А бывали вы в нашем балаганчике? Что за чудо этот балаганчик! Вот он стоит у самого краю майдана, скособочившись слегка всеми своими щелястыми стенами, припорошенными рыночною пылью, окружен вечно галдящею толпою пьяных, небритых, шумных людей самого всеразличнейшего свойства...
Так случилось, что пришлось мне быть в отъезде сколько-то лет; и вот вернулся я этой поздней осенью, а вернее раннею сухою и бесснежною зимой в свой уездный город N. И не то, чтобы намеренно, а просто ноги сами как-то принесли меня в дальний уголок ярмарочной площади, туда, где на длинной палке колыхалось и билось о жестяной ветер серовато-алое полотнище с полустершимися буквами и рисунком сжатого кулака с выдвинутым средним пальцем.
Да вот не угодно ли глянуть вам собственными вашими глазами?

Актеры
Внутри шум- гам, дым коромыслом... косо сколочена сцена из шершавых досок, и непрерывно выскакивают на ней паяц за паяцем, скачут, кривляются, машут в толпу руками,... стоит замешкаться одному, как тут же стягивают его за полы одежды со сцены.
Вот поэт-недотёпа; пожелал купить публику, выкрикивая нескладные вирши, да вставляя матерщину самого грязного пошибу. Но публика не склонна к жалости; да и настроение каждого с утра различное – тот ухмыльнется , а то зальется гоготом, одобрительно кивнет автору – давай, мол, жги! не робей! а другой повернется, согнувшись, откинув засаленные фалды,  демонстрируя не прикрытый ничем афедрон, и издает непристойные звуки. Иной выкрикнет в пандан лопуху-автору куплет, да переврет все, и автора же под дружный гогот публики дураком и выставит.

Зрители
При первом, беглом взгляде на публику глазу не за что и зацепиться – колышется человеческая икра, по преимуществу грязно-сизого да серовато-пятнистого оттенка, мелькают лица, бледные, землистые, опухшие, небритые,… Общий гул, то выражающий одобрение, то поносящий очередного артиста… ухо выхватывает отдельные слова, большею частью нецензурные. Ругань притом однообразна и прямо скучна.
Порою прилетит прямо промеж глаз  незадачливому комедианту тухлое яйцо или классический разляпистый помидор; а то и просто горсть фекалий. Некоторые скапливаются у края сцены и заводят бесконечную свару, по самым различным поводам.

Целовальник
За стойкою, что прямо наискосок от подмостков, расположен огромный темного дерева буфет, запыленные стекла дверец которого скрывают по меньшей мере два дивизионных  винных склада. На дверцах налеплены разнообразные объявления – о продаже по сходной цене различного тряпья, похабных карточек, рекламные проспекты дешевых борделей, и прочая.
За стойкой пребывает здоровенный детина, плешивый, с длинным хрящеватым носом, в жилете, надетом на голое тело несколько непропеченного вида. Говорят, служил. Умными, чуть навыкате глазами, вмиг с ног до головы осмотрит детина почти каждого, кто влезть пытается на сцену; и кивнет, а то – схватит беднягу за шиворот, не поленясь для того вынести себя на длинных ногах из-за стойки, да и швырнет наотмашь в проем. Ответ на вопросительный взгляд один – рожа твоя мне не понравилась! и тут уж бедолаге остается только толпиться в партере, да жаловаться на судьбу.


Хозяин
«Сам», «хозяин» – так его называют с оттенком пугливой ненависти; ненавидят его за обыкновенность облика – те же, что и у большинства мастеровых,  панталоны диагоналевые непонятного черно-сизого цвета, заправленные в короткие сапожки с чуть сбитыми наружу каблуками, та же рубаха с воротом вечно нараспашку, бывшая когда-то белою, а теперь желтоватая от частых стирок, да жилет с плисовыми вставками.
Отличают его лишь часы – семейная реликвия, огромные, красного золота, с полустершейся монограммою на крышке из трех переплетенных буков… не разобрать в хитрой вязи, каких именно, но средняя скорее всего «глаголь», да еще брезгливо-победоносное выражение сухого, но обрюзгшего лица, с небольшими брылями; лица, обычно спокойного, но порою искажаемого гримасою гнева, причем по самым пустяшным, копеечным поводам.
К примеру, случайный пьянчужка, забежавший на минуту, обиженный жизнью неудачник, завидев его, прошипит: «– У, кровосос, сукин сын! вешать вас…» Казалось бы, эка невидаль… ну, отвесь бедолаге затрещину, да и иди себе дальше… ан нет! хозяин, как пушечное ядро, устремляется к субъекту, губы его дрожат, глаза выпучиваются из орбит, и неконтролируемый поток ругательств и оскорблений обрушивается ниагарскими потоками на бедную голову.

Продолжение следует.