств мира.

****** 
И что вы думаете, ребята? Подействовало! Не сразу, но эликсир начал менять картинку. Да и Лизавета моя, что все ждала привета, дождалась: преобразилась, повеселела, зарумянилась, как бы проснулась от зимней спячки. Моя Большая, а не Малая Медведица. И не такая уж она ужасная, как ее малевало поначалу мое близорукое зрение. Мы покалякали, выяснилось, что баба жутко интеллигентная, немножко пугливая, двое детей у нее, мальчик и девочка, вот она бабская доля страдная.
- Заведите себе сенбернара. – Посоветовал я.
Она намека не поняла. 
В туалете, прикуривая сигарету, я уже прикидывал, когда и где?
Так, Алиска - с подругами, я ей сделал контрольный звонок. Мол, сеть перегружена, поздравляю, то-сё, чмоки-чмоки в обе щёки, девочка моя.
Нет, ко мне – нельзя, это нонсенс, когда вернется Алиска, неизвестно. Значит – к ней, в смысле, к Лизке-подлизке. Лизинг-шизинг…
Пьяный сумбур ворочался в башке, как оливье в желудке.
У в жопу пьяного ублюдка, - сама собой нашлась рифма.
Боб комментировал происходящее:
- Извини, старик. Я думал, она Зинке – родная сестра, значит – ништяк! А они оказались двоюродными.
- Да, ладно, Боб. – Успокоил я его. - Будет встреча на Эльбе. Только Эльба где?
Боб мыслил стратегически, как в бильярде, ловко забивая шары задач в лузы жизни:
- Бьет 12, еще час-полтора, пляшем, накатываем, снова пляшем и по хатам. Затягивать это дело нельзя, уж попей с моё. Я – знаю. У Лизки дома дети, она стесняется. Вот тебе, Саш, ключ от моей фатеры. Разберетесь, не маленькие.
- А ты?
- К Зинке.
- Не забудь резинки. – Я протянул ему коробочку презервативов.
- Не надо. У меня – свои.

*******
На сей раз Боб не наделал форшмаков, и все прошло, согласно его тактическому плану.
Всем баранам, собравшимся в «Алдебаране», вырубив космическую музыку, врывавшуюся в праздные разговоры, показали презика, в смысле президента. После этого момента и чоканья настал «уно сокрамента», и я помню точно, что моя голова приняла форму блестящего елочного шара.
- Мне хочется светиться, как звезда, до дней последних донца, вот лозунг долбанутый солнца!
- Да вы, Саша, поэт. – Смеялась Елизавета.
- Это не я, а Маяковский. Давайте, Лиза, на ты. В смысле на брудершафт.
Выпив, я осторожно поцеловал ее давно нецелованные губы, и не ощутил никакого отвращения.
Тогда сделал это повторно, взасос, засовывая язык ей в рот.
Минут через двадцать, мы уже ощупывали друг друга на заднем сиденье такси, следуя по маршруту к дому, где проживал Боб. Народ, насрав на 15-градусный морозильник, выскочил на улицы города, и с остервенением рвал жопу, то бишь пиротехнику. Луна выпендривалась ярким полудиском. Звезды, разумеется, мерцали.
- Бойкий ты мальчонка. – Заявил мне пожилой таксист с завистью, когда я протянул ему сумму двойного тарифа, расплачиваясь за поездку. – Отодрать такую дылду.
- С Новым годом, дедуля! Пойди, надуй себе бабулю и вдуй ей дулю!
Ключ вошел в замочную скважину, как градусник в анал лежачего больного. Ввернул, и там три раза повернул мое оружье.
Отделаться от сомнительных метафор в полушариях реактивного мозга, я, будучи рифмоплетом, не был способен, даже оказавшись с дамой в чужой пустой квартире.
Понятно, что не затем, чтобы кричать истерически: «Ёлочка, зажгись!».

******** 
Ёлка, кстати, мигала электрическими свечами, настоящая живая пахнущая смолой ель, обильно наряженная советскими игрушками. Боб блюл «традишн».
Лиза закрылась в санузле.
В комнате Боба было опрятно и просто. Я разложил диван-книжку, чтобы торнуться в малышку, а не хватил ли все же лишку? Иль придется взлезть на вышку?
Тьфу!
Я залез в шкаф и нашел там чистую простынь.
Тут вошла Лиза. Абсолютно голая. В руках – аккуратно сложенное платье… Я чуть не протрезвел.
Да, она была длинной, нелепой, какой-то угловатой, с плоским задом, маленькими и сморщенными грудями, - как возможно такое? - с неумело подбритым лобком. Вероятно, я был ее вторым мужчиной в жизни. Ей давно за 40, может, - 45, баба ягодка опять? Скорее, яблоня корявая. Я едва доставал своей макушкой до ее плеча. Ее трясло от страха, как первокурсницу, но… освещенная огнями елочной гирлянды, она была прекрасна, как покореженная Афродита, вылезшая из снегов и льдов Арктики в иллюминации Северного сияния.

