Многие бывали в Непале, кто в горы лазает, кто просто Крематория наслушался. Мне довелось побывать в этой затерянной на задворках мира стране вместе с друганом. Он фанат пеших горных прогулок – треккинг по-ненашему. Перу облазил, не говоря об Альпах, Кавказе и Урале. Короче насвистывая что-то из Вертикали, мы прибыли в эту славную страну. Ну что сказать? Сервис тут ненавязчивый. Какать во дворе, 4-е звезды нет горячей воды, народ – дети гор, чем живут непонятно. Пофотали кремацию в Пашупатинатха, поглядели как «атлет» камни хуём поднимает. За умышленный наезд машиной на женщину ничего, на корову 10 лет тюряги. Еда такая острая, а природа такая разнообразная, что даже удивительно. Красиво и необычно, сказать нечего. Опять же самая высокогорная свалка – это большая достопримечательность. Только вот местная особенность вытирать задницу не бумагой, а левой рукой вызывала некоторое недоумение. Понятно, почему они левой рукой ничего не делают. Зато горный воздух бодрил и пьянил. Короче любителям сурового отдыха на природе и крайней буддийско-индуистской экзотики пойдёт, мне понравилось.

В то тревожное утро, мы как здесь принято двигались пешкодралом, из-за маоитов, объявивших очередной страйк. Это короче: мы будем взрывать все автобусы и машины, которые поедут по местности. Нам объяснили, что дело это обычное, мы народ русский, привычный, спокойно осматриваем пейзажи, фотаемся на память, встречаем флору и фауну. Только уже думаем совсем к орлам взбираться, как зуб прихватило. Капитально прихватило, идти не могу. Какая там красота природная - мне бы лучше новокаина. Делать нечего, возвращаемся. На дороге встретили селянина, положенное число: намасте-хадзур (здраствуй-гаспадина) и полное непонимание даже основ аглицкого. Но кое-как объяснились, боль помогла на пальцах показать зубного врача, ибо непали в школе не учили. Колхозник сказал, типа лекарь живет, судя по направлению и изгибу грязного пальца - порядка 2 км на юго-запад. Взгляд мне правда не понравился и ухмылка. Короче поблагодарили гросбауэра, тот утопал по своим сельским делам, мы же двинулись лечиться.

Дом мне сразу не понравился. Стены белые, крыша черепичная, вокруг засохшие деревья и мёртвая почва. Короче ведьмин домик. Постучали в дверь, на что вышел суховатый старичок в круглых очках, весьма надо сказать фашистского вида. Его взгляд укрепил меня в мыслях, что герр Менгеле был просто способным учеником подходящего к нам старикана. Заговорив с ним на немецком, мы были вознаграждены зловещей улыбкой. Быстро поняв суть проблемы, военный преступник потребовал сотню баксов вперёд. Деловито провёл через дом в сарай, поглядев удивленно, как мы привычно стаскивали обувку. Скрипя сапогами, он откинул дерюжку с одного любопытного инструмента.

Такое мы видели в фильмах про пытки в концлагерях. Ещё такое я видел в музее: стоматологическое кресло военного образца. Причём войны Крымской, в лучшем случае первой англо-бурской. Местами ржавое, с пылью, висящей клочьями на передачах, с огромными дырками в сидении, видимо для оперативного удаления каловых масс. Поскольку обсераться пациенту есть с чего – привод был велосипедный. То есть, ты крутишь, тебя сверлят. Герру доктору, судя по широкой улыбке, с которой он промывал шнапсом инструменты, такое положение вещей доставляло особое удовольствие. Делать было нечего – ноги подкашивались, я рухнул в пыточное кресло и открыл рот.

Поковырявшись зловещими инструментами везде, а затем с особым цинизмом в больном зубе, отчего голова стала раскалываться, доктор достал сверло. Вот не иначе с перфоратора двухкиловаттного снял, целая алмазная коронка. Посетовав на отсутствие анастезирующих средств, он предложил традиционный способ. Местную чачу-рокси я пить отказался, открыли джин, случившийся в рюкзаке. Пить неразбавленный тёплый джин, даже в медицинских целях – верх извращения. Я умудрился выпить грамм двести, пока не полезло наружу. Старик наблюдал за этим с плохо скрываемым удовлетворением. Поскольку обеда ещё не было, забрало хорошо, боль поутихла. Но только до первого засверливания.

Ох, какие это были незабываемые минуты. Запашина палёного зуба, смешивалась с отрыжкой джина и вонью формалина или что там воняло. Незримо присутствовал неистребимый запах благовоний и одеколона герра доктора, произведенного, наверное, из остатков неучтённого иприта. А что уж говорить об ощущениях в зубе? Тупая ноющая боль сменялась острой, потом снова тупела. Доктор шлёпал меня по коленям, когда я крутил педали медленнее. Чувствуя, как мои ноги вращают сверло, врезающееся в кость, я плакал и скулил. Наконец доктор закончил сверлись, поглядел внимательно на зуб и принялся сверлить снова. Слюни у меня давно залили всю грудь, а руки вцепились в углубления металлического кресла, где готов поклясться, уже имелись вмятины от тысяч несчастных страдальцев, которых пытали в нем до меня. Наконец сверление закончилось. Наступило законное облегчение, ноги ныли не хуже зуба.

Как оказалось ненадолго. Раскалив на спиртовке какую-то загигулину, старикан без предупреждения ткнул ей прямо в больной зуб, провоняв всё палёным мясом и залив кровищей. Я чуть не обосрался от неожиданности и боли. Да, да, мужик, должен терпеть, короче приходите, я вам раскалённым гвоздём в жопу ткну, погляжу потом. Орал я благим матом. Доктор тем временем, видимо привыкший к такому зрелищу, оглядел загигулину и раскалил ее снова. Подготовиться к такому нельзя: орал страшно, однако герр доктор удовлетворённо оглядел загигулину и остался доволен.

Когда меня пломбировали, залив туда вонючую жидкость я уже думал о смерти. Я видел в ней избавление от юдоли земной. Лёжа на заднем дворе, в обществе лоснящегося добермана, отчего-то прячущего клыки, я приходил в сознание. Друган о чём-то мило болтал с доктором в доме и пил непальский ром. Вскоре нас ждали потрясающие прогулки и даже базовый лагерь Эвереста, не говоря об Аннапурну, запомнившиеся на всю жизнь. Но вспоминать педали фашизма я буду всегда. Ох, как же матерились в Москве, когда вскрывали пломбу – провонял этой консервирующей дрянью весь кабинет. Поглядеть на германскую работу сбежались с других этажей. Одна старушка, видать знававшая герра-доктора в молодости, сказала – пахнуло Сталинградом. А мне Непалом.