Я ушел невидимкой на дикий забытый причал.
Я и сам одичал, но об этом ли все мои мысли?
Мне вчера брат Тургенев над ухом по-польски мычал,
говорил как красива луна что нависла над Вислой.

Злых поэтов давно уж не терпит седая страна.
Лишь весной, отряхнувшись от пыли сибирских морозов,
мне поет колыбельную тихо одна лишь она
и, опомнившись, глухо ныряет в апрельские грозы.

Мне тебя не дано обуздать, да и надо ль мне это?
Мне спокойнее здесь, где никто, никогда, никому...
Мне и радостней мыслить и зваться никчемным поэтом. 
Вот и Горький согласно кивает, уходит ко дну.

Мне б проститься с тобой... Только страшно за многие судьбы.
Я, поверь мне, и сам целый век их готов волочить.
Но со дна мне в протест кто-то звонкие жирные "бульбы"
отпускает. Наверное Гоголь, проснувшись, рычит.

Что ж, ребята... Такая моя, знать, шальная дорога...
У причала сидят молодые друзья-рыбаки.
По холодной воде, скромно по'д руку с Господом Богом,
Ухожу кораблем навсегда за вторые буйки.

В_ ряд_солда'тами, грустно взирают младые поэты
На ушедшего в рай, а не как ожидалось в ад.
Не рычат, не мычат, не слагают чудные куплеты.
Только смотрят и гулом неслышимым звонко молчат.

***

Не один, но один на один с озверевшим собою.
Забываюсь все чаще и чаще. Протяжно скрипит,
натянувшийся в скрипке одной лишь последней струною,
зло впитавший как губка,  Российский говеный пиит.