*********
Я расстегнул ремень, стащил джинсы, трусы, скинул майку с логотипом «АС/DС», и запрыгнул на диван.
Никакой гребаной романтики, одна эйфория.
Лизу бил переменный ток, мной овладел постоянный.
- Да не трясись ты! - Сказал я грубо. – Копыта раздвинь.
Она молча повиновалась. В ее взгляде смешались, как в кубке Валгаллы,  страх неудачи, стеснение, поразительное для женщины ее возраста, и…
восхищение, какого я никогда прежде не встречал в мутных глазенках рисковых девчонок, тип которых безошибочно выделял из толпы мой верный друг-инстинкт.
Но в эту ночь я был закручен в великолепные лики уродства, как винт в гайку, сразу угадав кончиком напряженного либидо отверстие, смазанное маслом вожделения.
В десятку.
Ночь открытий. Ее дырка туга, как у Вирджинии. А, вот и шрамы кесаревых сечений. Разве бывает так? Тук-тук, я стучался в шейку матки.
Чувствуя себя звездой порнофильма, я просто трахал ее, как Бог.
Потому что она была рабыней, и уже не боялась, а только смотрела, смотрела, смотрела на меня все в том же приступе униженного восхищения.
Я решил сменить позу. Выскочил из нее и завалился на спину.
- Теперь ты сверху.
Испуг перекосил ее лицо:
- Как?
Боже, она не знала, что делать!
- Как-как? Кто из нас мать двоих детей?
Скабрезный анекдот.
Но у нее все получилось. Отменно. Как будто всю жизнь только этим и занималась, а не считала цифры и деньги.
И сквозь гримасу ее стыда наконец-то проступили черты гордости и наслаждения.

**********
Выстрел спермы в ее изголодавшееся нутро. Петарда оргазма. Взорвавшись в чреслах, заряд пронзил позвоночник и ушел кометой в мозг.
Я впервые в жизни, как показалось, ощутил женский оргазм.
Она сползла на пол, забилась под светящуюся елку и зарыдала.
«Жаль, что нельзя выругаться матом», - мелькнула счастливая мысль.
Дульсинея, Афродита, Вирджиния, Пылающая Жирафа.

*********** 
Трели дверного звонка вывели из ступора. Жирафа в панике вскочила, чуть не свалив ёлку. Я напялил джинсы, забыв про трусы, и бросился открывать дверь.
- Нет! Подожди! Не открывай. – Орала Жирафа, суматошно путаясь в своей роскошной хламиде.
Но я уже щелкнул замком.
Это был Боб, замерзший как, недоощипанный цыпленок во фреоне.
- Хотел предупредить. Звоню-звоню на трубу. Хера…
- Я его отключил.
Он снял свой тулуп, выудив из обширного внутреннего кармана бутыль водки.
- А вот и банка-обманка! На литруху денег хватило, на такси – уже нет. Через весь город перся.
- Ну, как? Хотя бы отпялил Зинку?
- Вообрази, Сашок, не дала. Целый час мозги компостировала. Динамо-машина. О, кто у нас в гостях! – Боб изобразил неподдельную радость, увидев Жирафу, суетливо семенящую в коридорчик.
Он развел руки, приглашая к дивертисменту: – Щас сбацаем арию на виолончели. В два смычка!
- Нет! Мне домой надо. – Жирафа, зареванная, с подтеками темной краски на щеках, смущенная, жалкая, оскалившись, наклонила свою повинную башку с остатками прически Помпадур, проталкивалась сквозь Боба, будто он не живой, человек, а голограмма.
Я, ошалелый, застыл на пороге коридорчика, не зная, что делать, чтобы не навредить.
- Нет уж, дамочка. Так не пойдет. Ты что лягаешься, парнокопытное?!
Жирафа пробилась к вешалке, и, отклячив свой плоский, костлявый зад, надевала на копыта сапожки.
Боб напрыгнул сзади. Животное развернулось и резко оттолкнуло тело агрессора. Тот полетел в угол, сшибая полку для обуви, прямо на велосипед, стукнувшись затылком об стену с таким треском, будто это был звуковой спецэффект.
Пылающая от стыда и гнева Жирафа накинула шубу, и была такова.
Никто ее не преследовал.

************ 
- Ну, не сцуки, а? Волы недоделанные. Пустить бы их на тушенку! -Боб, с замотанной влажным полотенцем головой, доставал из морозильной камеры холодец. Мы переместились в кухню, дабы «смыть мерзость с души», как выражался мой учитель, профессор Башмаков.
- Это пипец какой-то! – Причитал Боб. - Как сам-то?
- Да ничего. – Я сидел на табурете и разглядывал эстонский порнографический календарь на будущий год. – Знатные групповухи.
- Впендюрил ты хоть этой локшадине? – Спросил он, разливая водку по рюмкам.
Мне не хотелось делиться пережитыми сексуальными озарениями. И я сказал просто:
- Твоя теория про зрелых баб – полное фуфло. Сексуальность – это от Бога, как талант. Иная соплюшка любой перезрелой матроне фору даст. Хватит суетиться, давай водку пить.
Боб завершил компоновку стола огромным блюдом с мандаринами. 
- Нам повезло, мы родились мужчинами! – Произнес он первую часть тоста, сделал паузу и закончил: - Так не будем же мы никогда быками! Особливо желтыми.
Мы выпили, Боб закурил, а я вышел в комнату, к мигающей разноцветными свечами елке.
Лишь скомканная простыня на диване напоминала о произошедшем здесь триумфе плоти. Я принюхался к ткани. Она пахла тяжелыми, терпкими духами и еще чем-то, показавшимся мне запахом тлена.
Я активировал свою номер, и позвонил Алиске.
- Ыы! – Ревела она в трубку.
- Чего ревешь?
- Я шарик наш разбила, ыыы… Хотела показать девчонкам, снять его с люстры на минутку… И уронила.
- Так у тебя гости?
- Нет, они уже ушли. Возвращайся поскорее, Сашка.
- Не реви. Я тебе еще шар принесу.
Я представил себе блестящие острые осколки моей иллюзии.
- Правда? - Девушка всхлипывала в микрофон своей трубки.
- Да, еще лучше.

И принес. Выпросил, почти такой же, большой, как волейбольный мяч, блестящий, причудливо отражающий мир вокруг нас, и меня в этом мире.
Ёлочный шар, только на сей раз не матовый, а лиловый.